— Несчастным невозможно притвориться,— произнес Орешкин.
— Неприятная история,— вздохнул Волжский и подошел к столу Ивана Ивановича. Посмотрел на выдвинутые ящики, перевернул папку с чертежами. .
— Дом он почти сделал...
— Дом предателя,— фыркнул Самойлов.— Его следует сжечь и начать заново. От нуля!
— Он не может быть врагом,— решительно проговорил Владимир.— Старый, больной человек... Мог что-то сказать, не подумав... Несмотря ни на что, следует написать В органы письмо. Мы же его знаем, Ивана Ивановича... товарища. Как же так?!
— Сначала не верят органам,— сердито оборвал Самойлов.— Потом не доверяют Советской власти. Берегитесь, молодой человек.
Кровь бросилась в голову Владимиру. Он шагнул к Самойлову и процедил тихо, но так, что все услыхали:
— Вы... пожиратель старинной мебели... Самойлов побледнел, натянуто улыбнулся:
— Можете писать... пожалуйста. Я умываю руки. Моей фамилии вы под письмом, не увидите. И вообще мне все надоело. Вместо нормальной систематической работы сплошные умопомрачительные подвиги и деяния! Бомбы! Таинственные чертежи! Благородные письма! А в результате — пшик! Топчемся на месте... Мне пишут товарищи из других городов... Люди творят! Мыслят! Оставляют потомкам о себе память...
Волжский нерешительно поднялся из-за. стола, постоял, понурив голову, вздохнул:
— Кончайте ссориться... Ну, секретарь партийной организации? Местный комитет? Будем писать в органы? Только факты... Одни факты.
— Я уверен, что мы найдем чертежи,— сказал. Владимир.
— Господи,— сказал Самойлов и покачал головой,— Опять красивая легенда. Когда? Когда все это окончится и мы будем просто работать! Работать, товарищи!
— Пишем? — спросил Волжский Орешкина. Тот молча кивнул.
Ночью Владимир зажег лампу и разбудил капитана.
— Вставай, Петр Степанович... Пора.
Офицер приподнялся на локте, сонными глазами посмотрел в окно и сердито пробурчал:
— Не дури... Темень на улице.
— В самый раз,— ответил Владимир.— И морозец что надо. Поднимайся.
Стараясь не потревожить вестового, храпевшего у стены на тулупе, они поставили на огонъ чайник, оделись, выпили по паре кружек густо заваренного кипятка. Затем вышли из будки и на минуту -остановились, привыкая к темноте. Город лежал черной, сплошной массой, но небо над ним слегка бледнело, отдавая синевой.
— Через час будет светать,— проговорил Владимир.— Нам нужен мороз...
Подсвечивая фонарями, миновали пролом в стене и оказались возле бомбы. За вчерашний день капитан очистил ее от кирпичей, и сейчас она как бы полулежала на фундаменте, схваченная поперек тела обоймой из неразобранной кладки. Заледенелая от мороза черная туша была в самом деле похожа на вытянувшегося кабана. В его железном чреве лежал -не сработавший по какой-то неизвестной причине часовой механизм. Возможно, сдвинувшись с места, шестерни зацепились за крошечную металлическую заусеницу — фабричный брак при обработке деталей. За три года лежания в стене заусеница могла превратиться в ржа« вый комочек. Тронь его, и рассыплется в пыль. Освобожденная пружина толкнет шестерни, те провернутся с часовым стуком. Оживет нутро «Хряка», его стальное сердце забьется, заколотится мерными ударами, сдвигая стрелку к заранее намеченному времени. Внешне бомба останется такой же тяжелой, мертвой, но за ее толстыми железными стенами невидимо побегут колесики, забарабанят одна за другой доли минуты, и мощный взрыватель вздрогнет от силы напряженной пружины...
— Черт,— тихонько выругался Владимир,— как она раньше не взорвалась...
— Мы такие подрываем на месте во всех случаях,— шепотом ответил капитан.
— Я знаю,— пробормотал Владимир.— Попробуем один способ... Я все подготовил. Помнишь, говорил тебе о нашем взводном? Профессор, а не сапер... У него был такой же вариант.
— Одного я тебя здесь не оставлю,— сказал капитан.— Вдвоем будем работать.
— Одному мне не справиться,— согласился Владимир.— Принеси пару ведер воды... Холодной.
Капитан ушел. Владимир вынул из сумки ручную дрель со стальным сверлом и прислонил его острие к телу бомбы, неподалеку от взрывателя. Стараясь не особенно сильно налегать грудью, осторожно повел по окружности ручку дрели. Сверло зацарапало по железу, оставив в нем сверкающее пятнышко.
Владимир вращал ручку мерным, -плавным движением. Он видел, как сверло все глубже уходит в металл, блестящая пыль просыпалась дорожкой по ржавчине. В тишине взвизгивала ручка дрели. Где-то у будки капитан звенел недрами, лилась вода, хрустел под его ногами щебень.
