Дождавшись ледостава, обоз переправляется.
До Красноармейска дивизия совершает марш по упругому снегу своим ходом, затем перебрасывается по железной дороге еще южнее — до станции Тингута. Отсюда, построившись в походные колонны, движется. к Нижне-Кумскому.
Здесь и развернутся события исторического значения.
СВИНЦОВАЯ МЕТЕЛЬ
Не сразу и не просто удается отвоевывать километры родной земли. Враг предпринимает отчаянные попытки сдержать наше продвижение вперед, на отдельных участках наносит мощные контрудары. Особенно его активность возрастает на рубеже неприметной с виду степной речки Мышковой.
— Как бы нам тут не застрять,— вдыхая каленый воздух, размышляет инженер-майор Кульчицкий. Он любовно хлопает ладонью по лоснящимся стволам пушек с полураскрытыми бутонами дульных тормозов и поворачивается к лейтенанту Северину: — А хороши эти новые системы — ЗИС-3 *. Возлагаю на них большие
надежды, как и на самих батарейцев... А теперь, лейте-тант, готовьте ровики на случай, если придется вести круговой обстрел...
Отведя командира батареи в сторону, инженер-майор Кульчицкий поясняет детальнее:
— Завтрашний успех наш решат лопаты, кирки да физическая выносливость людей. Успеем к утру оборудовать как следует позиции — уцелеем. Объясните это бойцам, каждому по порядку, чтобы все поняли важность... И еще: дело это неотложное. От каждого дз нас зависит, выстоим ли мы завтра. Думаю, если постараться, к утру управимся;..
Закончив разговор и натянув на пальцы легкие кожаные перчатки, Кульчицкий берет лопату и подходит к первому орудию.
— Глубоко промерзла земля?
— Затвердела и не поддается, как девка перед свадьбой.
Казимир Викентьевич поднимает черенок лопаты обеими руками выше головы и с размаху опускает вниз. Слой рыхлого, никем не потревоженного снега пробивает без усилий, а далее приходится упираться ногой. Из-под лопаты искрами брызжет грунт.^
Ровики чернеют на глазах — люди трудятся без оглядки друг на друга.
— Теперь моя очередь,— лейтенант'Василий Северин тянется к лопате.
Неожиданно один из бойцов валится на снег, принимается изнанкой шапки вытирать пот на лице.,..
— Чего уселся? — наседает на него Бурлов.
— Отдохнуть не зазорно, лишь бы не лодырничать,— вступается за бойца лейтенант Северин и обращается к командиру полка: — Разрешите сделать перерыв?
— Пора и перекурить,— не возражает Кульчицкий и спешит в соседний дивизион.
После его ухода разговор оживляется.
— Подмога нужна лопатами,— почему-то шепотом заключает Бурлов.
— Это как же понимать: в каждую руку по черенку? — тут же отзывается Бокша.
— Люди потребны, Адам, и лопаты.
— Ладно, придем,— обещает Бокша. Гладит свои руки, сокрушается: — На мозоли латки наложим...
— Ох, и гаразд ты на выдумку, Бокша, не зря тебя нарекли Адамом. Это из какой же ты породы?
— Русский я. Чего пристал? — беззлобно отвечает Бокша.
Все знают: дружбу Дмитрия Гавриловича Бурлова и Адама Ивановича Бокши водой не разлить. До войны оба жили по соседству в Уфе, призывались одним военкоматом, служить попали в один лолк и даже в одну батарею, каждый командует орудием. Обычно их пушки стоят рядом, но сейчас Бурлов со своим расчетом будет выдвигаться метров на триста вперед. На такое же расстояние приказано переставить по одному орудию от каждой пушечной батареи. Их задача — вести огонь по разведывательным танкам противника. Пехоту от них будут отсекать минометчики — взвод лейтенанта Саич-кина уже занял свое место чуть впереди и правее пози-ции артиллеристов. Все понимают: это нужно для того, чтобы не раскрыть раньше времени всю систему противотанкового огня.
— Навалимся батареей! — командует Северин, и бойцы вновь берутся за кирки и лопаты.
— Между прочим, новый командир полка не пройдет мимо, не подав руки. Душа у него тонкая, деликатная,— бойцы уже оценили простоту и сердечность инженера-майора Кульчицкого.
— Вроде, из поляков, а говор чистый.
— А я слыхал кое-что насчет учености. Сказывают, имеет наш комполка два диплома. После академии, как инженер, преподавателем в училище был, а на фронт попросился строевым командиром. Второй вуз окончил политический. Поляк, но родился у нас, на Винничине.
— Чего там гутарить, воевать с ним надежно. Скажет — сделает.
Попеременно звенят лопаты и кирки. За работой ночь незаметно гасит дрожащий свет звезд.
