- А где надо было?
- Как где? - я почувствовал, что трезвею, как блюющий в торт с кремовыми розочками член обновленного правительства на банкете в честь независимости Фасо-Бурсо. (Или Бурсо-Фасо?) - Извини, князь, это ты на что намекаешь?
- Какие тут намеки, baby bare*, - хохотнул Сосо. - Облажался ты, как поц в женской бане, ха-ха!
- Ничего не знаю, - отрезал я и сослался на господина Гамбургера, выдавшего по телефону информацию о местоположении поп-бля-звезд.
- Проверено, - поднял руку Сосо, - мин нет.
- Это в каком смысле?
И мне, дуралею, объяснили, информация от вышеупомянутого товарища шла следующая: гостиница "Националь", угловой номер на двенадцатом этаже.
Я задумался. О смысле жизни. И своей жалкой роли в ней. Ничего себе: digito monstrari**.
Не понимаю? Кто из нас лжет? Нет, я способен развести турусы на колесах, но в данном случае? Зачем? Мне было без разницы, в какую гостиничную дыру влезать? И главное: как я мог не оправдать доверие, оказанное мне княжеской милостью? На все эти вопросы мой товарищ пожимал плечами: а черт его знает, факт остается фактом - на фото не те
* Обнаженная крошка (англ.)
** Когда на тебя указывают пальцем (лат.)
людишки-блядишки, которые нужны желтой прессе с голубым оттенком.
- И что же теперь, - поинтересовался я, - переснять, что ли, филейные части?
Увы, последовал ответ, поп-звезда уже удалилась в свой гуттаперчевый мирок, и поэтому надо вернуть сумму, выданную в качестве аванса горланящему о своих пролетарских правах папарацци, то бишь порнографу. В моем лице.
- "Для чего этот мудак поднялся на Карадак? Как бы без Карадака разглядели мудака," - вспомнил я стишок, однажды мной сочиненный в день Альпиниста, выгребая из карманов то, что осталось в наличии: жеваные жалкие отечественные ассигнации.
- Что это? - с брезгливостью сноба справился Сосо.
Получив ответ, удивился: вах, какой вы, граф, однако, расточительный, живет не по средствам? Я повинился: алименты, две пары роликов, портки, майка, кепи, торт и коньяк заметно подкосили мою бюджет; одним словом, секвестр, мать его так! (Секвестр - это урезание бюджетных средств, а не то, что многим подумалось.)
- Плохо, - покачал головой мой собеседник, убедившийся, меж тем, что произошла нелепая случайность. - Дальше от пирога, ближе к истине, загадочно проговорил и решил взять на себя урегулирование моих материальных проблем с "Голубым счастьем".
- А "Nikon"? - вспомнил я.
- Попридержи аппарат, распи... дяй, авось ещё пригодится, - усмехнулся князь. - Какая комната красавицы, говоришь?
Я хотел послать донхуана к Софочке, да вовремя одумался: Сосо хотел чистой и прозрачной, как Терек, любви, но ни невротического отсоса на коммунальном унитазе. Не мог я ответить грязной неблагодарностью за отеческую заботу обо мне, удивительном, выражаясь сдержанно, мудаке, перепутавшему все на свете. Неужели я до такой степени расхлябан, что не в состоянии отличить один объект от другого? Телефонная связь была ужасна и тем не менее можно было понять, где будет происходить историческое соитие. Какой-то странный анекдотический казус?
Нет слов, мучился я, оставшись один в комнате, не считая кота, если так дело и дальше пойдет, то не видеть мне не только островов в океане, но и собственных трусов в клеточку. Кредиторы стащат с тела в счет неустойки. Нехорошо, Ваня. Нехорошо так начинать новую жизнь. Без нательного белья. И надежды увидеть океанские просторы. Что делать? И как жить дальше?
На эти вопросы не успел ответить. Кавалер королевской подвязки (во всяком случае, так он себя вел) Сосо Мамиашвили приглашал в мое холостяцкое логово двух доверчивых дам: Сашу и... Софию, от девственного вида которой я едва не свалился с табурета. Строгое платьице, на лице никаких белил, улыбка стеснительная и сдержанная - учительница начальных классов, да и только. А вот будущий экономист поменяла свой, прошу прощения, имидж, превратившись в подростка в джинсиках и маечке. Я с облегчением вздохнул: князь, поменяв ориентацию на малознакомой местности, уделял повышенное внимание даме с пудинговыми и соблазнительными устами.
- Дэвочки, садимся, - волновался Сосо. - Сейчас устроим пир во весь мир, - набрав шифр на своем портативном телефончике, проклокотал на родном, мол, жду с нетерпением чахохбили, да, хинкали, да, цинандали, да, и прочие пищевые продукты для ужина при свечах.
- "Судьба подбросила подарок: вина бокал, свечи огарок и плоти пир на простыне", - влез я со свои романтическим видением нашей будущей вечерней встречи.
Правда, меня никто не слушал, разве, что кот поигрывал ушами в надежде на свежемороженую треску. Милые девушки, располагаясь на тахте, обнаружили фото, кинутые мной в сердцах. Брызнули от смеха. Потом Софочка зарделась от стыда. И я её понимал: одно дело правда жизни, которую можно помять руками, как пластилин, до полного её отвердения, а другое - художественное воплощение мастером.
