— Северин нисколько не сомневается, что нашим частям на этот раз не удалось скрыть свои намерения от противника. Да это и невозможно было сделать из-за огромного скопления войск. Поначалу вся дивизия выдвигалась из балки Верхне-Дуванной преимущественно ночью, а через четыре перехода боевой порядок оборудовали уже днем. Конечно, противник ждал нашего наступления, он не мог лишь знать направление главного удара, день и час перехода в атаку. Это подтвердили все пятеро пленных из 294-й пехотной дивизии, которая с приданным ей 117-м резервным пехотным полком действует перед фронтом 87-й гвардейской
Наступление началось на рассвете в третью субботу июля. Вражеская оборона, возводившаяся около двух лет и считавшаяся неприступной, была прорвана, освобождены несколько населенных пунктов. Многие офицеры дивизии, в том числе и Северин, не скрывали своего мнения, что враг не имеет здесь достаточных сил. Настораживало только молчание центральных газет. Лишь 21 июля в сводке Совинформбюро появилось весьма сдержанное сообщение, что юго-западнее Ворошиловграда завязались схватки местного характера, имеющие тенденцию перерасти в серьезные бои. Скромность оказывается предусмотрительной. Из района Первомай-ска неприятель предпринимает атаку на Степановку, На участок 3-й гвардейской стрелковой дивизии надвигается не менее шестидесяти танков и полка пехоты.
До вечера гремели орудия отдельного истребитель-но-противотанкового дивизиона и артполка 87-й гвардейской, помогавшие соседям. Контратака была отбита.
Спустя три дня угрожающее положение создается на левом фланге дивизии в районе Елизаветовки,
— Все резервы на выручку полка Ермолова,— приказывает комдив.
Но пробиться к Елизаветовке — дело непростое, В 261-м. гвардейском (бывшем 1049-м) стрелковом полку самым многочисленным оказывается батальон Самсона Минасяна. Дважды он поднимается на высоту и едва-едва восстанавливает положение. На других участках не лучше: наши подразделения атакуют, неприятель наносит контрудары. Днем и ночью бои. Продвижение на два-три километра кажется неслыханным успехом...
— Высота высоте рознь,— вслух подводит итог своим умозаключениям Василий Северин.
Земля трескается на глазах. Редкие пролетные дожди в начале лета не смогли ее напоить, и теперь она изнывает от зноя. Невмоготу и гвардейцам: гимнастерки на них бугрятся от пота, лица почерневшие, изможденные.
— Воздух! — пронзительный фальцет наблюдателя уже привычен.
На фоне чистого, без единого облачка, неба отчетливо видны девятки «юнкерсов». Одна,, другая, третья... Впереди и по бокам снуют «мессеры». Но вот появляются наши истребители. Слышатся то короткие пушечные, то длинные пулеметные очереди. Смертельная, карусель кружится в воздухе, и не сразу различишь: где свои, а где чужие. Наконец строй вражеских самолетов нарушается; они сыпят бомбы преждевременно и куда попало.
— Неудахин, ты меня слышишь? Начинаем отсекать пехоту,— кричит своему офицеру командир роты Илья Моисеев.
— Правильно, а танки никуда не денутся, артиллеристы успеют поджечь,—комментирует кто-то рядом.
Один из танков на левом фланге подпрыгивает, из-под гусеницы вырывается яркое пламя.
— Эхма! На мину наскочил! Это Ракий Юсупович Назыров посадил их на рассвете штук двадцать.
Между тем танки ползут торопливо, на ходу принюхиваясь стволами пушек. Похоже,намерены обойти позицию батальона с флангов. Свою догадку Тухта Азимов высказывает вслух. Но у командира батареи Северина уже созрело решение:
— Выкатить орудия На прямую наводку!
Эта контратака, пожалуй, будет настырней прежних. И, по всему видать, бой придется продолжать в окружении. Азимов замечает, как пехотинцы перемещаются назад по ходу сообщения.
— Стой! — машет клинком в сторону неприятеля гвардии подполковник Кульчицкий.
Какое-то время стрелки еще в замешательстве, потом волной возвращаются на свои места. Из ровика стремительно вырывается Антон Ковальчук, помощник начальника штаба артполка по разведке, и бежит вперед за своим командиром: то ли хочет сдержать его пыл, то ли сам намерен возглавить один из стрелковых взводов.
— Вот это да!.. Артиллерийские командиры ведут в атаку пехотинцев... Такое и в.гражданскую наблюдать не приходилось,—-.приземистый красноармеец с орденом Красного Знамени первого образца прижимает к боку автомат, посылает короткие очереди.
— Как звать тебя, солдат? — интересуется подполковник Кульчицкий.— Вроде не встречались раньше.
— Бутин моя фамилия, Михаил Ефремович. Вторую войну волочу на плеч.ах.
Минут через пятнадцать бой стихает. На короткий срок. Артполк открывает огонь первым, затрудняя немцам подтягивать резервы перед новой контратакой. Тем не- менее они сосредоточиваются для очередного броска и сами начинают беспорядочный обстрел наших позиций.
