Я вижу ее прямо перед собой, у самого бара. Она склонилась к «вуди» Билла Холтнера, рука Билла обнимает ее, пальцы шарят по ее груди. Я бью по тормозам, машина с визгом останавливается. Живописнейшая сцена из фильма для подростков. Подонок Билл и его придурочные дружки-серферы, все поддатые, включая нескольких дешевых девиц из «белого отребья», которых я ни разу еще не видел и которые выглядят, будто их только что неизвестно каким ветром занесло сюда «повеселиться» из Фонтаны, или Короны, или еще какого-нибудь столь же паршивого местечка. И он обращается с Черил так же, как с ними, грубо, в открытую лапая ее грудь. Естественно, все они смеются. Надо мной. Нет, у меня нет паранойи. Но вот все они расплываются в белозубые пятна, потому что я впиваюсь взглядом в Черил. И она бросает мне ответный взгляд – такой же злобный, как и утром, в комнате, но сейчас этот пьяный взгляд еще ожесточенней: «Пошло все на хер!» Она сообщает мне: «Видал? Вот этого ты и ждал, да? Именно в это ты всегда верил? Что я настоящая шлюха, нимфоманка, сука паршивая, как все всегда говорили; ну вот и давай, пиздуй отсюда, ты мне на хрен не сдался, пошел в жопу!». И (словно бы я и так не понял!) она показывает мне палец, а ее рот кривится, по-бобриному мерзко обнажая передние зубы: «Фу-у-у-у!»
Я разворачиваюсь, подминая колесами чью-то одежду, и газую. В зеркало заднего вида краем глаза ловлю движение – похоже, Билл Холтнер сует язык поглубже в ее гортань.
Конец пленки. Уже стемнело, на пляже вспыхнули фонари, бросая на стену бара тени, похожие на отпечатки ладоней. Прямо туда, где он вталкивал язык в ее гортань. Прямо туда, где сейчас смеялась парочка молодых серферов, пустив по кругу косячок.
То, что произошло этой ночью дальше, осталось тайной. Некоторые рассказывали, что она осталась на пляже с какой-то компанией. Ночной костер, еще выпивка, буйство шло все сильнее. Другие говорили, что она уехала с каким-то парнем в тот ветхий многоквартирный дом в богемском стиле на Эспланаде. И все. А квартирки там были дешевенькие, и жили там люди, которым уже доводилось видеть, как растворяется материальный мир.
Кое-кто даже утверждал, что она уехала вместе со мной, и это была единственная версия, о которой я точно знал – неправда. Разумеется, те, кто говорил это, в целом были те же, кто считал, что если кто-то убил ее, то наверняка это был я.
Каталина кажется мягкой багряной массой, растворяющейся в ночной синеве. У береговой линии моргнул огонек. Может, это был Авалон, а может, какой-нибудь одинокий жизнелюб на своей яхте.
5
Прошла неделя, потом еще две, а от Денниса не было ни слуху, ни духу. Ни извинений на автоответчике, ни бредовых угроз по телефону в студию. Никто не заявился с утра пораньше колошматить в мою дверь. Все было кончено.
До тех пор, пока я не нашел способ снова дать ход этому делу.
Как-то днем я заехал на студию и зажал в угол Хэнка, руководителя программы.
– Что ты скажешь, если я с тобой поделюсь, будто думаю, что сумел бы устроить интервью с Деннисом Контреллом?
Хэнк поглядел на меня так, будто я сообщил ему, что только что раскрыл местонахождение пятидесятитрехлетнего, страшно изуродованного Джеймса Дина.
А потом он воодушевился. Деннис не давал интервью уже лет пятнадцать, со времен «Прилива волны огня». Пара слов об удаче. Да это же будет равноценно тому, что заманить Мартина Бормана в «Шестьдесят минут» или заполучить Иисуса на специальный выпуск новостей с Барбарой Уолтерс.
