В каждом батальоне и дивизионе, помимо замполита, введена должность парторга. По сравнению с начальным периодом войны партийно-воспитательная работа стала более значимой, результативной. В батальонах и дивизионах созданы полнокровные партийные и комсомольские организации. Цель ставится еще слож-нее — в каждом отделении и расчете иметь хотя бы одного коммуниста. Из прошлых боев сделаны надлежащие выводы. Умело распространяют передовой опыт замполиты Моисеенков, Малышок...
В середине апреля штаб дивизии перемещается в Краснодон. Поблизости располагаются и части. Сразу же устанавливаются связи с местными партийными и советскими органами.
Вскоре дивизионная газета «За честь Родины» рассказывает о мужестве и отваге прдполыциков, героической гибели «молодогвардейцев».
Почти каждый номер «дивизионки» выходит со статьями и заметками об опыте прошлых боев. Ими обмениваются командиры и политработники, парторги и комсорги.
— О саперном батальоне мало пишете, а он у нас уже два месяца как орденоносный,— нажимает начальник политотдела на Фадея Грузных.—Чаще надо напоминать о традициях гвардии. Скоро ведь и нам знамя вручат.
Сообщение о преобразовании 300-й стрелковой дивизии в 87-ю гвардейскую поступило 18 апреля. Это был праздник для всех. Беседы агитаторов, газетные публи-. кации, митинги, собрания, концерты буквально изменили не только настроение людей, нр и внешний облик: они как-то приосанились, шире расправили плечи. Уже героям вручены медали «За оборону Сталинграда» и гвардейские значки. И вот настал день принятия дивизией нового знамени.
Безукоризненный строй образует подкову. Сразу же после оркестра идет управление дивизии; гвардии полковник Разумейкин уже занял свое место, скоро подо-йдет и подполковник Липецкий. Далее стоят со своими знаменами полки и отдельные подразделения. Пока из них лишь саперный батальон имеет орден Красного Зна-мени, но кто знает, какие впереди ожидают награды другие части и всю дивизию.
Лейтенант Пасечник, капельмейстер дивизионного оркестра, всматривается в лица командиров; те снуют между шеренгами, следя за равнением. Выделяются ростом Ермолов, в коротких сапогах гармошкой, и Кульчицкий, со своей неизменной спутницей — шашкой. Маячит перед своим батальоном Петр Николаевич Распопов.
- Владимир Устинович, у вас все готово?
Ну, конечно, это Сигалов. Волнуется. Пасечник его уважает. Ближе они сошлись по дороге из Камышина. там самодеятельный ансамбль за десятидневку дал около тридцати концертов, прославляя подвиг защитников Сталинграда, А потом догоняли дивизию, ушедшую на сотни километров вперед. Когда Пасечник писал песню
«Мы теперь сталинградцы», Сигалов высказал полезные советы. Песня прижилась в дивизии. Кирилл Яковлевич прослушал ее на одном из концертов и сказал: «Если окинуть взглядом дела, то счет вели не по мелочам. Сделано многое. И' за все — низкий поклон каждому в дивизии. Эта идея верно подмечена в песне.:.»
Подходит и сам командир дивизии. Всего на шаг отстает от него подполковник Липецкий. Чувствуется, что оба волнуются, и им стоит усилий воли, чтобы скрыть это свое состояние.
— Принарядились, осталось щеки подрумянить,— находит шутку начальник политотдела:
— На равных правах все празднуем.—Тымчик задумчиво смотрит в сторону лесопосадки, откуда ожидается появление машины командующего армией.— Славу добыть нелегко. Еще труднее не запачкать ее где-нибудь в пути.
Машина командарма останавливается совсем рядом.
— Смирно! Равнение на середину...
Строй замолк и притих в строгом равнении. Ветерок расправляет складки на алом полотнище, разнося по лицам людей едва приметные багряные блики. Генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер говорит о заслугах дивизии. Два года шла она к сегодняшнему своему празднику...
Звучат торжественные слова клятвы. Весь строй повторяет их:
— Поклянемся же, товарищи, своей Родине: там, где мы, гвардейцы, будем обороняться,— враг не пройдет; там, где будем наступать,— враг не устоит...
— Клянемся! Клянемся!. Клянемся!
Пасечник взмахивает рукой. Бьет барабан. Гремят трубы. Идут бойцы. Печатают шаг. Поют песню. Его, Пасечника, песню. А он ревниво следит за. мелодией. Поют бойцы местами вразнобой, но припев чистый, звонкий.
ГОД ТРЕТИЙ
ПРОРЫВ
Подпрыгивает на ухабах машина. Гулко стучит мотор. Командир взвода управления гвардии лейтенант Двигун поднимает ветровое стекло, чтобы лучше рассмотреть дорогу, но усилия его тщетны — темень нынче какая-то вязкая. Он приоткрывает податливую дверцу кабины, становится на ребристую подножку. Низко, прямо над колонной, гудит вражеский самолет. Через секунду-другую, скрестившись, три прожекторных луча сопровождают разведчика прямо к зенитным батареям, и те незамедлительно открывают беглый огонь;
Темп марша не снижается. Когда впереди идущие машины останавливаются, оказывается, привал дается не для отдыха, а для проверки моторов. «Студебеккеры» нареканий не вызывают. Даже по бездорожью каждый легко несет в кузове двадцать снарядных ящиков и Крас-чет с имуществом, а на прицепе тащит гаубицу.
