Покачивается. Лицо отрешенное. Минуту молчит, потом ни с того, ни с сего кричит:
— Ты что, не слышишь?! Или вы не русские?
Хаджиев сначала не понимает, к кому относится этот вопрос-упрек. Затем рассеивает его сомнения:
— Откуда ты взял? Это — чуваш, Кашкарбаев— казах, тот— русский, а мы с Касимовым — узбеки...
Сержант оторопело трет лоб, глаза приобретают осмысленность.
— Помогите, ребята, без вас не подняться в атаку,— просит он.— К немцу с Тамани силы свежие подошли...
— Это другой разговор,— без обиды говорит Карташев.— А то нашел время родословную выяснять. Все мы тут — земляки...
Разговоры смолкают, как по команде.
— Танки!— предупреждает Хаджиев.
Прежде это слово хлестало по нервам, а ныне все ведут себя спокойно и уверенно. Разве что в глазах у людей появляются гневные блестки, а на скулах под кожей перекатываются желваки. Гвардии старший сержант Хаджиев порывисто сбрасывает с плеча плащ-накидку, идет к панораме. Кашкарбаев вовсе не собирается уступать ему место. «Сам управлюсь» — возражает он всем своим видом.
Хаджиев не настаивает. «У Ташбулата хватит выдержки дождаться, пока чудовище подставит борт»,— думает он ;о своем наводчике. А тот проворно, крутит маховик поворотного механизма, все плотнее приближает лицо к окуляру панорамы. И, наконец, нажимает на спуск. Почти в тот же миг пушка вздрагивает. Ели-стратов досылает очередной снаряд. А Карташев уже готов передать следующий. Бердикуль Касимов подтаскивает ближе ящик, протирает ветошью бронебойные. Хаджиев видит, как спокойно управляются номера расчета, и понимает, что это не только хладнокровие,— это и опыт, накопленный нечеловеческим трудом на дорогах войны.
Из раздумий его выводит голос Кашкарбаева:
— Теперь осколочными....
— Давай, аксакал! Карташев удивляется:
— Какой же он аксакал, если без бороды?
— Будет тебе борода,— уверяет командир орудия. Танк будто уперся в невидимую, преграду и замер.
Тут же начинает дымить.
— Прикончили, товарищ гвардии старший сержант.— Кашкарбаев распрямляет уставшую спину, поводит угловатыми плечами. Длинные руки его дрожат, голубые жилки на висках, кажется, вот-вот выпрыгнут наружу.
— Теперь бы кружку шубата.
— А пушка-то без царапины,— спокойно отмечает Карташев.
— Отбой! — командует Хаджиев и, обращаясь к Касимову, уточняет:
— Давай лошадей, будем сниматься.
Касимов бежит в тыл, а Елистратов с Карташевым начинают складывать снаряды в ящик. Тут только замечают, что накрапывает дождик.
— Хоть бы предупредил о себе,— ворчит Елистратов.
Ему никто не отвечает. Собственно, чего же ждать в середине октября, если не дождя. Того и гляди, скоро морозы ударят.
Длительные, мучительно трудные бои завершаются прорывом мощного оборонительного рубежа на Мо
лочной. Разбитые части противника начинают пятиться к Днепру.
Торопится куда-то - осень. Ветер сносит с деревьев листья и устилает ими дороги. По ним теперь идут наши наступающие войска. Спешат, чтобы до зимы завершить освобождение Северной Таврии.
БЫСТРИНА
— Еникеев? Вернулись? — радуется Тымчик, узнав по телефону голос Галея Сафиуловича.
— У нас в Башкирии говорят: твой дом там, где твои друзья.
— Ну, что ж, майор, направляйтесь в свой полк.
— А я и звоню с капэ.
— Значит, сегодня на марше увидимся.
Это «сегодня» тянется почти до утра. Переход по расстоянию не превышает пяти-шести километров, а отнимает у 264-го гвардейского стрелкового полка всю ночь. Дорога задушена песками. Сапоги утопают в них чуть ли не до половины. Машины, пушки и повозки, при-. ходится буквально выносить на руках. Об этом Галей Сафиулович докладывает комдиву.
— С коня соскочил, как молодой,— Тымчик протягивает руку Еникееву, пытливо смотрит в глаза. Из-под фуражки у того выглядывает марлевая повязка, лицо — бледное. «Не поладил с врачами, вот и прибыл в свою дивизию»,— мелькает догадка.
Обходятся они без формальностей. Ни тени подобострастия, ни намека на старшинство.
— Наш фронт Четвертым Украинским называется?
— Переименовали двадцатого октября. Нас от Молочной отделяют десятки населенных пунктов: Тома-шовка, Гавриловка, Догмаровка, Верхние Торгаи... Теперь вот на Цюрупинск нацелены.
Затем поясняет задачу 264-го гвардейского стрелкового полка. Еникеев уже знаком с обстановкой и успел убедиться, что перед участком их наступления противник занимает оборону в районе Саги; плохо, что артиллерия врага пристреляна как раз к дороге на хутор. За истекшие сутки полк переместился вперед еще на семь километров. Такой темп продвижения намечен р на эту ночь. Удастся ли его выдержать?
