- Вот это надо снимать, папарацци! Природу, нашу мать!
- Твою мать! - рявкнул я, обгоняя лязгающие грузовики. - Ты о чем, кацо?
- Вот, говорю, фоткать надо, порнограф, - отмахнул на мелькающий лес и кружащиеся соломенные поля. - Краса, вах! Только вот гор нет...
- А у меня "Nikon"а.
- Чего?
- Фотоаппарат оставил коту, - объяснил. - А горы? Вон... тебе... горы, - кивнул на горбатенький пригорок с танцующими березами. - Краса, вах! Только вот океана нет.
- На хрена тут океан?
- Тут он на хрен не нужен. Он... нам с Машкой... с островочком... как тебе горы, - и заорал на перегруженный "москвичок-каблучок" с болтающимся прицепом, забитым домашним скарбом и клетками с курами. - Вот тюхман областной! Уступи дорогу, придурок!
- Вах, зачем к человеку пристал! - смеялся Сосо. - К труженику полей.
- Пристрели его курицу, - потребовал я. - За мои моральные издержки.
- Пули жалко на куру, - хохотал мой друг. - Да и опасно: у дядька самострелка-перделка реактивная... вон... глянь.
- Чего?
- О, женушка какая... Пышечка!
- Я им сейчас покажу кузькину мать!
- Чего-чего покажешь, ха-ха?!
Трудно сказать, чем закончился этот дорожный бардак, но, к счастью, встречная полоса очистилась от транспорта и я утопил педаль газа. Мелькнула чужая жизнь с толстушкой-кадушкой, лопатами-граблями, сухим навозом, рассадой, курами... И мы продолжили свободный полет над трассой, похожей на взлетную полосу. Сомневаться не приходилось, взлететь-то мы взлетим, и полетим над безбрежной неизвестностью, а вот плюхнемся ли на панцирную твердь? И так, чтобы не было больно всему изнеженному, как орхидея, организму.
Напомню, что на любой местности я ориентируюсь прекрасно. Даже удар бейсбольной биты не выбил этого профессионального навыка. И поэтому нам не составило особого труда обнаружить спортивную базу, схороненную в лесном массиве. Срулив с бетонной дороги, мы закатили "Шевроле" под пыльные лапы елей, начали проверять оружие и боекомплект.
Между деревьями висела послеполуденная тишина, даже птахи закрылись на санитарный час, лишь куковала далекая кукушка. Плавал теплый запах дерева. "Когда-нибудь все-таки спросят, Ну если не дьявол, то Бог: - Куда тебя сердце уносит На черном распятье дорог? И я, подавляя безверье, Отвечу тоскою своей: - Я жил среди птиц и деревьев, Почти не влюбляясь в людей"*.
* Стихотворение Александра Трофимова
- Кукушка-кукушка, сколько нам жить? - спросил Сосо.
- Это как в анекдоте, - вспомнил я. - Тащится мужичок по лесу, услышал птичку. И тоже спрашивает. Кукушка в ответ: ку... Мужичок: а почему так ма...
- Это не про нас, - твердо ответил мой друг. - Кукует, родная. Двести лет наши, Вано.
- По сто на брата? Многовато будет, Сосо?
- Нам ещё мало будет. У меня вон... дед Сандро... в сто шесть женихнулся.
- Молодцом. И что?
- Хочет разводиться. Не сошелся характером с "молодухой".
- А ей-то сколько годков?
- Если ночью, то шестнадцать, а так все сто шестнадцать.
Мы добродушно посмеялись - все-таки человек великая и неразгаданная тайна мироздания. Выклюнулось это недоразумение из какой-то черной дыры Макрокосма, как глист из ануса, и вот - пожалуйста, имеем то, что имеем: хозяина, блядь, всей Вселенной.
То ли природа благоприятно действовала на нас, то ли предчувствие ближнего боя волновало кровь, но чувствовали себя превосходно. Очевидно, так ощущает себя камикадзе, направляющий свой крестовидный самолетик на крейсерскую громадину, застывшую в червленом от восходящего солнца заливе.
Вперед-вперед, без страха и упрека! Короткими перебежками мы приблизились к зоне повышенной опасности. Пали в траву-мураву, пропахшую горькой полынью, теплыми лопухами и солнцем. На флагштоке обвисал, как трусы, стяг общества "Трудовые резервы". У кирпичного здания "спортсмены" готовились к соревнованию по стрельбе. Не по нам ли? Курсировали машины. Во всей атмосфере этого удобного для установления мировых рекордов уголка чувствовалась нервозность. И мы даже знали причину этого состояния: хозяина подкоптили на тротиловом дымке, и теперь служба охраны пыталась себя реабилитировать. Повышением боевой и политической подготовки. Что осложняло выполнение нашего задания, но никак не отменяло его. Скоро часть отряда загрузилась в джипы и укатила выполнять свои задачи. Парадом командовал коренастый мужичок в кислотном спортивном костюме - это был тот, кто мог бы нам помочь. Безвозмездно. Призер монреальских игр - товарищ Сохнин.