...Главное успеть вовремя остановиться, когда дрель просверлит стенку бомбы... Не толкнуть часовой механизм концом сверла... Для обезвреживаниятаких «Хряков» немцы использовали наших военнопленных. Сколько ребят погибло... Капитан не смог бы справиться сам. После вчерашней разборки стены у них опухли руки... Обломанные ногти стали синими... Конечно, можно все это дело послать к чертовой бабушке! Какие еще там могут быть чертежи?! Иван Иванович арестован... Вдруг все перепутал? Больной человек.:. Осторожнее... Не нажимай так на дрель... Полегоньку... Так... Так... Черт, в пот кинуло... Думать только о «Хряке»... «Хряк»... Не ошибся ли? Именно здесь, возле взрывателя, около часового механизма должна быть в бомбе пустота...
Сверло проткнуло острием истонченную стенку, и Владимир замер, держа на весу тяжелую дрель. Затем, вращая ручку в обратном направлении, медленно вытянул сверло из отверстия.
Подошел капитан, поставил в угол два ведра с водой.
— Теперь начали,— прошептал Владимир и посмотрел на офицера.— Понимаешь? Мороз сегодня на славу...
— Попробуем,— хмуро сказал капитан.— Думаешь, лед скует часовой механизм?
— Только так,— Владимир вынул из сумки велосипедный насос и шланг. Переговаривались они шепотом, сами не зная почему. Так боялись они резких движений, всего, от чего могла дрогнуть или шатнуться бомба, что, им казалось, и от громких голосов сорвется с места бешеный взрыватель.
— Держи шланг... приставь его к отверстию... особенно не жми...
— Готово... тише качай... тише... потекла... Выбиваясь из шланга рывками, ледяная вода струйкой побежала внутрь «Хряка».
— Скажешь,, когда хватит...
— Лей...
— Смотри, на железе замерзает...
— Это хорошо... Схватит льдом все шестеренки и пружины как цементом. Потом краном ее отсюда выволочем.
— Стоп! Стоп! —тихо закричал капитан.— Хватит... Владимир распрямился, устало вытер с лица пот и махнул офицеру.
— Теперь смываемся отсюда... Либо заледенеет, либо размокнет ржавчина — и ахнет на весь город. Пошли. Одно ведро с водой оставим для контроля. Ходу, Петр Степанович, пока бог милует...
Они торопливо вышли из пролома в стене. Возле будки их встретил вестовой. Он осуждающе проворчал:
— И не позавтракали как следует... Ни дня, ни ночи покоя... Я сейчас на кухню сбегаю, отбивных вам принесу. Хлопцы вчера обещали по спецзаказу... Чай готов.
В будке было тихо. Лампу потушили. За окном уже занималось утро. Говорить ни о чем не хотелось. Сидели за столом один напротив другого, подперев головы руками. Владимир поднял глаза, прислушался, и невольно огляделся. Капитан подумал, пристально посмотрел в лицо Владимира и снял с запястья большие хромированные часы. Сунул их в карман. Они гулко стучали в тишине.
— Часа два ожидать,- прошептал Владимир. Капитан долго крутил вертушку телефона, потом его соединили, и он сказал в трубку:
— Здравия желаю, товарищ полковник... Да, да... Кажется... Спасибо... Пришлите кран и транспортер с людьми... Хорошо...
— Не сглазь,—недовольным голосом проговорил Владимир.
— Он приедет с транспортером,— капитан положил трубку и улыбнулся уголками губ.— Передает тебе свое восхищение.
— Лучше б уж молчал,— с тревогой пробормотал Владимир.— Что он — не сапер? Накличет беды... Пока дело не выполнено, не полагается даже об этом говорить, Бога нет, а черт есть.
— У него легкая рука,— смущенно произнес капитан.— Не раз- проверено.
Они снова замолчали. Офицер, стараясь, чтобы Владимир не заметил, достал часы и посмотрел на них, держа под столом. Сунул в карман, поднялся, лег на кровать.
— Как думаешь проверять? — наконец спросил он.— Можно за стабилизатор привязать веревку и рвануть вдвоем...
— Какой же длины должна быть веревка? — усмехнулся Владимир.—Пятьсот килограммов!.. Камнями достанет за полкилометра.
— Это верно,— капитан повернулся на бок и снизу. вверх посмотрел на Владимира.— Думаешь, польза будет от чертежей? Слушай, лет через десять приедем в город, сюда приедем... Выпьем на этом месте пол-литра.
— Я уезжать не собираюсь,— ответил Владимир.— Он теперь мой... А ты приезжай, встречу как следует.
— В академию собираюсь... Мне этот «Хряк» в личное дело запишется.
— Как тебя жена на такие дела отпускает?
— Я ей не говорю. Поехал в командировку. Она чемоданчик собирает.
— А моя девчонка во время войны потерялась,— вдруг сказал Владимир.— Куда ни пишу — все напрасно... И мать под бомбежку попала... Больше никого нет.
— То-то ты лезешь черту на рога,— проговорил капитан.