- Фи, какой кошмар, - проговорила она. - Ваня, неужто ты... это самое.
- Не-не, - занервничал я. - Папарацци я, в смысле порнограф.
- Граф? - удивленно вскинулась как бы учительница начальных классов.
- Да, не граф я... Ну, Сосо, объясни ты, ёханы-палы.
- Дэвочки, все под контролем, - успокоил подозрительных соседок мой товарищ и коротко начал излагать суть щекотливой проблемы.
Его рассказ в лицах прерывался здоровым смехом Софочки и прысканием Сашеньки. Я же ничего смешного не находил в повествовании, где выглядел олухом небесным, недотепой с "Nikon", остолопом на крыше, дубиной стоеросовой, но в кепи.
Разумеется, я, совмещенный во всех вышеперечисленных лицах, огрызался, утверждая, что в каждом снимке чувствуется рука одаренная; нет-нет, вы, друзья, только гляньте, есть экспозиция, и экспрессия, и дыхание...
- А это что за граждане, - спросила Софочка - в окошках?
- Так, публика заморская, - отмахнулся. - Им до всего дело есть.
- Ой, - вдруг сказала Александра, - а я этого... толстячка, да?.. уже где-то видела.
- Вах, все люди - братья, - сказал на это Сосо.
- Нет, я его точно видела, и совсем недавно, - попыталась вспомнить. У меня зрительная память хорошая.
Мы начали было подсказывать, где она могла видеть эту мордатую рожу проходимца: в театре на педерастическом спектакле "Игра шутов", на голубом, ха-ха, экране ТВ, в женской бане, ха-ха, на нудистском пляже, на улочках Тель-Авива, как в коридоре встревожился звонок у двери: бом-бом и ещё раз дилим-бом: открывайте же, засранцы, вино киснет!
- Э, прибыл допинг для мозгов, - догадался князь, отправляясь встречать посыльного.
Скоро наша веселая гоп-компания сидела в сочинском дендрарии, вдыхая запах роз, орхидей, хризантем и прочей пахучей фу-фуйни. Стол ломился от яств. Такое я видел лишь однажды в ресторане "Арагви", когда гуляла армянская свадьба, на которую я попал по дружбе со школьным приятелем Суреном; женился его дядька - добрый пузан с носом, похожим на араратский перевал во время схода лавин. Потом выяснилось, что дядя Хачик когда-то был боксером и шнобель ему расквасили в далекой черножопой Гаване во время мирового первенства, на коем оказал честь присутствовать сам Ф. Кастро, что, впрочем, не помешало ему завоевать бронзовую медаль. Я имею ввиду, безусловно, нашего мужественного Хачика Хачатуряна, а не революционера, обреченного на вечный бой с тенью, то бишь собственным народом.
Между тем, наш праздник продолжался, несмотря на временные трудности переходного периода. Взяв на себя трудную роль тамады, князь провозгласил тост:
- Что я хочу сказать вам, друзья мои? В мире много красивых цветов, посмотрите вокруг, - мы посмотрели. - В мире много красивых женщин, поглядите, - мы поглядели. - В мире много красивых мужчин...
- И котов, - вспомнил я про своего кастрированного Ванечку, лежащего персидским ковриком под столом.
- Вах, не мешай! Так, о чем я?.. Да, мир прекрасен, но мы, присутствующие здесь, можем сделать его ещё прекраснее. Было бы желание! Так, дэвушки?
- Князь, ты о чем? - не понял я. - О любви, что ли? "Отвергая стыд-с и срам-с, выпьем, милый друг, за дам-с!"
- Заткнись, поэт, - уксусно поморщился тамада. - Не мешай думать... мне, да?
- О! - вскрикнула Александра, хлопая в ладоши. - Вспомнила, где я его видела!
- Кого? - спросили мы хором.
И выяснилось, что нашего героя, любителя гимнастических упражнений с булавами, моя соседка встретила совсем недавно в Думе, когда посещала это сомнительное учреждение с деловой миссией. Вместе с господами банкирами. И этот "мордатенький" выступал перед уважаемой аудиторией с высокой трибуны, убеждая банковский люд инвестировать свой доход в легкую и тяжелую промышленность.
М-да, задумался наш маленький коллектив над сложными проблемами, которые возникли в отечественной индустрии, погружающейся в бездну неплатежей и тотального судорожного коллапса. Поведение скаредных банкиров удивляет, где их патриотическое отношение к производству отечественного платья, хлопковых затычек для критических дней, ведерных кастрюлей, громыхающих в полночь холодильников, огнеопасных телевизоров, а про водку "Russia", понимаешь, вообще не приходится говорить - самая лучшая она и ядреная, настоянная на денатурате, обогащенном цианистым калием. Хор-р-роша с хлорированно-хрумким огурчиком.