Когда наступило сравнительное успокоение - по дорожкам ходили только двое ленивых бойцов, показывающих всем своим распущенным видом, что они не верят в опасных, скажем, грибников, я и Сосо начали движение. Главное, не нарушить раньше времени тишину этого медвежьего угла. Петляющим шагом я приблизился к "своему" вертухаю. Запашок грошового одеколона-уникса "Отелло" едва не сшиб с ног. Пришлось задержать дыхание, а после резким движением прихватить шею врага удушающим приемом. Он хрипнул от удивления хрустнули коралловые шейные позвоночки, и все - пи( )дец! И под кустик, чтобы своим истомленным видом не портил окружающую среду.
Потом по стеночке к двери - выдерживаю паузу: набегает Сосо, складывающий пальцами бубличек, как это часто делают герои USA-боевиков: порядок, командир! Жаль, что наше отечественное кино агонизирует на последнем издыхании, мы бы с удовольствием приняли участие в каком-нибудь мощном блок-бастере*, который бы отхватил все призы расфран-фру-франченного, мать его так, Каннского фестиваля, включая и Золотую пальмовую ветвь.
* Суперфильм.
Увы, жизнь далека от этой мечты, как плодородные марсианские плантации от наших трудолюбивых дачников. С их курами. И надо жить и действовать в предлагаемых условиях.
Проникнув в здание, мы легким и быстрым шагом прошли по длинному сумрачному коридору, потом - вверх по лестнице... Этот путь проделывал я. Совсем недавно. Правда, с завязанными глазами, что ничуть не мешало нам сейчас передвигаться в нужном направлении. Звуки телевизора придержали нас - боевик, сидящий перед ним, (по-моему, он размахивал битой?), с увлечением смотрел детский сериал о животных и жевал яблоко. Извини, дружок, сам виноват: или служи, или получай визуальное удовольствие. Фруктовый витаминизированный шар оказался последним в его мимолетной и, наверно, неправедной жизни: жестокий удар приклада АКМ выплеснул из стриженного затылка мозговую кашицу... похожую так на яблочную... которой, когда-то хлопотливая мама кормила обожаемого и послушного бэби. Предсмертная судорога пробивала тело любителя зверей и витаминов, а мы с Сосо уже рвались в кабинет, где проходило производственное совещание. Как бы. Только вместо ручек и карандашей у присутствующих замечалось автоматическое оружие. Пришлось работать в режиме максимальной жестокости. Другими словами: расстреливать всю живую силу противника. Времени и возможности проводить с рядовым составом просветительскую беседу на тему "Эстетическое и половое воспитание мальчиков в древней Элладе" не имелось. Сосо обрабатывал плотным свинцовым огнем пространство, где находились те, кому так не повезло оказаться в минуты роковые, а я в балетной растяжке, как Лиепа, летел к столу и ударом ноги ссаживал господина Сохнина со стула. Удар был удачным - в переносицу. Призер олимпийских игр, обливаясь кровью, начал заваливаться навзничь. Рухнуть не успел, я обходительно подхватил обмякшее тело, как мешок с картофелем, удобный по весу своей относительной легкостью. Гарь и кровь, и всхлипы умирающих (их было пять) - зрелище не для слабых. Что тут сказать: каждый выбирает то, что он выбирает. И когда ты хапнув ствол в руки, чувствуешь себя суперменом, то должен помнить о возможных печальных последствиях для собственного здоровья.
Наше отступление на исходную позицию прошло благополучно: я тащил на себе господина Сохнина, изображающего беспамятство, а Сосо короткими очередями зачищал путь. Для куража и острастки.
Запеленав пленника, как младенца, мы кинули его на удобное во всех отношениях заднее сидение "Шевроле". Первый этап олимпийского забега с пальбой закончился удачно. Для нас. Однако надо торопиться: мы перешли рубеж и теперь, чтобы выжить в будущей бойне, мы должны были опережать врага хотя бы на мгновение...
Я оказался прав - через четверть часа, когда мы находились на скоростной трассе, навстречу нам со скоростью метеоритного потока промелькнули два знакомых джипа, за стеклами которых скрадывались фигуры с самыми решительными намерениями.
- По наши души, кацо, - заметил Сосо, оглядываясь. - Пыхтит, дядя. Расколется, да? Такие мужички... того... идейные.
- Какие могут быть идеи сейчас? - удивился я. - Баксы - вот идея. Чем их больше, тем лучше.
- Но без "капусты", генацвале, ты как козел без козы.
- Но когда Бог - доллар? И ему молятся так, что расшибают судьбы и жизни. Свои-то - ладно...
- О ком речь?
- Догадайся сам. Хотя могу и сказать: о кремлевых людишках. Этакие шалунишки, думают, что все им сойдет с рук.
- Не сойдет?
- Не знаю-не знаю. Повременим да поглядим, когда Царь-батюшка дуба даст.
- А если не даст?
- Может, и не даст. У нас и не таковские оказии приключались.