И какое удачное время – лучше не придумать. В переменчивом мире рока композиции Контрелла были классикой, вечно крутой классикой. За последние годы вышло немалое число кавер-версий его старых хитов. Сейчас его музыка переживала запоздалое, но глобальное возрождение, так что у нас были все шансы попасть в самый пик.
Единственное, что смущало Хэнка – слухи об эмоциональной неустойчивости Денниса. Я его разубедил. Деннис, пожалуй, был человеком настроения, но если подумать, кто из нас не такой? Эксцентричен, конечно, но это лишь добавляло ему шарма. Кокаинист? Не более многих других, – подмигнул я. В любом случае, я был уверен, для меня он сделает все, что надо. Мы были друзьями. Приятелями. Фанами друг друга.
Мне вспомнились последние слова Денниса, полные безмерного обожания: «Ну и хрен тебе в жопу и в морду!»
Да что ж я творил? В своем ли уме я был?
Но Хэнк уже завелся, возможности коммерческой раскрутки так и щелкали у него в мозгах. А почему бы не собрать всех, кто исполнял Контрелла? Воссоединение – да, именно так! – с «Vectors», «Beehives», Луизой Райт. Я кивнул и ухмыльнулся – у меня язык не поворачивался сказать ему, что это совершенно невозможно, что Деннис ненавидит всех до единого, с кем когда-либо работал.
– Да, и «Stingrays», – сказал Хэнк. – Шарлен как-там-ее. Он же вроде женился на ней?
– Угу, кажется, женился.
– И ее тоже разыщи.
– Запросто. Никаких проблем.
Я позвонил Деннису ночью, из студии. Ответил Большой Уилли. Долгая пауза, наконец Деннис взял трубку:
– Откуда у тебя мой номер?
– Я позвонил в справочную.
– Справочную? Этот номер не должен нигде значиться. Чертова телефонная компания. Поубиваю этих козлов на хрен.
Понятно, сказал я себе, он все время грозит всех убить, так что ничего это не значит.
– Так что тебе надо? – спросил он.
– Что ж, скажу тебе, я тут подумал хорошенько. Понимаешь, я беру интервью у главных, ключевых фигур в истории рока. Вообще-то я уже говорил почти со всеми, кто хоть что-то из себя представляет и до сих пор жив, кроме тебя. Ничего такого особенного, правда. Никакого давления. Просто будем сидеть рядом, крутить пластинки. Ну, типа предадимся воспоминаниям о музыкальных сессиях, понимаешь? Вроде этого.
– Шутишь, что ли?
– Разумеется, учитывая все, что ты сделал, можно отлично обсудить…
– Да у тебя, похоже, совсем мозгов нет. Ты что, серьезно считаешь, что я буду рассказывать о том, как я создавал свою музыку? Эти гребаные придурки уже двадцать лет пытаются понять это. А ты думаешь, я вот так все и выложу?
– Ну, на самом деле, мы бы не хотели сильно углубляться в технические детали. Можно сделать все, что ты хочешь, правда. Ты до сих пор очень интересен многим и многим.
– Ты кретин! – заорал он на меня. – Приспособленец, недочеловек, дешевка! Плевать ты на меня хотел! Ты, может, вообще мою музыку ненавидишь? Ты такой же, как тот ублюдок, что подкладывал под свою бабу пластинки Конни Фрэнсис. Думаешь, я не знаю, почему на самом деле ты мне позвонил? Да ты такая же озабоченная сволочь, как и все в этом городе! На каждую розовенькую прокладку кидаются! Да ты просто хочешь трахнуть Шарлен. Что, не так? Что ж, сожалею, но придется разочаровать тебя, сопляк – эта сучка на карантине. И если ты только попробуешь шаг ступить за нашу ограду, я тебе яйца оторву!