Тут мы вспомнили о празднике, который всегда с нами. К такой-то матери все проблемы, терзающие нашу ультрамариновую и прекрасную родину. Долой с глаз ублюдочных недоносков и мародеров, ползающих по утомленному телу отчизны, - на этих пафосных словах я хотел разорвать в клочья срамные карточки.
Князь не дал - зачем, кацо, уничтожать произведение искусства, авось, пригодятся для любознательных депутатских масс, посещающих Русский музей изобразительного искусства имени А.С. Пушкина исключительно с монархом Иберии Хуаном Карлосом I и его чарующей супругой.
- Иберия - это где? - решил я расширить свои географические познания.
- Это древнее название Испании, неуч, - отмахнулся Сосо. - Так о чем я?
- О монархии, - сказал я. - Ты что, князь, монархист? - и увидел, как по комнате прогуливаются два кота. Оч-ч-чень похожие друг на друга. Походкой и окрасом. - А которой из них мой? - указал я на животных, доставленных пароходом "Святой Августин" из сказочно-шафранной Персии.
- Все, ему не наливать, - услышал голос тамады. - Эй, граф Лопухин, вы ведете себя, как анархист.
- Спокойно, господа, - мужественно держался за колеблющийся сиреневый воздух, где рисовались симпатичные очертания девушки Александры. М-м-мадам, вы за монархию или республику?
- Я за домострой, - засмеялась девушка. - Эх, назюзюкался, граф, как сапожник.
- Да, мой прадед Клим был с-с-сапожником, - подтвердил со всей возможной твердостью. - А вот вы... ты... на БМВшках... и вся такая.
- Какая?
- Не наша, не рабоче-крестьянская.
- А я не знала, что Ванечка у нас пролетарий!
- Все мы вышли из народа! - вмешался князь в наш малосодержательную треп. - Так выпьем же за тех, кто несет в народ искусство! - И посчитал нужным уточнить. - Это я говорю о своем друге. - И отвесил гаерский поклон. - Сашенька, рекомендую.
Я обиделся: что они все понимают в высоком, как башня из слоновой кости, искусстве и, видимо, от чрезмерных чувств процитировал поэтическую строчку (не свою):
- "Неразумны те, кто думает, что без нисхождения во ад возможно искусство".
Это были мои последние слова. Адская смесь из коньяка и цинандали рванула в моем органе для приема пищи, точно боевая граната РГД-5. И темная воронка небытия вобрала меня, как младенец пустышку.
После безжизненного прозябания на затворках космической пустоты, выражусь красиво, с неимоверным трудом разлепил веки и увидел мировую колышущуюся муть, где, по утверждению ученых, и произошла жизнь на одной из планет нашей солнечной системы. У меня возникло стойкое ощущение, что нахожусь то ли под ракетой, стартующей в неведомое, то ли под прессом для проката стального листа. Как говорят в подобных случаях, все члены были точно налиты свинцом.
Мама моя! Где я и что со мной? Вот так всегда: искрящиеся, как троллейбусные провода в дождь, праздники заканчиваются и начинаются тошнотворные будни. Усилием воли приподняв проспиртованную голову, я обнаружил себя распластанным на собственной тахте. Это обстоятельство меня несколько взбодрило: главное для естествоиспытателя находится на своей территории.
Я поймал опытной рукой бутылку под столом, предусмотрительно оставленную мной; зная свои полеты в незнакомое и трудное возвращение из него, я приучил себя ставить спасительный, скажем так, радиомаячок.
Ух!.. Жизнь вновь затеплилась во мне, как на планете, разбитой метеоритными бомбардировками. Эх, Ваня-Ваня, надо заканчивать эти полеты в вечность, добром не кончится. И в подтверждении столь здравой мысли я увидел... призрак прабабки Ефросинии. Он всегда появлялся, когда я имел неосторожность провалиться в выгребную яму Макрокосма.
- Все понял, бабуля, - поспешно заверил её. - Начинаю новую жизнь.
- Скоко ты её, охальник, обначинал, - колыхала головушкой, обрамленной клочьями мги. - Маманьку-то позабыл, поганенок. Недобро, ой, недобро.
- Ну ладно тебе, ба, - вздохнул. - Поеду на днях.
- Ужо ездил, миленок, - съязвил призрак. - Второй годок вот как.
- Дела, ба, - нервничал, - честное, блин, слово!
- Знамо твои, блин, дела, засоранец, - цокнула в сердцах. - Шоб ныне отправлялси до Лопушкино Оврага, а то я тёбя, внучёк, заговорю и пити кляту-градусну боле не смогешь.
- Э-э, вот этого не надо, - заблажил я. - Одна радость в жизни осталась. Ба, имей совесть!
- Тоды геть до Лопушкино Оврага, - и, пригрозив сухеньким пальчиком, исчезла в открытом окне, где млело раннее летнее утро.
Почувствовав легкое недомогание от преждевременных собеседований с видениями из мира теней, я влил в себя жидкости, стабилизирующей общее состояние, и прилег на кота, изображающего пуховую подушку.
Эх, в какие заросшие лопухами овражки и глухие овраги ушли ясные денечки беззаботного детства?! Как хорошо было жить в огромном и надежном мире деревеньки под названием Лопушкин Овраг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61