Над чем же я задумался? А если, мелькнула мысль, господин Любошиц валяет дурака, а мы все ему верим? Все у него так складно получается и про судный день, и про семиглавого зверя с цифрой 666, и про великую блудницу... Такое впечатление, что он считывает информацию с какой-то магической книги чернокнижника. Не есть ли это прямое воздействие кремлевской таблетки? Заглотил пилюлю и вперед, в другие измерения, неведомые нам, приземленным недоумкам.
И на этом критическом выводе я услышал душераздирающий вопль. Так человек в нашем измерении орать не может, но он это делал. После того, как обнаружил миску, чистую, как совесть чиновника. Коммунальный скандал обрел новую силу, перейдя на животный мир и тех, кто этот мир любил. Это я про себя и обожравшегося и посему довольного Ванечку. Пришлось искать в карманах компенсацию:
- Хватит на мацу, - пошутил, отдавая стодолларовую банкноту, забытую, очевидно, князем Сосо Мамиашвили. В моем кармане.
- Хам, - отблагодарила проценщица, с независимым видом удаляясь в мясную лавку.
Все эти глобальные события отвлекли меня от напряженных дум о вечном. По возвращению в комнату, я выпил кипяточку с опилками, полил кактус, нацепил на грудь "Nikon", вытащил из тайника убойную игрушечку "Стечкин" и вызвал по телефону личное такси с шоферюгой Мамиашвили. Уходя, оглянулся и вздрогнул: комната точно уплывала от меня, как старый и обветшалый плот, где я оставил мятые одежды и себя, Ванька Лопухина, могущего прожить растительной жизнью ещё лет сто по сто. Нет, я знал, что ещё вернусь на этот плот, но вернусь другим. Каким?
Я переступил порог комнаты и ушел из теплого и уютного клоповника. А ведь мог остаться и жить, и верить, что жизнь удалась.
Торопился, будто чувствовал, что многие искатели пластмассы мечтают заполучить приз в миллион вечнозеленых. Впрочем, причина спешки была в другом: я был убежден, что УЗНАЮ, где находится дискета. Странная эта уверенность возникла, когда пришел в себя от вопля проценщицы и увидел пустую миску. Эта миска, как это не смешно, напомнила кремлевскую таблетку.
Кремлевская таблетка - вот символ нашего разлагающего бытия. Реклама предлагает всем нам заглатывать эти электронные пилюли, обещая бессмертие. А какое может быть бессмертие в стране мертвых? Все эти уловки от смерти, лишь приближают известный финал.
Несчастный в шкатулке, закормленный этим бессмертием, уходил в него на непродолжительное время, что видеть запредельные явления прошлого и будущего, а после возвращался в настоящее, источенный до физического изнеможения и мозговой немощи. Исследователи этого телесного мешка совершали принципиальную ошибку. Они пытались извлечь информацию сторонним наблюдением, не рискуя собой и своими душами. Вот почему результата нет: тот, кто не рискует собой, тот теряет все.
А почему бы тебе, Ванечка, не рискнуть, спросил себя, когда уходил из комнаты, уплывающей истрепанным в житейских бурях плотом?..
Главное для меня принять решение, а все остальное приложится, и поэтому чувствовал себя прекрасно, раздражая тем самым Сосо. Причин для радости он не видел и бухтел о том, что мои подозрительные перемены состояния наводят на мысль, что душевное состояние на критическом уровне.
- Вот-вот, - радовался. - Это то, что и требуется нам.
- Нам?
- Мне. Все будет хорошо, Сосо. И даже лучше того.
- Дальше некуда, - ворчал мой друг за рулем. - Куда это нас, блядь, несет?
О нашем прибытии все службы лечебного профилактория в сосновом бору были оповещены и проблем не возникало. У парадного подъезда знакомого мне корпуса нас встретили два медицинских брата и провели в кабинет Главного врача. Там находился сухенький миленький стручок-старичок, похожий на доктора Айболита, встретивший нас с заметным неудовольствием.
- Проходной двор, господа, - и пригласил присесть на казенные стулья. - Интересующий вас пациент находится в глубоком депрессивном состоянии, после эксперимента, а вы? Эх, господа-господа!.. - Но утопил кнопочку аппарата селекторной связи. - Будьте добры, приготовьте Лб-66 к встречи с гостями.
- Нам бы просто поговорить, - выступил я, - с Лб-66.
- Поговорить, хи-хи, - запрыгал в кресле Айболит. - Милейший мой, вы даже не понимаете, в каком положении находится наш пациент.