Перед рассветом при подходе к хутору роты развертываются в боевой порядок: встречено охранение противника. После непродолжительной перестрелки заслон отходит на заранее подготовленную укрепленную позицию. Потому-то атака с ходу успеха не приносит.
— Придется окапываться,— распоряжение это командир дивизии отдает после долгого раздумья.— Вернусь в штадив, напишу письменный приказ.
— Разберусь во всем и прибуду с докладом,— заверяет Еникеев.
— Признаться, ожидал большего от встречи с полком. Куда же это годится: в ротах нет и четверти боекомплекта, кухни безнадежно отстали, новобранцы еще не опробовали оружие...
«И когда комдив успел все это прощупать? Адъютанта с ним вроде нет»,— строит догадки Еникеев, а вслух говорит:
— Коль раньше устранить эти недостатки не успели —гвардии майор Еникеев постарается навести порядок... Любой конь в упряжке везет.
Тымчик не спеша урезонивает:
— Тех, кто в упряжке не тянет, подстегивают.— И сам слегка улыбается. Ничего обидного в эти слова он не вкладывает. Да и Еникеев умеет понимать шутку. «Глаз у него хозяйский, неторопливость крестьянская. Воля есть, упорство. Жажда знаний, личная храбрость. Вытянет полк»,—думает о нем Кирилл Яковлевич.
Прощаясь с комдивом, Еникеев предлагает создать усиленную штурмовую группу, которая могла бы наседать на хвост противнику.
— Вот и считайте - любую свою роту такой группой,— решает Кирилл Яковлевич.
Последующие дни мелькают, как в калейдоскопе. К утру 2 ноября полностью освобождена легендарная Каховка. Бои за нее носили исключительно ожесточенный характер. Сказывалось наличие переправы, которая использовалась гитлеровцами для отвода войск на правый берег Днепра. Наши подразделения и части проявили необыкновенное мужество и упорство, сокрушая вражеские заслоны. Еще 31 октября 4-я гвардейская механизированная бригада (передовой отряд 2-й гвардейской армии) и передовые отряды 3, 87 и 49-й гвардейских стрелковых дивизий во взаимодействии с 5-м гвардейским кавалерийским корпусом ворвались
в Каховку. Однако противник, срочно перебросив сюда свежие части из Крыма, провел ряд сильных контратак и потеснил наши подразделения.Тем не менее удержать Каховку ему не удалось.
В тот же день, 2 ноября, 87-я гвардейская заняла населенные пункты Подовое, юго-западную окраину Новой Маячки и продвинулась к Великим Копаням. На очереди встал Цюрупинск.
Командование немецко-фашистских войск вовсе не спешило оставлять этот город. Как и в Каховке, здесь имелась переправа через Днепр, удержать которую, как показали пленные, было приказано во что бы то ни «тало.
Гвардии полковник Тымчик это почувствовал сразу, как только части дивизии пошли в наступление. Враг сопротивлялся всеми силами и средствами. И все же утром 4 ноября 87-я гвардейская вступает в Цюрупинск. Удар оказывается настолько стремительным, что неприятель не успевает, как он это обычно делал, поджечь строения. Более того: в панике бросает склады с продовольствием, боеприпасами, оставляет орудия и шестиствольные минометы.
В дельте Конки, в кустах ивняка, замаскирована полковая батарея Винокурова. Доставили ее сюда местные жители. Скрепили два рыбацких баркаса бревнами и на таком судне иссиня-черной ночью по рукавам реки переправили сначала одно орудие, затем, по отдельности, три остальных. Болотистый грунт не дал возможности окопаться; вместо землянок пришлось ставить загородки из пустых снарядных ящиков. Их прикрыли дерном и ветками ивняка. Печи в них не установишь, но от ветра они укрывают.
Появление орудий в плавнях — неприятный сюрприз для противника. До этого немцы чувствовали себя в Херсоне в полной безопасности. К элеватору, расположенному у самого берега Днепра, ритмично, один, за другим подавались составы под загрузку пшеницей. Отсюда их отправляли в Германию. Не трудно себе представить состояние офицеров артиллерийской разведки, обосновавшихся в полузатопленной барже непо-
далеку от элеватора. В голосе Василия Карпушинского металлический скрежет:
— Кобылянский, вы меня слышите? По элеватору... Первыми же выстрелами поврежден маневровый
паровоз. Затем летят щепки от вагонов. Огневой налет настолько неожиданный для фашистов, что они не успевают засечь местоположение батареи.
Несколько дней в районе элеватора будто все вымерло. Но вот ночью разведчики вновь слышат сопение паровоза, лязг буферов. Артиллеристы Винокурова без особого труда опять накрывают своим огнем любителей чужого добра. Теперь элеватор для оккупантов становится чем-то вроде ларчика с драгоценностями, ключи к которому потеряны...