— «Виллис» — он тоже неплох,— хвалит свою машину Николай Абузов, весьма неохотно расставшийся с полуторкой,— юркий, везде пройдет.— И тут же начинает ворчать: — Правда, сиденья сделаны так, что не засидишься, и на первой же остановке порадуешься разминке. Амортизацию боками чувствуешь. Металлические ребра тента головой на прочность проверяешь.
— Голодный и черствой горбушке рад,-—не соглашается туляк Михаил Алентьев, командир отделения мехтяги.— Будут еще у нас легковушки с комфортом. А пока и тупорылые «козлики» сойдут. Дали бы хоть по штуке на дивизион...
— Пушки перевести бы на автотягу„,
— По машинам!—эхом отзывается команда. Под утро «студебеккеры» разгружаются— на это уходят считанные минуты. Орудия занимают огневые позиции, расчеты тут же начинают оборудовать ровики. А у водителей своя работа.
- Садись, Тухта, в кабину, прокачу,— приглашает Алентьев артиллерийского разведчика узбека Азимова.
— Спасибо! — отнекивается тот.— Предпочитаю остаться в окопе.
Водителям транспортных машин сочувствуют. Ночью и днем, зачастую под огнем противника, они перевозят-грузы — людей, боеприпасы, продовольствие, горючее; устают так, что порой спят за рулем. Вот и сейчас тронутся в обратный путь, чтобы вечером снова вернуться на передовую.
— Пока!—Михаил Алентьев приветливо машет рукой.
Когда машины уходят, Сергей Двигун говорит телефонисту:
— Не будем медлить. Роту еще надо отыскать. Оказывается, Двигуна поджидает уже связной.
Кратчайшим путем ведет в расположение шестой роты. В темноте Сергей налетает на командира саперного взвода Николенко.
— А у нас все готово! — вместо приветствия в радостном возбуждении, сообщает тот.
Двигун понимает, что имеет в виду гвардии лейтенант. В ночь на 17 июля его бойцы должны обеспечить проходы в минных полях и проволочных заграждениях, какими прикрыл враг участок Дмитриевка — Куйбыше-во. Работа предстояла колоссальная. Но вот стоит рядом неунывающий лейтенант Николенко -и не скажешь, что он утомлен; скорее всего, рад, что все обошлось благополучно, что дело свое сделал. Правда, саперам в ходе наступления не придется сидеть сложа
руки...
— Располагайся,—приглашает Двигуна гвардии старший лейтенант Моисеенков.— Может, еще и отдохнуть успеешь.
Темные глаза Леонтия Макаровича полны тревоги. Как бы там ни было, а перед атакой каждый испытывает волнение — и молодой, и бывалый солдат. А ведь он не из робкого десятка. Не раз с группой разведчиков ходил в тыл противника. Однажды в районе Раз-дорской смельчаки неожиданно атаковали, вражеские огневые позиции тяжелых минометов и подорвали мат-часть. За решительные действия во время разведки боем в направлении хутора Пухляковского замполит батальона Моисеенков удостоен ордена Красной Звезды,
Словом, в бою он не новичок, но и ему не избавиться от беспокойства.
Поле предстоящего боя пока безлюдно. Затаились роты первого эшелона — ждут сигнала. И вот мощный взрыв раскалывает на части напряженную тишину. Густая серая пелена дыма скрывает от взора первую траншею врага, а разрывы снарядов и мин раздаются все чаще и чаще. Над головой гудят наши бомбардировщики.
В шесть утра над окопами несется раскатистый призыве
—За Родину!
Бруствер кажется недосягаемой вершиной, дно око-. па притягивает к себе, не отпускает. Но голос гвардии лейтенанта Колачева выталкивает людей наружу. У каждого, кто населяет эту траншею,— одна цель, одна задача: сполна рассчитаться с врагом. И потому все нарастает^ разноголосое клокочущее «Ур-ра-а!»
Проходит час. Сергей Двигун все это время не отнимает телефонной трубки от уха. Судя по всему, его целеуказания воспринимаются на батарее без малейших промедлений. В обход высоты, расплывчато колы-шащейся в тротиловом дыму, идет шестая рота Кола-чева. Пора бы ей заявить о себе, но пока не видно чтобы она добилась успеха.
Время тянется медленно.
— Слышишь? — тревожится замполит батальона, на лице его собираются морщинки.— Бьет пулемет системы Горюнова. Это отделение Манасова.
— Товарищ замполит, рота залегла,— запыхавшийся связной едва переводит дух:— Гвардии лейтенант Колачев ранен...
