Королюк провожает глазами самолеты и вдруг разбирает среди гула предложение друга:
— Давай-ка мне пулемет, а сам отправляйся в тыл.
— И не подумаю! — спешит он заявить о себе.
— Значит, слышишь меня?
— Повоюем, браток!
По крымским дорогам, зеленеющим на обочинах густой травой, все идут и идут войска. 87-я гвардейская плотнее прижимается к берегу. Кажется, ветер доносит соленые брызги моря.
Переход длится всю ночь. На рассвете, перешагнув через мелководную речушку, даже не обозначенную на карте, отряд располагается на привал.
— Нужна связь со штадивом.
Однако радист напрасно колдует над радиостанцией. Слишком далеко оторвался подвижной отряд. Сформированный еще до начала Крымской операции, он прошел короткий курс обучения ведению боев в населенных пунктах и в гористо-холмистой местности. Пехотинцы вооружены автоматами, имеются пулеметы, противотанковые ружья, два орудия, лять минометов и даже пять автомашин. Личный состав готовил заместитель командира дивизии гвардии полковник Разумейкин. Ему. Тымчик и предложил возглавить отряд.
— Мотоциклиста — ко мне!'
Пока связной вернется из штаба дивизии, отряду — передышка.
Внимание бойцов привлекает приземистый домик, что мостится на окраине небольшой деревни. За ним вперемежку меж яблонь и абрикос кустятся вишни и серо-голубая сирень, пьяняще пахнущая после дождя. Сам домик выглядит неказистым: крыша вот-вот рухнет, окна местами заделаны фанерой, стены потемнели, штукатурка отстала. Видно, давно не прикасалась к нему рука хозяина.
— Есть кто живой? — боец Файзиев поднимается на крыльцо, стучит в дверь.
На пороге появляется пожилая женщина и сразу же голосит:
— Едва дождались вас, родные! Каждый день выглядывали.
Что-то трогательное, берущее за душу было в ее жалобных, скорбных причитаниях. Разведчикам всякое приходилось слушать за долгие годы войны. Но тут что-то иное.
— Вот тот ирод,— она показывает рукой на высокую избу через речушку,— грозился вырезать всю семью. За себя не страшилась, детей жаль, трое их у меня.
— А муж-то где?
— Ушел воевать еще в сорок первом. С той поры ни слуху, ни духу.
Кое-кто из бойцов вспоминает командира минометного расчета Григория Самодурова. Тот частенько возвращался в разговорах к оборонительным боям в Крыму и все тешил себя надеждой найти зарубку на дереве в каком-то хуторе, оставленную при отходе. Немного не дошагал до своей задумки — в декабре прошлого года убыл по ранению в госпиталь.
— По машинам!
К утру 14 апреля подвижной отряд вступает в Ак-Мечеть (пгт Черноморское) и Караджу (с. Марты-новка),
ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Перечитав донесение в штаб армии, Тымчик остается доволен. Последние события радуют. Прорвана оборона противника на Перекопе. Части и подразделения дивизии, переправившись через реку Чатырлык, двинулись дальше, преследуя врага. И лишь один вопрос пока что остается без ответа: когда именно обозначился перелом в ходе наступательной операции?
Достигнутые успехи полковник связывает прежде всего с успешными действиями десанта, в составе которого был приданный стрелковый батальон соседней дивизии.
Тымчик вспоминает свой мимолетный разговор с начальником штаба о положении, создавшемся при прорыве Ишуньских позиций. Продвигались медленно, с боем брали каждую огневую точку.
— Лобовой удар растянет сроки операции,—сетовал Тымчик,— и, главное, увеличит потери.
— Да,— согласился начштаба. Куляко.— Тут нужен маневр...
Вскоре возник оригинальный и довольно дерзкий план: под покровом ночи преодолеть Каркинитский залив в его наиболее узком месте и нанести ощутимый удар по вражескому флангу..
Правда, возможности десанта поначалу вызывали сомнения. К имеющимся в наличии лодкам раздобыли еще несколько — рыболовецких. Всех вместе оказалось около сорока». И ни одной моторной, ни одного катера. Успеют ли десантники за ночь на веслах преодолеть расстояние в 20 километров? Ставя командиру батальона задачу, Тымчик не скрывал своих опасений. Но тот твердо заявил:
— Поверьте, товарищ гвардии полковник: все будет как нельзя лучше.
Отряд без помех форсировал Каркинитский залив и высадился юго-западнее Воронцовки. Десантники ударили по врагу с тыла в тот самый момент, когда основные части 87-й гвардейской ринулись на гитлеровцев с фронта.
Теперь, во время доукомплектования дивизии, Кирилл Яковлевич справился у штабных работников, как зовут командира приданного батальона, и, не дожидаясь ответа, принялся листать записную книжечку.
— Пишите: представляю капитана Диброва Филиппа Давыдовича к званию Героя Советского Союза.
— Удобно ли нам ходатайствовать? — гвардии полковник Куляко делает пометки в своей тетради.— Подчинен-то Дибров нам лишь на один бой...