Я хотел понять и мне объяснили, что шестилетний ребенок более сознательный, чем Лб-66, то бишь господин Любошиц, по причине общей синдиоострохронофелксистации. Чего, доктор? А того, молодые люди, что после многолетних стрессовых нагрузок мозг пациента, не выдержав их, в одну из критических минут заблокировал память и так, что все попытки вернуть её в "рабочее" состояние пока тщетны. Я удивился, а как же опыт, когда больной нес вполне осознанную околесицу о конце света? Именно нес, ответил Главный врач и объяснил, что под воздействием психотропики открылись как бы шлюзы памяти, однако слишком на короткое время, и это не дает возможности стабилизировать её на надлежащем, как прежде, уровне. Память пациента "вырывает" куски из прошлой жизни, но это не та информация, которая нужна заинтересованной стороне. Наука бессильна регулировать подобные процессы, грубое вторжение в память - да, но не более того...
- А для этого нужна кремлевская таблетка?
- Кремлевская таблетка? - удивился доктор Айболит.
- Ну так называли пилюлю... во время опыта.
- Ах, вы про это, - оживился старичок. - Исключительно наше изобретение. Кремлевская таблетка, говорите? Так-так, замечательно-замечательно, - и ткнул пальчиком в потолок. - Но это наша кремлевская таблетка, молодые люди. Вы понимаете меня, наша таблетка!..
Я понимал все, князь Сосо Мамиашвили не понимал ничего, он хлопал глазами и с каждой секундой все больше убеждался, что угодил в дурдом. Что было недалеко от истины.
Наконец по селекторной связи сообщили, что Лб-66 готов к встрече. Доктор Айболит пригласил нас следовать за собой, предупредив, что встреча должна быть короткой - пять-шесть минут. Я занервничал: за такое время можно взорвать всю нашу планету, но как успеть объясниться с умалишенным?..
А то, что господин Любошиц находился в плачевном душевном состоянии, я убедился сразу после того, как меня запустили в больничную палату. Под присмотром медсестры. Палата была вполне уютна и удобна для проживания одного лица - широкая кровать, пластмассовый стол и стул, телевизор, замурованный в стену, окно, правда, пряталось в решетке. За столом сидел Лб-66 и старательно выводил на бумаге детские каракули, напоминающие буквы и цифры. Делал это с заметным усилием. С дегенеративной ухмылкой на безвольных губах, из которых тянулась серебристая нитка слюны. Медсестра Фрося улыбнулась больному:
- Ах, что же мы рисуем? Ах, какие мы умненькие-разумненькие... Ах, к нам гости дорогие.
Нельзя сказать, что мое появление произвело на пациента должное впечатление. Он продолжал выводить каракули со старательностью размножающейся амебы. Я хекнул - с чего начинать-то? Говорить о погоде глупо - у сумасшедших, как и у природы, нет плохой погоды. О здоровье? Решат, что издеваюсь над человеком. О дискетке? И спросил:
- А что такое программа "S"?
Разумеется, ответа не последовало: Лб-66 был слишком занят своими внутренними проблемами - в "шкатулке" во время опыта он был куда словоохотливее.
- А ты нарисуй вопросик-то, милок, - посоветовала медсестра. - Может, и поймет, бедолажный? Дело такое, неизвестно как обернется...
Я последовал совету - и на листе бумаги изобразил крупными буквами: ПРОГРАММА S. И подсунул под вислый нос и бессмысленные зрачки, плавающие в глазницах. Пациент механически продолжал фломастером чиркать бумагу и я увидел, как S превращается в $. И не придал этому никакого значения по той причине, что заметить сознательное в движениях Лб-66 было весьма проблематично.
Я удивился: почему он перед опытом и во время оного был куда адекватнее, чем сейчас? Медсестра отмахнулась: кремлевские таблетки, родненький. А можно мне штучки две, Фрося? Какие штучки, не поняла. Ну, этих кремлевских пилюль. Медсестра развела руками: у нас учёт, хороший мой, а ты, что, тоже больной?
Уходя из палаты, я скорее машинально сложил "свой" лист бумаги и тиснул в карман куртки. Несчастный за столом продолжал жить малосодержательной жизнью, хмуря свой поврежденный сократовский лоб. Как сказал Поэт: не дай мне Бог сойти с ума! Нет, лучше смерть, чем такое растительное существование. На этом верном утверждении я выпал из палаты со стойким убеждением, что посещение не удалось. Разве что получится договориться с медсестрой Фросей о натуральном обмене: она нам - две таблетки of Russia, а мы ей - две купюры с мордатеньким президентом of Americа.
- Ничего себе цены, - заметил на это Сосо Мамиашвили. - А нельзя ли...
- Нельзя, - оборвал товарища. - Хотя, конечно, если тебе не нужен миллион долларов.
- Миллион долларов? Ты чего, Ёхан Палыч? - И емким народным словцом определил мое состояние - на голову.
Мой друг был прав - вложить в дело двести баксов, чтобы получить миллион? Где это видано, где это слыхано? Ан нет - удивительна и прекрасная наша родная сторонка, только на ней могут происходить такие магические и диковинные глупило и чудило. А все потому, что извилины проходят через известное место, которым большинство самобытного нашего населения думает, когда на нем не сидит.
Через несколько минут к обоюдному удовольствию сторон сделка совершилась, и я стал обладателем двух чудодейственных пилюль. Как заметил один из философов: "Царство науки не знает предела: всюду следы её вечных побед." В этом я должен был скоро убедиться сам.