— Признаться, не надеялся, что управимся. Ведь объем работ суток на двое, не меньше,— восторженно хвалит. Кульчицкий бойцов Северина, осматривая оборудованные и замаскированные снегом, ровики. Высоко оценивает также действия второго и третьего дивизионов. Проведшие там ночь Алтухов и Клебанов не могут нарадоваться. Словно кто-то невидимый привнес дополнительные заряды энергии людям, уверенности в своих силах — настолько высок их трудовой и боевой порыв.
Утром у орудий остаются наводчики — остальным разрешено отдохнуть часок-другой. Кое-кто даже успевает вздремнуть.
Побудку устраивают «юнкерсы». Они так внезапно выскакивают из-за облаков, что батарейцы не успевают добежать до блиндажа и, задевая за маскировочные сетки, падают в орудийные окопы. Ревущие машины косо снижаются до бреющего полета, от них отделяются бомбы, и вот уже в лица пышет жар, вихрятся комья мерзлой земли и с дробным стуком рассыпаются совсем рядом.
Все батареи дивизии надежно укрыты, кроме отдельной зенитной, возвышающейся на пригорке, чтобы противник принял ее как ложную. А вдруг разгадает маневр? Тогда уж зенитчикам не сдобровать. Но пушкари открывают такую пальбу, что самолеты не отваживаются на них пикировать. Сбрасывают свой груз куда попало, только не на пригорок.
— Акырзаман! — молодой казах закрывает лицо руками, ничком падает у орудия.
Боец Кашкарбаев нехотя переводит содержание этого восклицания командиру, желая найти оправдание своему земляку:
— Малость испугался, накажи аллах! — в тихих словах и обида за товарища, и опасение за дальнейшие его поступки: не подведет ли? Но молодой боец уже сидит на корточках у станины, держит в руках снаряд.
— Ничего, с кем не случается...
Бомбардировщики уходят. «Повторят налет или сразу же пойдут танки?» — размышляет Кульчицкий. Встает, стряхивает шапку, надевает на голову, смотрит по сторонам. Орудия целы, значит, и люди не пострадали. Ему известно, что на участке соседней дивизии танки противника вчера вечером углубились в нашу оборону. Сегодня они будут прощупывать позицию 300-й стрелковой.
...Один за другим на пригорок выползают танки. Перестраиваются, маневрируют, водят стволами пушек вправо-влево, стреляют наугад. Руки Бурлова проворно крутят маховики поворотного и подъемного механизмов, сам он, кажется, прирос к окуляру панорамы, выжидая, когда передний танк повернется к нему уязви-
мым местом, И терпение его вознаграждается. Он толкает вниз рычаг спуска, орудие вздрагивает, как от испуга, и успокаивается после выстрела. Тут же Бурлов снова хватается за маховики. Рукавицы на тесемках болтаются, мешают ему, он отрывает их, швыряет под ноги.
— Вмазал в гусеницу! — кричит кто-то зло и радостно.
Странным Бурлову видится танк; шире нашей «тридцатьчетверки», но пониже, поприземистее и почему-то черный, а кресты — желтые. Командир орудия смотрит на наводчика и не может понять, почему тот.торопливо вскрывает индивидуальный пакет, затем бросает к его ногам, а сам торопится к панораме. Тут только Бурлов замечает, что ранен в голову.
— По танку! — он и сам не различает своего голоса. Кажется, нет конца и края этому бою, утомительному, трудному. Спустя три часа огненная метель стихает.
Бурлов разгибается, проводит рукой по лбу, смахивая пот. Под ногами — гильзы, гильзы, гильзы... Он и не подозревал, что их орудие успело сделать столько выстрелов. Глядит по сторонам. Все будто утихомирилось, но почему в ушах такой грохот? Выходит, хоть и закончился, бой, а тишины нет. Лишь минут через десять шум в голове начинает стихать, хоти рядом еще долго попискивает кто-то.
— Спасибо, товарищи,— в глазах Кульчицкого искренняя признательность.— Поработали на совесть. Теперь не грех и закурить...
Из протянутого портсигара бойцы в момент выуживают папиросы.
— И чего он так прет?
— Вам известно, сколько отсюда верст до Сталинграда?
— Примерно ночной переход.
— Вот и смекните, как важно нам устоять против танков.
— Что верно, то верно. Силен враг. Ребята сорок танков насчитали...
— Только наш взвод подбил четыре, а соседи еще шибче стреляли,— торжествует Бурлов.
— Да десяток машин прибавь к этим танкам. Тоже пойдут на металлолом.— Бокша держится с достоинством, как подобает истинному герою.
— Не знал я, что в батарее столько хвастунишек,— Северин недовольно косится в сторону командира полка.
Тот улыбается:
— Какое же это хвастовство! Своими руками фашистские танки остановили.
Определить же по степени тяжести сегодняшнее сражение никто не решается — еще неизвестно, каким окажется завтрашний день.