Над огневой повисает удушающий дым. Когда он рассеивается, Азимов, гонимый тревожным предчувствием, мчится к первому орудию и застает у панорамы командира батареи. — Давай снаряды! — кричит Северин.
Азимов мечется, как угорелый. Орудие успевает сделать два выстрела.
— Горит!..— ликует над ухом Кашкарбаев и тут же сокрушается: — Пушку повредило.
Через минуту новое несчастье: разбито второе орудие.
А танки не останавливаются, не поворачивают вспять. Остается всего два уцелевших орудия. Но выстоять надо! Перестанут греметь пушки — не удержать рубеж пехотинцам.
— С места не сходить! Огонь!..
Пляшут огненные вспышки. Азимов видит их, хотя лежит на дне ровика. Рядом с ним — командир батареи. Розовая струя на его лице пенится, будто снятое с огня земляничное варенье, медленно капает на землю. «Беда,
юрагим сезяпти — не выживет командир». Азимов поспешно расстилает плащ-палатку, укладывает на нее Северина, связывает на ногах концы брезента, медленно ползет. Добраться бы вон до той разлапистой липы, а там и спуск в балку. Туда не долетают снаряды. Ему кажется, что трава под ним начинает вянуть и желтеть от горячего пота, струящегося по спине. И во рту пересохло... Тухта останавливается перевести дух, по: ворачивается и заглядывает в лицо командиру батареи: жив ли? Северин открывает глаза, пытается приподняться.
— Где мы?
Азимов еле выдавливает из себя фразу:
— Похоже, что немцы обошли...
Он видит, как на командира наваливается жаркая истома. «Надо торопиться»,— подталкивает себя сержант и вновь, напрягая все силы, ползет по-пластунски.
Над головой шуршит снаряд. Тухта скрещивает руки на затылке, но тут же, спохватившись, склоняется над плащ-накидкой, прикрывая собой раненого.
Ничего нет на свете крепче, чем узы фронтового братства. И потому узбек Азимов так страшится потерять друга — украинца Северина.
Снаряд рвется где-то в стороне: дым и копоть режут-глаза, хотя веки и закрыты.
— Ты извини меня,— едва слышно шепчет Северин.
Обычно, когда Василий нервничал, его длинные пальцы беспрестанно теребили виски. Вот и сейчас он с трудом приподнимает руку, тянет ее к бровям.
— Посади, Тухта, на моей могиле дуб. Он живет долго! — От слов друга Азимову становится жутко:
— Товарищ гвардии старший лейтенант...— почти кричит Тухта.— Василий Игнатьевич...
На крик бежит Елена Кошубина — фельдшер дивизиона. Щупает пульс, растерянно смотрит на плачущего Азимова. Потом устало садится рядом.
— К смертям не привыкнешь. Каждая отдает болью в душе,—говорит она словно чужим, сдавленным голосом. Затем распрямляется, механически стряхивает с рукава выцветшей гимнастерки соринки.— Лопата у нас отыщется?
Азимов вытирает тыльной стороной ладони лицо. Его бьет дрожь, будто он весь день простоял на морозе.в одной гимнастерке.
- Ты думай о чем-нибудь постороннем,— советует девушка. Она подталкивает под пилотку пожелтевшие от солнца и пыли волосы, тяжело вздыхает.—Будем рыть могилу, тут и похороним гвардии старшего лейтенанта. А то, вон, видишь,, черный ворон прилетел... Небось ждет, что мы замешкаемся.
Тухта берется за лопату, но отвлечься от мрачных дум невмоготу. Сегодня он сделал для себя не одно открытие. Считал, что не справиться ему с подготовкой данных для стрельбы. Но ведь сумел. Да и цели засекал не хуже иного офицера. Всему этому его научил Северин. Одно время Тухта полагал, что ему лучше оставаться подручным во. взводе управления — кому почистить приборы, где перемотать катушку кабеля, когда обед принести. Очень уж трудной, недоступной казалась профессия артиллерийского разведчика, но не раз ловил себя на мысли доказать самому себе, что и он чего-то стоит. Северин, конечно, догадывался обо всем и как-то сказал: «Гриб асфальт поднимает, если расти захочет. От тебя все зависит...» Умел он для человека нужное слово подыскать вовремя. Участие командира батареи придало силы. Азимов теперь назначен командиром отделения разведки. «Он братом моим стал,— шепчет Тухта непослушными губами.— Напишу в Ташкент матери, пусть оплакивает своего сына. А мать Северина станет моей второй матерью».
— Пора, сержант,—прерывает его горестные раздумья Елейа Кошубина.— Могила готова...
«Откуда у нее столько сил, спокойствия?» — удивляется Азимов и хочет спросить об этом девушку, но она уже склоняется над погибшим, накрывает его плащ-палаткой.