— Нельзя оставлять без внимания его заслуги. Пишите. За хвалу смелому — начальство не отругает. Своих тоже не забудем. Прежде всего лейтенанта Дви-. гуна из артполка, который в бою вызвал огонь на себя, был ранен и скончался в медсанбате; лейтенанта Грицая,— это его взвод сбил на Перекопе «мессер», и других гвардейцев.
— Геройские парни,— задумчиво говорит начшта-ба, потом обращается к комдиву: — Людьми нас пополнят?
— Командарм обещал,— Кирилл Яковлевич подсаживается ближе к Куляко, с каким-то особым
интересом рассматривает его,— Наверное, нам придется расстаться, командарм спрашивал, согласитесь ли вы принять восемьдесят седьмую.— В глазах Тымчика появляется лукавинка.— Я ответил, что справитесь с дивизией не хуже меня.
— А как же вы? — удивляется начштаба. По всему видно: разговор смущает его.
— Корни тут пустил. Два с половиной года в дивизии. А что касается вашего повышения, то вы меня не поняли. Вам предлагают принять восемьдесят седьмую дивизию, но другую, не гвардейскую...
Лицо комдива немного грустное. Ему жаль, конечно, расставаться со своим опытным помощником. Краем уха улавливает теплые слова благодарности, а сам прикидывает, кого взять на место Куляко. Вслух произносит с нарочитой суровостью:
— Растаскивают дивизию. Того в академию посылают, того берут в армейский или фронтовой аппарат... Тымчик не договорил, только рукой махнул от досады. Вспомнил, как на Перекопе пришел попрощаться Василий Бакай — почти готовый командир полка. Ничего не поделаешь, учиться тоже надо. Командиру следует заботиться о росте подчиненных. Это куда важнее сиюминутной потери или выгоды.
Хлопанье двери перебивает раздумья комдива. В дом заходит Липецкий.
— А у меня новость! — восклицает с порога.— Есть приказ: нашей дивизии присвоено имя Перекопской!
— Спасибо за добрую весть,— расцветает Тымчик.— Надо сейчас же сообщить всем частям, это ведь их заслуга!
Тымчик долго сидит молча, потом поднимает глаза на начальника штаба:
— Будем отрабатывать тактику действий по внезапному блокированию дотов, штурму высот и населенных пунктов...
Десятидневка, отведенная дивизии для доукомплектования и учебы, заполнена хлопотами и заботами. Учения утомляют людей, но, никто не ропщет — впереди ждет Севастополь, брать его надо умеючи.
...Дивизия снова на марше. Антенна, поднятая Геннадием Носковым на самую вершину дерева, дублирует приказание комдива — ускорить темп продвижения. Протяженность ночного броска — семьдесят километров.
Еще до рассвета вторые эшелоны должны занять новые участки перед наступлением. Ближе к стрелковым частям предстоит переместиться и батареям артполка. Но больше всего Тымчика заботит поиск разведчиков. Позавчера в тыл врага была снаряжена поисковая группа. Вернулась ни с чем. Ушла вторая. Как сложатся ее дела? Луна скупо освещает дорогу, но «козлик» бежит ровно, не спотыкается — колея укатана. В одном из подразделений 264-го гвардейского полка, обеспечивающего действия разведчиков, полковника поджидает гвардии капитан Суворов. По его расстроенному виду нетрудно догадаться, что группу постигла неудача.
— Какие потери? — привычно спрашивает комдив.
— Двое не вернулись...
— Доложите подробности.
...Больше часа разведчики утюжили землю. Часто замирали на месте, прислушивались. Уже неподалеку траншея противника, доносится разговор немцев. «Давай, прыгай за мной»,— шепчет Файзиев ползущему сзади бойцу. Метрах в пяти от него кто-то вскрикивает, и над головами повисают осветительные ракеты. Бьют пулеметы. Оставаться на месте — означает положить всю группу. Старший дает сигнал отходить...
— Значит, налегке вернулись? Без «языка» и товарищей? — тон Тымчика не обещает ничего хорошего.— За это судить надо...— Он смотрит в лицо каждому бойцу, а те стоят, опустив головы.— Бросить своих товарищей... Приказываю, пока не рассвело...
Он не заканчивает фразу, ее прерывает шум в дальнем углу траншеи.
— Никак — Федя! — доносится чье-то радостное восклицание.
Хазраткул Файзиев, уставший, передает с рук на руки больного товарища. Он в бессознательном состоянии.
...Услышав крик и хрипение, Файзиев оглянулся и при свете вспыхнувшей ракеты, похожей на изогнутую ветку сирени, заметил лежащего на земле бойца. Тот бился в приступе эпилепсии. И надо же беде случиться в такой неподходящий момент! Обнаруженная противником, группа отходила, но разведчик не мог бросить товарища.
— Правильно поступили, Хазраткул Файзиев! — Кирилл Яковлевич про себя отмечает собранность твар-
дейца, его внутреннюю силу. Ниже среднего роста, щуплый. Брови тонкие и короткие, как тире над черными немигающими глазами. На левой щеке два родимых пятнышка. Улыбка белозубая, приветливая.