Как ни старается Домников пригибаться, а по ходу сообщения виден издали — слишком высок ростом. И перебежка дается ему с трудом. Опустившись подле капитана Кислого, никак не может отдышаться; на полушубке густо чернеют клочья шерсти — посекли осколки.
— Считаю необходимым перегруппировать силы и ударить утром с левого фланга. Как смотришь на это, Роман Михайлович?
Кислый оглядывается по сторонам, озабоченно сдвигает короткие белесые брови:
— А командир полка какого мнения?
— Майор Шевкун ранен. Командир полка перед вами.
— Вот этого я не знал,— по тону Кислого не поймешь, чего он не знал: о ранении майора или о вступлении в новую должность его заместителя по политчасти.— Надо бы «рекогносцировку провести.„
— Добро! — соглашается Домников.
Затем скороговоркой передает содержание беседы с полковником Афониным: Тот считает, что клин контратакующих танковых армад нацелен на хутор Верхне-Кумский, а здесь самому сильному натиску подвергся батальон Кислого. Но теперь все позади: встреченная организованным огнем по всей линии обороны, вражеская пехота понесла потери и отступила. А без пехоты и танки дальше не пошли. Ночью противник едва ли отважится наступать. Тем не менее надо быть настороже. Общая обстановка на флангах дивизии сложилась весьма тревожная. Хорошо, что на подходе части 2-й гвардейской армии. Наши активные действия позволят им развернуться. Вот тогда-то и начнем наступление.
— Ясно,— Кислый явно удовлетворен такой перспективой.
— Как люди настроены, Роман Михайлович?
— Будем стоять до последнего, хоть и тяжко. После Днепра это, пожалуй, второй раз мы оказываемся на участке главного прорыва противника. Но устоим. Вот от холода как бы урон не поне'сти...
— Эх, не родились вы у нас в Новосибирске! Подумаешь, мороз двенадцать градусов! Да это же пустяки...—Домников обрывает фразу.
Капитан Кислый вспоминает тот августовский день, когда впервые, увидел незнакомого батальонного комиссара в своей роте. На груди у него поблескивал новенький орден Красного Знамени, и Вениамин Митрофано-вич частенько трогал его рукой. В общем-то молодой — двадцать.семь лет —кадровый военком сразу же пришелся людям по душе, его военную биографию знали почти все в полку. Сейчас Домников выглядит уставшим. Карие цепкие глаза затуманены; лицо осунулось и побледнело за время последних боев и походов. Вениамин Митрофанович заметно похудел. Может, давят на плечи дополнительные обязанности?
— Следует собрание партийное назначить,— с юношеским пылом и горячностью взмахивает рукой Домников.
Капитан Кислый не успевает ему ответить: лейтенант Илья Моисеев топчется в затвердевших валенках, затем лихо прикладывает руку к шапке:
— Товарищ комбат, нужны патроны и гранаты. Наши потери — одиннадцать человек.
— Звонил Донцу, скоро прибудут боеприпасы,— устало обещает Домников. О партсобрании больше не напоминает.— Пойду к себе. Если . что — разыщите..
Однако ночью противник активизирует боевые действия. Горит хутор Нижне-Кумский; а вражеская авиа-ция все сбрасывает и сбрасывает на Него бомбы. Едва улетят самолеты, как возобновляют атаки пехота и танки. В небе непрестанно полыхают огромные шары осветительных ракет. 'Медленно спускаются они на парашютах, словно дожидаясь, пока самолеты закончат разворот и выйдут на хутор.
Домников ждет бомбежку, как чего-то само собой разумеющегося, неизбежного. И все-таки она начинается неожиданно. На этот раз на позицию полка падают
пять-шесть бомб, остальные рвутся в самом хуторе. Но все равно потери теперь прибавились.
Ему не хватает терпения оставаться в укрытии. Он поднимается на ноги, стряхивает с себя землю, перемешанную со снегом, идет по ходу сообщения на наблюдательный пункт. Ускоряет шаги и успевает переговорить по телефону с командирами батальонов. Они пока ничего определенного не могут сказать о потерях, да и неуместно вроде требовать от них заниматься сейчас подсчетами. Никто не сдвинулся назад ни на шаг, а это основное.
Звонит на НП командира артполка. Отвечает начальник штаба капитан Алтухов.
— Где Кульчицкий? — тревожится Домников.
— Рядом с вами, на прямой наводке. Сказал, что будет выбивать танки,—уверенный голос Алтухова отчетливо слышен, точно он находится в соседнем ровике. «А ведь до него рукой подать»,— вспоминает Домников свое вчерашнее посещение Казимира Викентьевича. При нем тот отдавал приказ оставить с упряжками двух-трех человек, а остальных ездовых разместить в орудийных ровиках и отсекать пехоту от танков.
Вот они, снова громыхают. Артполк сразу же начинает их обстреливать еще на дальних подступах к нашей обороне. Но будет ли ночная стрельба результативной? Огонь ведет и неприятель, и тоже, по площадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38