— Нет, нет,— запротестовал Владимир.— Совсем другое... Ты понимаешь, жизнь может по-разному сложиться. Может быть, никогда такого случая не будет... А так я сразу и городу, и людям. Что я по сравнению с тем, как мучаются бездомные?.. Война окончилась — бомбы взрываются. Надо все доделать до конца... В этом деле дворников нет, никто за нас не подметет.
— Я на войне не был,— смущенно признался капитан.— На Урале все время стояли. Вины моей нет, но стыдно иногда перед людьми. Ты солдат, а я офицер, но ты об ином больше меня знаешь. Полковник это понимает...
— Окончишь академию — генералом станешь,— засмеялся Владимир,— тогда все будешь знать. Даже как вот застежку-молнию придумали.
— А как ее изобрели?
— Шут ее знает,—пожал плечами Владимир.— В голове не укладывается.
Они оба тихонько засмеялись и замолчали надолго, каждый думая о чем-то своем.
Город уже просыпался. За домами и развалинами пошли трамваи, словно кто-то бежал по улице, волоча за собой звенящую по мостовой проволоку. Протарахтел грузовик...
«...Как на необитаемом острове,— Владимир опустил голову на скрещенные руки.— Сюда никто не может прийти... На курганах камней, в переулках стоят день и ночь солдаты. Они заворачивают людей назад, поднимают красные флажки перед машинами... Большой круг отчуждения, из которого, наверно, выселены жители. Милиция попросила их на время выбраться из подвалов и землянок, из комнат... А многие люди даже ни о чем не догадываются. Развалины подрывают часто, все уже привыкли к неожиданным взрывам... В центре круга дощатая будка, обитая войлоком и толем, рядом, в нескольких десятках метров,— пятьсот килограммов тротила и взведенный часовой механизм... И двое...Вода превратится в лед. В куске льда шестеренки не сдвинутся с места. На это, во всяком случае, рассчитывают он с капитаном... Никогда не узнать того, кто швырнул бомбу в жилой дом, не посмотреть тому в глаза... В таких же развалинах кричала мать, когда рушился потолок и осколки стенок пробивали насквозь перегородки, облитые Пылающим фосфором... Если бы все отлетевшие звуки вернулись к сгоревшим зданиям, какие стоны, проклятия и вопли поднимались бы от этих молчаливых черных скелетов с покореженными лестничными клетками? Снились ли тем парням в шлемофонах задымленные города и кварталы, залитые желтым пламенем? Знали они, как бежать среди звона и грохота,- ловить ртом раскаленный воздух, падать на булыжники и вжиматься в них, расширенными глазами видя многоэтажную стену, которая, шатнувшись, медленно отваливается от здания, заслоняя все небо? Кто скажет, просыпались ли они с трясущимися руками и синими от ужаса губами? Смотрели в темное ночное окно казармы, за которым шли к ним вереницы обгорелых, мертвых людей с еще чадящими волосами, развороченными ранами? Или, наконец, врезавшись в штопоре в каменнук землю, от удара расплющившись в самолетной кабине, они даже своей гибелью вызывали новые пожары? А поспешно скинутые ими бомбы должны взорваться через годы, надолго зарывшись под мостовые и развалины зданий, ожидая, пока тронет их неосторожная рука вернувшегося к своему дому человека. Знали, не снилось, видели, ожидают... В ржавом заледенелом «Хряке» взведена боевая пружина. В неподвижном железном теле ярость тех убийц...»
Греются у костров замерзшие солдаты, милицейские посты не пропускают людей и машины... Все, кто знает, слушают; тишину. В порту обкалывают лед вокруг полузатопленных кораблей. На станции гудят маневровые паровозы. Легкий дым поднимается к небу от, теплых труб восстановленной домны...
— Ну, пошли,— сказал Владимир.
Они оделись, взяли по лому и направились к стене. Вода в оставленном ведре превратилась в лед:
— И там сплошной лед,— проговорил капитан.
— Чего гадать,— усмехнулся Владимир.— Я ее сейчас проверю... Уходи, капитан.
- Я остаюсь,— сердито бросил офицер. Владимир посмотрел на его хмурое лицо и осторожно поднял лом.
— Хорошо... Заходи с той стороны... Осторожненько, но... Под дых ее, понимаешь? Чтобы вывалилась из кирпичей. Ну... разом!
Два железных лома ударили по фундаменту. Осколки полетели в разные стороны.
— Еще... раз!
«Хряк» качнулся, забалансировал на ребре стены, медленно кренясь на тупой нос.
— Задави-и-ит! — закричал Владимир, и капитан отскочил в угол.
Бомба тяжело упала на землю. Она рухнула, гулко подмяв под себя обломки камней, и застыла у развороченного фундамента. До синевы бледный, с запавшими глазами, Владимир подошел к ней и ткнул в бок сапогом.
— Лежишь, дура,— прошептал он.— Кажется, все, капитан, сработали...
Он устало сел рядом с «Хряком», подышал на замерзшие пальцы. Офицер привалился спиной к стене. Он слабо улыбался, смотрел куда-то поверх фундамента и пытался застегнуть ворот шинели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34