Уже несколько часов кряду землю осыпает колючий дождь. Тут впору бы разжечь костры, обсушиться солдатам. Но из уст гвардии старшего лейтенанта Сои-на, прибывшего из батальона, срывается совсем иная фраза:
— Братцы, да вы устроились, как у тещи в гостях. Навстречу ему, с усилием разминая застывшие ноги, идет щуплый офицер.
— Батарея... смирно! — Кобылянский с трудом выговаривает слова; правая щека у него распухла, видно, простужены зубы.
— Как себя чувствуете, Григорьевич? — перебивает Соин. Он не хочет, чтобы его предыдущую фразу приняли как насмешку. Ведь искренне сочувствует артиллеристам.— Да, вам не позавидуешь, ребята...— Садится на станину ближайшего к нему орудия, рассказывает о новостях в батальоне.
— Представляете, как командиру отделения повезло. «Дайте,— говорит,— в бинокль взглянуть». А часа через два просит: «Разрешите дома побывать». Оказывается, на том берегу его хата стоит, а по двору жена ходит. Узнал и так обрадовался...— серые глаза Соина становятся печальными.
— Повезло... Это уж точно,—вздыхает разведчик Дегтярев.
Соин осматривает позиции артиллеристов и переводит разговор в другое русло:
— А батарея ваша наподобие заставы...
Затем сообщает о задачах, какие определены 261-му гвардейскому стрелковому полку, да и всей дивизии.
Следует готовиться к форсированию Днепра. И теребить противника ежедневно. Боевые порядки на этот раз будут построены необычно. К самому руслу реки уже выставлены четыре заставы. Начальником всех застав назначен командир 2-го батальона гвардии старший лейтенант Минасян.
Жизнь подтвердила целесообразность и своевременность предпринятых мер. В ближайшую ночь гитлеровцы попытались высадить десант, чтобы вернуть утраченные рубежи. Когда разведчик Владимир Дегтярев заметил лодки, они были уже почти рядом. Во весь дух, спотыкаясь, он бросился к Саичкину.
— Продолжайте наблюдение,— тихо произносит старший лейтенант и спешит к пэтээровцам. Десанту остается до берега уже метров двадцать. Дегтярев различает на корме ближайшей лодки станковый пулемет и рядом с ним прислугу. Но сообщить об этом заместителю командира батальона не успевает. Гремит залп. Пэтээ-ровцы начинают стрельбу почти одновременно. И без промаха. Немцы поднимают дикий гвалт и бросаются вплавь, Минут через пять одну из лодок течением прибивает к берегу. Над гладью реки долго еще носятся трассы пулеметных очередей. Удалось ли кому из десантников уцелеть — сказать трудно. Но после этого боевые донесения полков в течение нескольких буток начинаются одной и той же фразой: «Противник активных действий не предпринимает».
Вся первая половина декабря уходит на подготовку к наступлению. Оно начнется утром 16 декабря. А пока... Гитлеровцы по ночам перебрасывают из города войска. Ясно, они не оставляют намерений расширить Херсонский предмостный плацдарм.
Нужно во что бы то ни стало перерезать артерию, по которой врагу идет подкрепление. Гвардии лейтенант Павел Николенко предлагает план взрыва моста. После рассмотрения, его утверждает комдив. Той же ночью командир взвода Николенко вместе с гвардии сер- жантами Алексеем Белкиным и Ракием Назыровым отправляются к мосту. Закрепив толовые шашки и уложив мины, бойцы незамеченными отходят. Вскоре ночь полыхает слабым желтым пламенем. Очевидно, заряд был рассчитан неверно, и взрыв не причинил особого вреда. Немцы сразу же восстановили разрушенный пролет.
Через сутки взвод Николенко повторяет ночную вылазку. На этот разг мощный взрыв будит жителей Херсона.
И все же добиться выполнения поставленной цели — очистить от врага левобережье — оказывается нелегким делом. Четыре дня атак, беспрерывных, настырных, и, наконец,— херсонский предмостный плацдарм ликвидирован.
Тут же за дело берутся саперы. Днепр у Херсона, хоть уже и конец декабря, покрыт настолько хрупким льдом, что по нему, конечно, не смогут пройти ни орудия, ни, тем более, «студебеккеры». Выходит, надо наводить мост. Сделать это не так-то просто. Погода обманчива: ночью — заморозки, а днем — оттепель. Поймы тоже недостаточно промерзли, и машинам с понтонным парком подойти к реке почти невозможно. И все же надо что-то предпринимать. Саперы уже разведали подходы-к реке, обозначили разгрузочные площадки и саму осевую линию моста.
Однако их приготовления оказываются напрасными. Дивизия получает новую задачу.
Окрест начинают разгуливать вьюжные ветры.
Людей у военкомата — гудящий улей. У одних — повестки, другие явились сами, заодно с товарищами,— все равно ведь позовут. Одеты во что попало. В толпе снуют работники военкомата; они облегченно вздыхают, когда появляются, офицеры и старшины 87-й гвардейской стрелковой дивизии, для которой и ведется сегодняшний призыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38