— Привез и гранаты. Посмотрим, возможно, хотя бы одно из орудий удастся отремонтировать...
Кочетов заглядывает собеседнику в глаза, подернутые от усталости поволокой, и, догадываясь, что тот ранен, предлагает:
— Садись-ка на повозку, ездовой отвезет в медсанбат. К вечеру приказано отходить.
— Передай, Толя, что у нас нет колеблющихся и маловеров. Приказ выполним. Устоим! Бакай там не сердится? Не знаю, доведется ли встретиться? Судя по всему, ты успеешь проскочить...
— Конечно, успею. Раненых вывезем. А пока займусь ремонтом.
— Это же безрассудно — в такую пору на огневой молотками стучать!..
— Не иронизируй. Найдется запасная панорама, а ездовые у меня — отменные мастера.
Командир батареи молча смотрит куда-то вдаль. Он уверен, что визит артснабженца — не что иное, как мальчишеская выходка. Но из уважения к Анатолию Ивановичу не произносит эту фразу. Тихий, скромный инженер из Белополья еще на Халхин-Голе приобрел опыт боевого обеспечения войск. И в 1049-м стрелковом полку показал себя способным организатором. Это он вывез-почти все складские боеприпасы из обстреливаемого врагом Кременчуга. Это он в течение одной ночи снял с баржи, полузатопленной в устье реки Псел, ручные пулеметы и две пушки, а затем ввел их в строй. Четко в полку налажены проверка и ремонт вооружения, подвоз боеприпасов...
- Пойду к орудиям,посмотрю.
Снова доносятся пулеметные очереДи. «Какая же это по счету атака? Третья? Четвертая? — размышляет старший лейтенант.— Подбито пять танков или больше? Уничтожена сотня вражеских солдат или две? Да и нужен ли здесь арифметический подсчет? Не цифры важны. Главное — люди сражаются. Они выбились из сил, но, скомандуй—хоть сейчас снова займут свои места в окопах, теперь уже как стрелки».
— И гранаты, и патроны у нас есть. Отобьемся! — слышится рядом голос Журавлева.
— Где сапер Авдеев? Проверить бы провода...
— Только что от моста вернулся,— докладывает Журавлев.— Все в порядке. Дадите команду—мост взлетит в воздух.
С тремя бойцами Миршавко переползает от бугорка к бугорку, выбирая более удобную позицию. Все ведут редкий, но прицельный огонь из карабинов. Враг не унимается, продолжает напирать. Он ближе и ближе к мосту.
В этот момент открывает стрельбу третье орудие. «Значит, Анатолий Иванович добился своего»,— отмечает командир батареи, снова впадая в забытье.
Взрыва мины старший лейтенант не слышит, только чувствует нестерпимо жгучий удар в лицо. Приподнимается над окопом, часто моргает. «Наши части переправились,— проносится в голове.— Все ли? Кто знает... Потому мне и приказано стоять до вечера». От взрыва вздрагивает земля. Вокруг темнеет, «Это конец. Крышка...»
Он погибнет. Но все в том же направлении будет нести свои воды Северский Донец, на том же самом месте останется село Богородичное, вблизи которого он сражался вместе со своими батарейцами, и в котором после войны тесно будет свадьбам. Только Иван Миршавко ничего этого не увидит. Но Украина узнает, где склонил свою голову ее сын...
Капли дождя испуганно стучат по листьям кустарника. Лиловые облака рвутся на части, и тогда с неба бьют молнии. В заречном лесу трясется в хриплом кашле гром.
ТРЕВОГИ И НАДЕЖДЫ
-Тихонько, не оступитесь! — медсестре Марии Шевченко кажется, что без указаний санитары не смогут так бережно поднять и перенести бойца в операционную, как это надлежит сделать.
— Дочка! Командир орудия я. Помоги...
— Ничего, дружок... Успокойтесь: ранение не глубокое.—Она дотрагивается до кем-то наспех перевязанного плеча артиллериста и переходит к другой повозке.
Походка Шевченко порывистая, прядь волос выбилась из-под пилотки, на вылинявшей гимнастерке медаль «За боевые заслуги». Мария получила ее совсем недавно, в июне. Эта храбрая комсомолка склонна считать свой труд будничным, а простой подсчет убеждает в обратном: только за один день на Северском Донце, она оказала медицинскую помощь более 20 раненым.
— Мои связисты есть тут? — останавливается командир батальона связи майор Мосейчук. В одной руке он держит фуражку, другой протирает платком бритую наголо голову.
Увидев знакомого, она замедляет шаг:
— Кажется, недавно мы занимались именно связистом. Идемьте, я покажу.
— Жаркие деньки у вас,— продолжает начатый разговор Гавриил Мефодиевич.
— Сюда выдвинуто эвакоотделение,— объясняет Мария.— А наплыв такой, что не успеваем... Как на Днепре... Вы извините... Ваш подчиненный?
— Товарищ майор, возьмите с собой,— обращается к Мосейчуку связист Борис Попов.— Поклевка оказалась робкой, хирург удалил осколок и разрешил вернуться в батальон.