Мы посмеялись - что за родная сторонка такая: от одного смертной свечечки зависит светлое будущие миллионов. И миллионов. Все-таки азиатчина из нас так и прет, так и прет, как репа на огороде. Странная какая-то демократия, понимаешь, со всеми атрибутами венценосного двора, где основная позиция: как можно ближе находится к Телу. ( Или к телу дочери Тела.). В известной позе, когда голова ниже жопы. И тогда никаких проблем. Будешь весь в шоколаде, который, правда, похож по цвету... Надеюсь, понятно о чем речь? Но что делать: власть - это как в чухонской бане. То ли размягченную шоколадку тебе тиснут в пасть после помыва, то ли обольют из ведра с благовонными отходами самодержца.
- Ох, порнограф, мать тебя так, - смеялся князь Мамиашвили. - Смотри, дотёхаешься со своими вычурами.
- Порнографичны они, а я что? Я, как "Nikon", фоткаю на долгую память. Не более того. Я - зерцало. Были бы святыми - святыми бы и отражались. Так что, извини, генацвале, претензии не ко мне.
- Ох, гляди, Вано. Посадят тебя на кол, дурака.
- В таких случаях надо расслабляться и получать удовольствие.
- Гы-гы.
- Ыыы... - услышали и вспомнили наконец о нашем пленнике, находящемся в схожем (по неудобству) положении.
Пластающийся в индиговом смоге город-призрак, приближался, а вместе с ним и проблемы, которые нужно было решать. Скатив с трассы, мы приткнули "Шевроле" на диком берегу очередной речушки Вонючки. Сумеречные тени поднимались из дальнего перелеска. По стерне поля тащились малопродуктивные коровы. Вытянув живой куль, мы кинули его на травку: отдыхайте, товарищ, да любуйтесь сельским пейзажем.
Нет, что-то беспокоило нашего нового друга. Он корчился на земле и всем своим агрессивным видом требовал внимания. В чем дело? Кажется, нас хотят поблагодарить? За что? Пришлось вытаскивать кляп из хайла. И что же? Мы услышали такой мат-перемат, что удои коровушек, фланирующих по соседству, упали наполовину, как акции. Если перевести на общедоступный язык изречения гражданина Сохнина, то смысл заключался в следующем: мы, такие-сякие, совершили очень дурное дело и лучше будет, если мы, такие-сякие... ну и так далее.
- Чего он хочет? - не понял я.
- Пить, да? - и Сосо, будучи человеком заботливым и ответственным, отволок словесника к Вонючке, чтобы уронить в мутные воды её. Для общего отрезвления организма.
И воды с примесью ртути, серной кислоты и свинца объяли призера олимпийского движения - напился он водицы от пуза. И, возможно, по этой причине малость притих, лишь дышал, как стерлядь, пойманная державно-браконьерской десницей.
- Ну что, Сохатый, - присел я над ним, олимпийцем, разумеется. - Будем играть да помирать? Или жить?
- Что надо? - выплюнул желчь вопроса.
Я ответил. Моего собеседника передернула, точно я поинтересовался здоровьем его любимой и бессмертной тещи. Я повторил вопрос: где находится заложница?
- Я не знаю, - просипел Сохатый. - Это дела Фирсова. Ну, не знаю, в натуре.
Странно, но я ему поверил. Иногда на меня находит такая блажь. И задал следующий вопрос по "зачистке" журналиста, актера и театральной девки?
- Какой журналист? Не знаю никакого журналиста, - заныл Сохатый. Двух заломили, да... и все.
- Зачем?
- Откуда мне знать. Приказ Фирса. Я - человек маленький.
- А ведь был гордостью советского спорта, - назидательно проговорил я. - Измельчал, однако, дядя.
- Да пошшшел ты, молокосос...
- Только вместе с тобой, Сохатый-рогатый, - не обиделся я. - Выбирай: или с нами, или кормишь стерлядку?
- Я сказал: пош-ш-шел ты.
Мой друг Сосо Мамиашвили оказался прав - напоролись на идейного. Пришлось проверить его мировоззренческую закалку ударом по коленной чашечки. Левой. Прикладом АКМ. Это больно и неприятно даже для тех, кто готов положить жизнь за счастье всего трудового народа.
- Мудак, - сказал я стенающему строптивцу, - за кого убиваешься? За пидеряков? Может, ты тоже это самое? Тогда прости, наши пути расходятся... Тебе туда, - указал на линию горизонт, - а нам...
- Чего надо, суки?!
Я ответил, пропустив мимо ушей оскорбление. Когда человек находится в критическом положении между небом и землей, то ему не до красивого слога. После моего ответа господин Сохнин покрылся испариной и опять забился в нервных конвульсиях, утверждая при этом, что мы трупы.
- Вах, какой я труп? - обиделся Сосо и снял предохранитель на АКМ. Этим будет кто-то другой, да?
- И я даже знаю, кто, - сочувственно улыбнулся я. - На счет три, кацо. И раз!.. И два...
- Падлы, а где гарантии? Вы же, бляди, беспредельщики! - заорал олимпиец, как на монреальском стадионе во время установления всесоюзного рекорда. - Я знаю вас, сук!
Я сам люблю крепкое словцо, но к месту, а тут такой воздушный аграрный пленэр - и мат-перемат. Нехорошо. О чем я и предупредил любителя матерщины, иначе он пожалеет о своем красноречии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61