Но, как говорится, не всякому картиночка с клубничкой, надо быть скромнее в своих желаниях: "Победа" так "Победа".
- А БМВ нет? - вспомнил я утренний дворик и лимузин в нем, как чудное явление.
- Это не про нашу честь, Ванечка, - решительно отрезала Сашенька и мне пришлось свою ревность, как йехуанский клок, упрятать с глаз долой. В дальний уголок души своей, если выражаться красиво.
К нашему удивлению, "Победа" оказалась на ходу. Это выяснилось, когда мы всей веселой бражкой на дребезжащей и разваливающейся скандинавской тачке пробились в дачно-сосновую местность, застроенную кирпичными хоромами. Территория садово-огородного кооператива "Зареченские зори"(название условное) была огорожена концентрационной проволокой по всему периметру и мы были вынуждены прорываться под корабельные сосны со скандалом у КП. Отставники в камуфляже решили, что прибыла банда террористов с огнеопасной республиканской окраины, чтобы подорвать к чертям собачьим все секретные дачные объекты, воздвигаемые с напряжением всех народных сил и средств. Однако после того, как прозвучала паролью фамилия одного из выдающихся деятелей коммунистической партии Советского Союза (б) и Александра была признана правнучкой товарища М., наш путь продолжился.
Встречала нас прислуга: дряхлый сторож Тема и две бабулики-сиделки Варвара и Дуся. Обрадовались живым людям, коих не видели давненько, вот только господин Любошиц наезжал по случаю, а так кинуты, сынки, признался Тема, за ненадобностью вместе с Хозяином. Александра повинилась и поспешила на мансарду, где переводил дух бывший член сталинского правительства. А мы со сторожем потопали к гаражу, где и была обнаружена "Победа" в законсервированном виде, похожая на армейскую банку тушенки, донельзя промасленную солидолом.
Вытолкав на свет божий дедушку советского автомобилестроения, мы обнаружили, что он и вправду похож на танковый механизм, изготовленный практически из прокатной стали № 1999-бис, ударно выпущенной в честь семидесятилетия товарища Сталина. Осмотр двигателя тоже доказал, что в первой стране недоразвитого социализма умели ладить игрушки. Для тех строителей коммунизма, которые верой и правдой принимали политику партии и народа в лице вышеупомянутого вождя и учителя всех трудящихся масс.
... Сработанное из бивней африканского слоника рулевое колесо желтело под руками; я, балуясь, накручивал его, когда услышал голос Александры, кличущей меня подняться на мансарду. Под завистливые смешки друзей, мол, сейчас получишь благословение от старого большевика и под венец, я направился на дачу.
Она, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.
По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет сто, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью № 1999.
- Привет, - растерялся я. - Что случилось?
- Деда жаждет познакомиться, - ответила правнучка и задела рукой старческое плечо. - Говори громче, Ванечка.
Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка.
- Здрастье, - поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно барашек на солнечной горной луговине.
- Это Ваня, - наклонилась Александра к стариковскому ушному лепестку. - Я тебе говорила, деда. Он хороший, Ванечка.
- Да? - взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). - Сколько годков?
- Тридцать три, - признался.
- Ась?
- Тридцать, говорю, три! - повысил голос.
- Возраст сына Божьего, - неприятно ощерился старик. - Скоро предстану перед Господом нашим. Авось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?
Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался о чем-то своем. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе-сейфе хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасаемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.
Об этом надо помнить и теперешним властолюбивым неприкасаемым костоправам, самоуверенных до одури в своем мессианстве сделать жизнь народную краше. Воруйте поменее, господа, и жизнь всех слоев населения будет куда лучше и веселее.
Александра прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.
Во дворике, солнечном, напитанном запахами лета, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси боже! Нужен ли нам такой удачливый жизненный путь? Нет и нет!
Да здравствует жизнь такая, какая она есть! С порхающими легкомысленными бабочками и жужжащими шмелявидными бомбовозами над клумбами, с глубокой синевой неба, похожего на колоссальный храм вечной жизни, с приятелями, перепачканными солидолом...