По дороге он рассказывает о случившемся.
— Сматывал, значит, кабель... Ослепила вспышка. Дальше ничего не помню. Наши сдерживали немцев до вечера, иначе меня бы не вынесли с поля боя. Жизнь, она щедра на добрых людей. А как там, у нас, много
раненых?
— Не больше обычного,— говорит уклончиво Гавриил Мефодиевич Мосейчук, спеша в батальон. Изрядно уставший за последние сутки, он неразговорчив. — На Дону легче дышется?
В который раз майору приходилось слышать эту фразу — все надеются здесь зацепиться так же прочно, как и на Северском Донце. Только обстановка... Как круто она менялась в последнее время!
...5 июля. 10 часов утра. Неприятель крупными силами форсировал реку Оскол и овладел редкими рощами, где держали оборону 1051-й стрелковый полк и отдельный батальон связи. В общей сложности было уничтожено до двух полков фашистской пехоты, подбито 30 танков и 80 автомашин, ликвидировано 8 артиллерийских и минометных батарей противника. Цифры эти внушительны, но и паши части понесли значительные потери, а за это спрос самый строгий.
Наверное, не меньше переживал в те недавние Дни и комполка Тымчик. Обычно спокойный и хладнокровный, он проявлял нервозность. В штаб прошел, не задерживаясь, даже не ответив на приветствие; губы плотно сжаты, на лбу — бисеринки пота.
Из раздумий майора Мосейчука выводят позывные, доносящиеся из штабной машины:
— «Весна», «Весна», как слышишь, прием! — В охрипшем голосе радиста Валериана Демиденко звучат нотки безнадежности.
— Какие новости? — Мосейчук подходит к машине вплотную, щурится от солнца. Не дождавшись ответа, берет наушники. И сразу же на него наваливается невообразимый писк и треск, разобрать в котором что-либо просто невозможно.— Может, питание село?
— Не должно,— сомневается Демиденко.— Только Что включили станцию, до этого все было нормально...— Он приглаживает пальцем кончик цигарки, убеждается, что та не дымит, прячет ее за отворот пилотки.
Через каждые два часа в штаб дивизии из полков идет информация об обстановке. Она меняется на глазах. Правда, ничего удивительного в этом нет: дивизия ведет бой, противник наседает, и четкая связь жизненно необходима. Потому-то радисты ни на Шаг не отходят от радиостанций.
— Продолжайте,— Мосейчук возвращает наушники. Невольно, вроде без всякой связи, Гавриил Мефодиевич вспоминает недавнее событие. Каким растерянным было лицо майора Тымчика, когда Утин, встретив его на марше, как бы случайно, невзначай, спросил: «У тебя не найдется пары запасных шпал?» Тымчик, занятый
своими мыслями, согласно кивнул головой: «Спрошу у комиссара...» И лишь после веселого: «Бери мои запасные и прими наши поздравления», — вдруг понял, о чем речь, и ужасно смутился. Свои добрые пожелания Тымчику передавали также Балакирев и Меркулов. Это было признание заслуг: на Северском Донце он спас не только свой полк.
Мосейчук рад затсомандира полка, но тут же настроение угнетают невеселые воспоминания.
После Оскола боевые распоряжения штаба дивизии были все лаконичнее и тревожнее.
6 июля. 300-й приказано отойти на второй тыловой оборонительный рубеж, оставив отряд прикрытия старшего лейтенанта Романа Кислого. Батальону связи определен тот же маршрут, что и 1051-му стрелковому полку: Таволжанка, Петровский, Ивановка, Новодвуреч-ная, Ильинка, Разводное, совхоз Тополи, высота 202,3. Пункт «особые указания» предостерегал: все мосты при отходе уничтожать, узкие места — дефиле — минировать.
Боевые распоряжения в основном стереотипны, в них менялись только названия населенных пунктов и водных преград.
9 июля. Приказано занять оборону по юго-восточному берегу реки Белая в районе сел — Новобеленькая, Трембачевка, Павленково. Через два дня — переправа через реку Калитва.
12 июля. Новый маршрут: Бараниковка, Нагольная, Волошино, Миллерово, Осиновый. И в том же приказе: отходить за Дон, переправиться напротив станицы Ве-шенской. Приписка такова: маршрут выбирать самостоятельно, исходя из обстановки и придерживаясь общего направления на юго-восток. Так и двигались тихими, неброскими проселками.
19 июля. На рассвете армада «юнкерсов» долго висит над мостами, угрожая сорвать переправу наших частей. Это подхлестывает — темп марша возрастает. Какие потери? Части и подразделения все целы. Правда, артполк едва не лишился нагруженного сверх меры обоза, но разбитной Полищук отыскал все же переправу в районе Вешенской. Даже в дом, Михаила Шолохова заходил, хотя самого хозяина и не встретил. Увидел в прихожей тулуп, на столе — охотничье ружье, на полу разбросанные листы рукописи, а во дворе — воронку
от бомбы. Рассказывал об этом, а у самого губы дрожали...