Он бросил трубку. Я чувствовал себя оскорбленным, глубоко униженным. Хрен придурочный, мегаломаньяк. Я же оказывал ему услугу, давал шанс начать жизнь еще раз. Более того, я никогда, ни разу в жизни не дрочил на пластинки Конни Фрэнсис, о Господи Иисусе, дай мне передохнуть. Более того, я преклонялся перед его творчеством – так что, он ждал, что я теперь должен вылизывать его битловские ботинки? Это было ужасающим оскорблением всему, что я представлял из себя как человек – предположить, что я затеял все это, только чтобы поцеловать вишнево-красные губы его жены. Что все, чего я хотел – облизать каждый дюйм ее мягкой ванильной кожи. Что мне нужно было лишь раздвинуть ее ноги, белые, как слоновая кость, и зарыться лицом в ее взрывающийся гранат, а потом вгонять в нее свою лоснящуюся, блестящую палку, пока она не закричит, как Тина Тернер в кроваво-красном «феррари», несущемся на бетонную стену. Хотя на самом деле я хотел сделать именно это – и ох, столько всего еще.
Нил, конечно, был прав. Мне надо было завязать с этим делом. Забыть, что я вообще видел ее. Любой другой выбор был самоубийственным флиртом со смертью, игрой, которая не стоит свеч. Я был слишком стар, чтобы умереть молодым. Я слишком долго ждал, чтобы оставить после себя только обезображенный труп.
Но я не мог забыть о ней.
Этой ночью, около двух, я поставил набор композиций «Stingrays»: «Люби меня этой ночью», «Бесконечный поцелуй», «Буря любви», «В твоей машине», «Когда мы целуемся», «Я не хотел тебя обидеть», «Милый, когда мы в ссоре», «Поцелуй меня еще раз» – я плыл по волнам этих песен.
Джек, один из дневных ди-джеев, заглянул где-то в полтретьего в компании ультрастильных друзей. Насколько мне было видно, они над чем-то смеялись, закинувшись чем-то из сверхмодной наркоты в одном из офисов, а он по системе оповещения подключился ко мне: «К тебе посетители».
Я как раз грезил под «Каждую ночь (рыдаю, пока не усну)» и слишком поздно поднял глаза. Большой Уилли уже входил в студию, сразу за ним шагал Деннис. Я сморщился, ожидая прилета эбенового кулака в морду. Вместо этого на мое плечо мягко легла рука Денниса, а сам он вкрадчиво рассмеялся.
Его улыбка демонстрировала комплект искусственных зубов – не хуже, чем у Кейта Ричардса. Передние зубы сияли, как у звезды экрана, там, где ранее торчали гнилые бурые пеньки – последствия приема метедрина. Я никогда еще не видел, чтобы он так улыбался, ну или хоть как-то иначе. И еще – до сих пор я не видел у него таких глаз. Булавочные головки. Он хихикнул, как больной на последней стадии стремительно развивающегося рака.
– Привет, Скотти. Надеюсь, ты не против, что я вот так просто взял и заскочил к тебе? Не возражаешь, а?
– Н-нет, конечно, нет. Хотя, признаюсь, не ожидал.
Он скользнул в кресло рядом со мной. Большой Уилли остался стоять в дверях, скрестив руки на груди, громоздясь над нами обоими.
– Ты извини, – сказал Деннис. Его лицо блестело от пота. – Я по телефону разговаривал как последний мудак. Ты застал меня в очень неудачный момент. Ты меня прощаешь?
– Конечно. Все нормально. Проехали.
Он пожал мое плечо, сдавил мне шею. Он показался мне покойником, его лицо было намного ближе ко мне, чем я хотел бы, и я никак не мог встретиться с ним взглядом. Интимность его жеста встревожила меня; не потому, что в ней было что-то сексуальное, нет. Что-то намного более жуткое таилось во всем этом.
– Ты мне нравишься, – сообщил он. – Я знаю множество людей – за столько-то лет, но ты – один из немногих, кто мне по-настоящему нравится.
– Ты мне тоже, – ответил я и отодвинулся, показывая, что пластинка вот-вот закончится.