Моисеенков кивает Двигуну и, ни слова не говоря, исчезает за пыльной грохочущей завесой. Изредка его сильная, ловкая, фигура мелькает среди оседающих на землю чёрных фонтанов взрывов. За ним тотчас устремляются бойцы.
«Такие, как Моисеенков, иначе не могут. Без понуканий примут груз на свои плечи и будут нести его до конца»,— размышляет Сергей Двигун. И тут наблюдатели оповещают о воздушной тревоге.
Выходит, противник готов нанести нам ответный удар. Сначала он бомбит, затем открывает интенсив? ный огонь из орудий и минометов. На окопы рушится
дождь осколков. В разноголосый гул добавляют свой скрежет танки.
Ломая строй вражеской армады, дружно атакуют наши истребители. «Хейнкель-111» сначала нехотя кувыркается, затем камнем устремляется вниз.
По танкам бьет 192-й гвардейский (в прошлом 822-й) артполк. Первой в дело вступает батарея гвардии лейтенанта Николая Сердюка, находящаяся на прямой
наводке.
— Молодец, сержант Мажитов! Не промахнулся-таки. Два танка подбил!
— Теперь ему премию старшина подбросит — граммов сто пятьдесят...
— Откажется в такую теплынь...
— На энпэ командира дивизии «юнкере» скинул не менее полутрнны, а накаты выдержали.— Николенко радуется делу рук своих саперов. Вряд ли кто позавидует их круглосуточному богатырскому труду.
Гул боя стихает лишь к вечеру. Постепенно спадает жара. Из долины пробивается ветерок. И дышать становится легче. Робко подают голоса птицы и тут же смолкают. Пора спать и гвардейцам — для них нелегким выдался этот день. И все же отдыхать рано. Пока совсем не стемнело, надо почистить оружие, снарядить автоматные диски и пулеметные ленты, подправить окопы, подготовить местечко, где можно скоротать недолгую июльскую ночь. И словцом перекинуться с соседом хочется, днем-то было не до разговоров.
Появление Ивана Михайловича Заверюхи с кухнями бодрит приунывших.
— Еще один день прожит. На фронте это, считай, подарок,— на безмятежном лице красноармейца Панина появляется улыбка; Его перебивает гвардии сержант Владимир ,Жарков:
— Подарок, дружок,— это каждый бой, что ты выиграл.
Неожиданно в траншее вырастает остроплечий гвардии сержант Коробчук. Откидывает прядь густых волос, громко объявляет:
— Коммунистам собраться в первой роте.
Только он скрывается за поворотом траншеи, как один из бойцов высказывает свое недоумение:
-И о чем толковать-то ноне? Ясно — завтра опять бой. Разве для протокола...
— Ошибку носишь за пазухой.— Голоса сразу смолкают. Но Шилов не считает разговор законченным.— Два года я в армии. И убедился, что спрос с партийца двойной. Ведь и в окопах одних торчим, и с виду он, коммунист, такой же, как и все прочие, а в деле сразу отличишь. Да и сами посудите: «сдал окоп боец Шилова—это одно. И совсем негоже звучит: «сдал окоп коммунист Шилов». Когда шел первый год войны, читали нам приказы о дизертирах, трусах, паникерах. Не припомню, чтоб называли там большевиков. А возьми нынешнее наше наступление: тут важно, кто первым кинется в атаку, а потом уже и тебе вроде не страшно. Первыми поднимаются коммунисты... Вот она, разница!
— Иван Акимович, а чего же ты на собрание не пошел?
Будто не замечая подвоха, Шилов заканчивает свою мысль:
— Я считаю, что большевик — это тот, кому в любом деле больше других надо.— Затем отыскивает глазами того бойца, который перебил его, и спокойно поясняет: — А на собрание, дорогой товарищ, меня не могли позвать по той простой причине, что беспартийный я... Но скоро покличут, давеча заявление в партию подал.
— Ну, это другой коленкор,— доносится извиняющийся басок бойца.
— Шилов, тебя Моисеенков разыскивает, собрание началось! — слышится голос Александра Коробчука, и Иван Акимович порывисто встает. У поворота траншеи приостанавливается, роняет фразу:
— Если примут в партию, это и будет для меня подарком...
Июльские ночи, как вспышки молнии,— непродолжительны. Но и этих коротких часов отдыха вполне хватает гвардейцам, чтобы проснуться на утренней зорьке бодрыми. А, может, эту свежесть им придает река, которую вчера преодолели, ее хрустально чистая вода, которой сегодня умываются? Издалека доносится постепенно нарастающий гул Бомбардировщики противника наплывают валами.
Который час бомбежка, несмолкаемый орудийный гул... Изо дня в день все повторяется до мелочей: А перед глазами все та же высота с отметкой 175,5. Горько
смотрит на долину, будто сожалеет о своей неприступности...
— Это сколько мы танцуем на этом пятачке?
— Тридцатое июля сегодня, значит, тринадцатые сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38