— Первая ласточка! — радист тянет листок с колонками цифр.— Даша Банченко, как всегда, без опозданий.
Полгода назад пришла в роту связи сероглазая комсомолка и сразу же круто повела дело. Сейчас она — старшая радиотелеграфистка. Не раз отмечал Мосейчук старательность и аккуратность девушки. Многие за это время заметно выросли. Пора рекомендовать на повышение Андрея Шульгу. Да и Борис Попов потянет взвод: дело свое знает, кандидат в, члены партии. «Нужно поговорить с начальником штаба»,— решает Гавриил Мефодиевич и распрямляет карту на планшетке. Сейчас линию фронта чертит извилистая лента Дона. В просторе реки слышен каждый посторонний звук и бойцы всегда начеку. На западном берегу немцы собираются сделать прыжок, чтобы выйти к Сталинграду. На восточном стоят наши войска в готовности отразить удар гитлеровцев, сбить нас отсюда непросто. Впрочем, так думалось и в августе прошлого года. Считали, что Днепр — это последний рубеж, здесь враг будет остановлен, отсюда перейдем в. наступление. Но события круто переменились. За Днепром последовал Северекий Донец, потом Оскол, и вот теперь — батюшка Дон. Остается Волга. А если враг и туда шагнет? Нет и нет! Для чего-то ведь создан новый фронт — Сталинградский...
Самолетный рев в небе заставляет Мосейчука прервать свои размышления. Тем более, что совсем рядом начинают бешено кружить стволами орудия зенитной батареи, охраняющей штаб. Однако стрельба ее безрезультатна. Впустую вел огонь и взвод «счетвере-нок», разместившийся поблизости. Самолеты удаляются, чтобы через десять минут появиться снова: Гавриил Мефодиевич смотрит на старую липу; ее зеленые листочки съежились, будто в предчувствии удара. Но ничего этого не происходит, хотя в воздухе нескончаемо долго висит неистовый грохот.
— Пусть наши дети не услышат такого грома,—
радист Валериан Никодимович Демиденко едва шевелит тонкими пересохшими губами.
— Разобьем немца, люди обрадуются тишине,— говорит Мосейчук.
Багряный закат опускается все ниже, но кругом еще светло. Мосейчук смотрит на желтое пшеничное поле с голубыми островками васильков и в его душе поднимается горячее стремление жить и бороться, разрастается уверенность в обязательной скорой победе над врагом.
— Товарищ майор, радиограмма.
Вскоре на стол комдива ложится приказ штаба Сталинградского фронта:
«В ночь на 30 июля 300-я СД сдает участок обороны 124-й и 278-й стрелковым дивизиям и сосредоточивается в лесу восточнее Ластушанского» .
Второй его пункт гласит, что полковник Меркулов отзывается в отдел кадров фронта, заместителем командира 300-й стрелковой дивизии назначается подполковник Тымчик.
За окном уныло стонет в телефонных проводах ветер. Низкий, с хрипотцой голос Меркулова выдает беспокойство. Сколько неожиданностей таили в себе эти июльские дни. Были и радости, но тревог больше. Каждому есть над чем поразмыслить.
— Выходит, выводят нас доукомплектовываться? — как-то буднично переспрашивает Кирилл Яковлевич.
Меркулов с задумчивой медлительностью протирает очки, распрямляет плечи и откликается, не оставляя ни тени сомнения:
— Сколотите крепкую дивизию, вернетесь на берега Волги. Куда же еще? Все взоры сейчас обращены к Сталинграду...— Он склоняет голову к плечу, щурит глаза, будто плохо видит своего собеседника.— Признаюсь: расставаться жаль. Почти что год вместе. Полюбился ты, Кирилл, своей храбростью. Не той, когда пулям не кланяешься, а готовностью принять решение, взять на себя ответственность. Это наивысшая доблесть старшего командира. Потому-то и повышения тебе просил.
В припоздавших летних сумерках растворяется все вокруг. Отчетливо видна лишь дощатая, с четырьмя крыльями мельница, что, скособочившись на бугре, готова без устали спорить с ветром и в одиночку.
КРАТКАЯ ФОРМУЛА
Связисты натужно тянут линию. На берегу, у сарая, где высятся клены, они останавливаются. Отсюда река кажется просторной, как море. С противоположной стороны подходы к сараю незаметны. И бойцы чувствуют себя свободно. Неожиданно воздух набухает далеким хриплым гулом.
— Бомбачи тащатся, как бы гостинцами не одарили,— предупреждает сержант Олейник.
Бойцы ищут, где бы укрыться, но щели пока не отрыты, и они, заслышав свист бомб, припадают к стене сарая. Дым и гарь забивают горло, дышать становится нечем.
— Пронесло,— стряхивая с гимнастерки солому, прокашлявшись, радуется старший сержант Самодуров. Сняв каску, трет рукой лоб и нащупывает шишку; она увеличивается в размерах и приобретает синеватый оттенок.— Это называется: еще одну отметину получил...
В небе распускаются ватные комочки разрывов зенитных снарядов, но бомбардировщики уходят невредимыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38