– То, что я нес насчет того, что ты хочешь трахнуть Шар – это я с рельс сошел. Я понял это сразу, как только сказал. Просто такое дело… – он изобразил гримасу самурая, страдающего запором, – …ты ведь не знаешь, через что мне пришлось пройти из-за этой сучки. Просто не представляешь себе. Это долгая история.
– Извини, я на секунду, ага? – я погрузился в изучение поверхности диска с записями «Pretenders», чувствуя непонятно откуда взявшийся прилив бешенства.
– Я хочу говорить, – он наклонился так близко, что я чувствовал запах «Полидента». – Я хочу дать это интервью. Хочу. Сегодня же.
Его лицо по-прежнему было совсем рядом с моим. Я чувствовал, что в любой момент он может взорваться в неистовой ярости.
– Ну, это круто, хотя вообще-то я сейчас не совсем готов, но…
– Ничего, справимся, – он подтянул к себе микрофон. – Включен? – Микрофон был отключен; Деннис включил его.
Я тут же заговорил, не дав Деннису произнести ни слова, перекрывая запись «Pretenders»:
– Эй, мальчики-девочки, в жизни не догадаетесь, кто только что заявился в шикарную студию KRUF, совершенно захватив врасплох меня, а также стройные легионы наших бесполых секретарш. Вот прямо сейчас я сижу близко, даже слишком близко, к одной из настоящих живых легенд рока. Истинный гений, которого не нужно представлять тем, кому сейчас за тридцать, кто рассекал по Ла Чинега в дешевых париках и на оксидированных ниссанах «датсун зет»…
…хотя для тех из вас, кто болезненно ловит исключительно новые тенденции «post-new-wave», для этих модников и модниц, может, и надо представить. «Beehives», «Vectors», Луиза Райт, и последние по списку, но не по значению – бессмертные «Stingrays». Я мог бы продолжать список и дальше, но, – как говорит мой кумир Артур Годфри, – «ну че, понял?». Да, я обращаюсь к вечному титану композиций на двадцати четырех дорожках, эксцентричному и очаровательному королю молодежи, истинному Вагнеру винила, тому, кто в одиночку объехал «люфтваффе» с романтикой автокатастроф. Итак, позвольте мне представить его просто: Деннис Контрелл.
Он раскрыл рот, но не произнес ни слова. Глаза его закатились под лоб, остались видны лишь белки. Он уже валился лицом в то, что осталось от моих «чиккен макнаггетс», когда Большой Уилли сгреб его за ворот рубахи с узором «пейсли» и не дал ему упасть. Я отключил микрофон.
– Господи…
Он был в полубессознательном состоянии; Большой Уилли стащил его со стула. Он весь задергался. Большой Уилли со знанием дела сдержал его.
– Сортир есть?
– В конце коридора. Слушай… – я представил себе его посинелые губы, парамедиков, кислородную маску, похороны.
Большой Уилли уперся в меня взглядом:
– Ну чего?
– Как ты думаешь, он оправится? В смысле…
– Ага, – устало-раздраженно ответил Большой Уилли. – В полном будет порядке. Не волнуйся об этом, угу?
Я проследил взглядом, как он тащит Денниса по коридору, и снова включил микрофон.
– Эй, ребятки, вы уж извините за пустой эфир, у нас тут небольшая техническая проблема в одной из бесчисленных компьютеризированных студий KRUF. Похоже, какая-то голая беременная монахиня, осыпанная ангельской пыльцой, нажала в машинном зале что-то не то, и вот наша команда LAPD SWAT гонится за ней по пятам, потрясая мачете и роняя пену с клыков. Только что произошел обмен очередями из огнестрельного оружия, но слава Богу, никто не пострадал. Что касается Денниса Контрелла, похоже, мое представление его было несколько преждевременным. Могу поклясться, я чувствовал, как он трется о меня прямо здесь, в моей пещероподобной, освещенной свечами, стилизованной мною под «Плейбой» студии широкого вещания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45