Тем временем новичок приходит в себя. Неохотно признается:
— Болезнь на медкомиссии утаил. Думал, пройдет со временем. В разведку хотел. Со мной это редко бывает...
Тымчик минуту-две молчит. Потом выносит свой приговор:
— Пока в медсанбат, а там посмотрим. Но в разведку ходить запрещаю. Там можно не только поиск сорвать, но и похуже бед натворить. Сегодня вернулись без потерь, но ведь и без «языка»!
5 мая передовые батальоны поднимаются в атаку. Артиллерийская и авиационная подготовки сделали свое дело, и пехотинцы с ходу занимают первую и вторую траншеи. Но дальше продвинуться не так легко. Ночью комдив вводит в бой вторые эшелоны полков, но и они успеха не имеют, хотя поднимаются в атаку несколько раз. Утром, правда, противник пятится назад, но недолго. На третий день, вечером, Тымчик докладывает командарму: дивизия несет большие потери в личном составе, выбыли из строя двое командиров полков...
Генерал Захаров сердится:
— Сапун-гора в наших руках! Тридцать второй сделал свое дело. Вся восьмая армия нацелена на Севастополь.— Затем смягчается: — Авиации завтра прибавлю.— И заканчивает: — Сами возьмете Мекензиевы горы или толкачей прислать?
— Справимся сами,— обещает Тымчик. Липецкий сразу звонит в редакцию «дивизионки»:
— Назавтра выпускайте газету с аншлагом: «Даешь Севастополь!»
Борьба за Мекензиевы горы—упорная. Гулкое эхо разрывов, отражаясь от скал, удесятеряет шум боя. Подступы к станции заслоняют дзоты, бронированные
колпаки, пулеметные гнезда. Для ночного обхода нужны смельчаки. И они находятся в 261-м гвардейском. Именно этот полк выбивает врага из траншей, что проходят по горным вершинам. Теперь можно считать, что внешний оборонительный обвод Севастополя прорван. К исходу 8 мая дивизия выходит к Северной бухте. Здесь нет нехоженных троп, но продвижение тем не менее затруднено: что ни шаг, то завалы из камней, щебня, разбитой и сожженной техники.
Комсорг роты автоматчиков Петр Лукьянов осторожно пробирается сквозь эти лабиринты. Время от времени подает руку Алешкину.
Доносится голос Бородулина.
— Слушай, Алешкин. Если что — возьмешь у меня флаг. Под гимнастеркой ношу... Ну, а с тобой случится беда — поднимет комсорг Лукьянов...
«Комсорг роты — не должность, а почетная обязанность,— словно слышит Лукьянов голос гвардии капитана Шабалова.— Обязанность первым подняться в атаку». Он это говорил перед прорывом Ишуньских позиций. Торопил людей за собой .навстречу врагу, да не долго бежал, ранило в ногу. Не щадят себя политработники. Вчера вечером все роты снабдили красными полотнищами. Наказ такой: «Водрузить на самом высоком здании Севастополя!» Теперь вот Бородулин беспокоится, чтобы гвардейцы в пылу атаки не забыли о
важном поручении.
— Будь спокоен! — за всех отвечает Петр Лукьянов.
Рота автоматчиков — всюду первая. Немцы где прорвутся, или надо совершить рейд в тыл противника — сейчас же ставится задача роте автоматчиков. Вот и теперь она там, где всего труднее. Хорошо вооружена, полностью укомплектована людьми. На днях на должность командира роты назначен Тимофей Кузьмич Кузнецов. Новичком его не назовешь: до этого исправно командовал взводом. Автоматчики знают свое предназначение и дело ведут с толком.
— Вот бы лодки пригодились. У нас их в Голой Пристани хоть отбавляй,— задумчиво говорит Назаров, стоя на берегу залива. Невысокий, худенький, он оглядывается по сторонам, что-то отыскивает глазами. Серая завеса тумана скрывает силуэты суденышек, постройки на противоположном берегу.
— Согласен, тезка. Но где их взять? — замечает его нетерпение Лукьянов.
Откуда-то появляется Егор Спиридонбвич Алешкин.
— Братцы, видел склад гробов. Чем не лодки!
— Не до смеха, товарищ гвардии младший сержант,— сердится Петр Лукьянов и прячет под пилотку темно-русые волосы.
— Чудак-человек, они же крашеные, не потекут, на совесть сработаны.—Глаза его с голубым отливом высказывают недоумение: дескать, что же плохого я сообщил?
— Поглядим позже,— соглашается Назаров.— Тут на месте стоять опасно...
К Севастополю стекались остатки частей разгромленной 17-й армии — все, что уцелело на Перекопе, Ишуни. Теперь фашисты сдерживали наступающих с одной целью — спастись, погрузиться на пароходы.
— Еще один бросок,— смахивает с лица пот быстрый, порывистый Владимир Дровник; когда он оказался в цепи автоматчиков — Петр и не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38