Вдвоем они осторожно опускают тело в могилу. И вот еще один сухой и черный бугор вырос на берегу Миуса.
—«Пусть земля будет ему пухом! — Кошубина поворачивается к Азимову, торопит: — Наши отходят...
Приказ на отвод войск поступает с опозданием, и командиры батальонов не в силах навести мало-мальский порядок.
— Не паниковать! — требуют они.
Косо уткнувшись в воронку, догорает «студебеккер».
Вокруг фонтанчиками взлетает земля. Пригнувшись, бе-гут стрелки и пэтээровцы. Ездовые нахлестывают лошадей, выводя пушки из-под обстрела.
Неожиданно с грозового неба, исполосованного молниями, сыплет дождь. Сначала мелкий, потом все крупнее. Вскоре ливень ббразует сплошную стену: открой рот — и можешь напиться, как из ведра. Спокойная, неговорливая река вбирает в себя массу текущих ручейков и бурлит мутным потоком. Тут и там, цепляясь за коряги, плывут патронные ящики, бревна блиндажей, трупы наших и вражеских солдат...
— Дали чесу, не отдышишься — в словах бойца Шилова ни удивления, ни возмущения, лишь глубокая усталость.
Ему вторит кто-то:
— Спешили шибко...
На левом берегу Миуса, как у себя дома. Занимают ту же траншею, только теперь затопленную дождем. Жмутся друг к другу, выкручивая промокшие до нитки гимнастерки. Последними это делают полковые санитары да музыканты оркестра Пасечника. Они едва закончили свой горестный труд — похоронили убитых.
Проливной дождь все не стихает.
— Ситуации хуже этой и черт не придумает...
— Не устояли, значит,— вытирая лицо мокрой пилоткой, вздыхает Азимов.
Все чувствуют себя виноватыми. Сходятся в одном: придется повторить штурм «Миус-фронта»...
Вся первая половина августа уходит на тактические занятия и учения. Они проводятся в районе Миллерово. За короткое время дивизия успевает пополниться людьми, вооружением и боеприпасами.
В один из таких дней командир дивизии не смог выехать в поле.
— Что-то плохо себя чувствую,— виноватым голосом пожаловался он своему заместителю.— Очевидно, последствия контузии.
Случилось это в конце июня.. Тымчик торопился под Николаевку на рекогносцировку, но до места так и не добрался— попал под нещадную бомбежку. Очередной взрыв бомбы пришелся так близко, что ровик, куда Тымчик успел спрыгнуть, сплошь накрыло землей. «Комдива убило!» — крикнул кто-то. «Живой, жив я!»-отозвался Тымчик и не услышал своего голоса, Стало
страшно.. Будто заживо похоронен. Опершись ногами я руками о дно ровика, он распрямлял спину до хруста з позвоночнике. Уже теряя сознание7 почувствовал вдруг облегчение, ноздри стали ловить свежий воздух...
— Поезжайте-ка в медсанбат, Кирилл Яковлевич. Отлежитесь денька два — и все войдет в норму,— советует Разумейкин.—Там и сорокалетие свое отметите.
— Спасибо, Павел Тимофеевич, за поздравление. Только...— Тымчик смутился,— я ведь родился четырнадцатого июля. На марше мы в тот день были... Но именины обязательно справим потом...
Однако воспользоваться предоставившимся ему отдыхом комдив не успевает. Вечером в медсанбат является Разумейкин и сообщает, что утром в корпусе состоится собрание партактива. Потом засыпает новостями.. Оказывается, вместо Я. Г. Крейзера командующим армией назначен генерал-лейтенант Г. Ф. Захаров.
— Приказано готовиться к наступлению. Ставка требует провести операцию по окружению противника...
Что касается неудачи в июльских боях, то она, по оценке начальника Генерального штаба А. М. Василевского, проводившего в штабе армии совещание, имеет несколько причин. Одна из них — недостаточно высокая плотность войск на участке прорыва. Далее: потеря внезапности удара. И, наконец, за пределами первой позиции у противника оказались резервы, о которых никто и не предполагал. От полного разгрома армию спасли отменная выучка личного состава и высокий моральный дух.
Позднее первоначальную оценку пересмотрят и за бои в июле 2-я гвардейская армия будет удостоена благодарности Верховного Главнокомандующего, так как ее соединения и части, приковав к себе крупные силы врага, внесли свой вклад в дело разгрома гитлеровцев на Курской дуге.
А пока части дивизии готовятся занять исходное положение для наступления. В ночь на 18 августа им предстоит снова штурмовать укрепления противника на Миусе.
— Товарищ гвардии капитан, там задержали подозрительных. Вот этот в форме нашего офицера шагал впереди, а сзади — немец,—глотая от спешки слова, докладывает боец.
- Хлопцы бдительность проявили, винить их нечего...— говорит «задержанный» — среднего роста, широкоплечий офицер и представляется: — Гвардии старший лейтенант Рожков, инструктор политотдела.
— Федор Васильевич, что это у тебя за секретное оружие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38