На прощание доктор Айболит пожелал нам душевного равновесия и физического здоровья, что выглядело с его стороны милой шуткой:
- Молодые люди, побольше употребляйте петрушки!.. В петрушке - сила вашего корня! Надеюсь, понятно, о каком корне речь, хи-хи!
Решив не злоупотреблять гостеприимством, мы поспешили убраться восвояси из этого специфического медицинского учреждения, похожего на лепрозорий, где чесоточные больные выращивают петрушку.
Свободно перевели дух на скоростной трассе, когда убедились, что за нами не организована погоня из "чумавозок" для любителей мыслить чересчур автономно.
- Фу, - сказал Сосо. - Больше я сюда не ездок. Даже за миллион "зеленых".
- Вот именно: будем искать миллион, - задумался я, извлекая из кармашка рубахи две пилюли.
- Одна моя, - запротестовал князь. - Кто платил?
- Ты за рулем, - отмел все притязания. - Крепче за шоферку держись, баран, - повторил я шутку, однажды услышанную по радио.
Мой друг шутку не принял и начал было возмущаться тем, что его обозначили животным, я же, не обращая внимания на его страдания, размышлял, когда лучше заглотить эту кремлевскую отраву: сейчас, в пути, или после, в родном клоповнике? Какая разница тебя, Ванечка, сказал себе, когда скапутишься? В полете, овеваемый летним ветерком, или в душной комодной клетушке? Все равно от судьбы не уйдешь. Так что, кто не рискует...
- А что у нас выпить, кацо?
- Вах, он ещё и пить будет, хам, - окончательно обиделся Сосо. Тридцать три удовольствия...
- Думаю, мне хватит времени, - не слушал товарища, вытаскивая из бардачка плоскую фляжку коньяка, - чтобы улететь к звездам и вернуться...
- Вах! Космонавт, мать тебя так! - матерился Сосо. - Улететь? А я останусь, да?
- Мир вашему дому! - поднял тост и залил в глотку, куда уже были закинуты две пилюли, коньячную бурду. - Эх, душа моя! Лети птичкой-невеличкой!..
И после этих слов - ослепительный взрыв, разметывающий мою телесную плоть в клочья... в радиационные частицы... в космическую пыль...
... Пыль медленно оседала в огромную мутную воронку небытия. Моя субстанция, превратившись в легкое облачко, проплыла мимо пульсирующего основания воронки, затем, ускоряясь, помчалась по туннельному пространству. Наконец вдали блёкнул свет... Ослепительный, как атомный взрыв, свет пылал в беспредельном пространстве; потом угас и я увидел себя в качестве жалкого и беспомощного человека, жмущегося в кресле, похожего на зубоврачебное. Бог мой, больше всего на свете я боялся именно подобных кресел. Куда это меня нелегкая занесла? Где я? И что со мной?
- Туда, куда вы желали-с, - раздался любезный голос, мне знакомый. Чувствуйте себя, как дома.
- Да? Дома? - возмутился. - Какой там на хрен дом? Это не дом? Это черт знает что?!. Где это я?.. А ну отвечайте, когда спрашивают?! - И не получил конкретного ответа, а услышал мелодичный гонг и увидел сквозь сырую пелену трудно различимые старческие неземные лика. Не выдержав всей этой потусторонней фантасмагории, снова завопил в крайнем неудовольствии. - Что это все значит? Может, хватит издеваться над человеком!
- Царем природы, - хохотнул голос; и был мне тоже знаком: старческий, желчный голос, который, помнится, хотел всадить мне кол по самую душистую мою макушку.
- Ага, - обрадовался я. - Старые знакомые! Уже легче... Не покажите-таки свои конспиративные рожи? Плохо что-то я их вижу?
- Я тебе, моральный, урод, сейчас такое покажу, - взвился скрипучий голос.
- Спокойно, братья, - раздался интеллигентный голос. - Будем терпимы.
- Ага, - поддержал я. - Бог терпел и нам велел... Чувствую, вы опять за свое? По душу мою? Сразу скажу: ничего у вас, братья, не выйдет. Душа не продается, как бананы на углу.
- А документик кто подписал? - выступил интеллигентный голос. Собственной кровью.
- Что? - возмутился. - Не знаю никаких документов. И подписываюсь я только чернилами, - последний аргумент, вероятно, сразил моих оппонентов, они на время смолкли, словно совещались. Потом из ниоткуда приплыл бумажный клочок и упал на мое срамное место. - Что это?.. Только не говорите, что эта подтирка имеет юридическую силу?
Вокруг меня завьюжило наждачной пылью. Что-что, а разговаривать на повышенных тонах я умею. Потом страсти улеглись, и я увидел перед собой пластмассовый столик, как в палате у Лб-66. На столике стояли две деревянные миски, наполненные до краев икристой массой. Рядом лежала расписная хохломская ложка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61