"Я медленно старею, незаметно, - вспомнились собственные стихи, накропанные однажды во время прогулки с маленькой Машкой. - А мысли мои не стареют. И это прекрасно, что душа прежняя, как будто только родилась. И хорошо, что человек рождается с такой душой, и человечество тоже рождается с такой душой. Наши мысли - они вечные, и мы всю жизнь ищем, и в конце концов находим, и найдя, радуемся, как дети. И хорошо, что мы стареем лишь плотью. Это наше счастье. И наше бессмертие."
Уже в сумерках мы засобирались в город. Обновленная "Победа", блистая мощными бамперами и колесными дисками, стремилась на скоростное шоссе. Нам, гостям этого райского местечка, было трудно после хлебосольного обеда, плавно перешедшего в ужин. Такого количества домашних пирожков я в своей молодой жизни никогда не употреблял. И мне было плохо. Сама мысль о каком-либо действии вызывала приступ тошноты. Суетись-не суетись, а печальный финал известен: сиреневая вечность ждет всякого, кто рискнул явиться в этот мир. И, кажется, нет смысла? Нет смысла?
Нет, на мой взгляд, главное, пока мы живем под небом, не кормить кусками своей души, как рафинадом, сатану в карминном кушаке, чтобы не доставлять ему удовольствие и радости. И поэтому, собравшись с силами и духом, я дал команду к отбытию из эдема. Откровенно говоря, это не вызвало энтузиазма у друзей, желающих продлить сладкую усладу в вечоре. Пришлось напоминать о чувстве долга и наших планах, которых громадье. Помыслив, все вынуждены были согласиться: планы слуг народа - наши планы. И надо отправляться на трудовую вахту, если желаем, что наши мечты превратились в явь.
Сторож Тема салютовал нам метлой, точно трехгранной винтовкой образца 1891 года, а старушки отмахивали в сумрак будущей ночи платочками. Окна мансарды светились малярийной желтизной и я, кинув взгляд вверх, подумал, что для последнего участника первых революционных преобразований не существует этого мира. Он для него всегда был мертв, равно как и он, неприкасаемый, был в нем живым трупом, для которого чужие жизни были лишь удобным строительным материалом. Но кровь и кости оказались плохим фундаментом для жилого здания под названием СССР, и теперь мы имеем то, что имеем: руины.
Нынешняя власть недалече ушла от своих учителей: все те же атрибуты неприкасаемости и самодурства, все тот же набор бессмысленных законов, все то же тотальное воровство, все те же пустые опыты и обещания лучшей жизни. Власть и народ живут совершенно в разных параллельных мирах, как НЛО и Йехуа.
Такова безрадостная правда нашей жизни, и это надо понимать, чтобы после не испытывать чувство глубокого разочарования, когда твою холопскую и любопытную рожу отделывают по высшему барскому велению. Как говорится, кому пышки, а кому шишки.
Пышек мы объелись от пуза, теперь ехали за вторым - за шишками. Какая сила вела нас, не знаю. Все-таки чудной проживает народец на нашей землице: мало ему обожраться до тошнотворного свинства, так обязательно надо ещё получить по щекам. Или в морду дать. Это кому как повезет.
Первый наш трудовой денек выдался хлопотливым, и очень даже хлопотливым. Как говорится: ах, остолбенение какое, думали, поспешаем на свадьбу, а угодили к поминкам: мать честна, что делать? Делать нечего надо кроить скромные рыла да целковать хладный лоб усопшего.
Это я к тому, что уже к раннему вечеру мы имели первый труп. Нет, никакого отношения к тому, что господин Жохов приказал долго жить, мы не имели. Более того, мы желали ему лишь здоровья и процветания. В его благополучии был залог нашего материального благосостояния. Вот железная логика, которую нельзя оспорить. И подвергнуть сомнению. Ведь, как правило, покойники не поддаются шантажу. У них совсем иные проблемы, чем у оставшихся нести свой крест по замусоренному асфальту, скажем так, повседневности.
Наши действия были банальны: разваливающееся "Вольво" мы поставили напротив парадно-дубовых дверей Думы, как пост №1, оставив в нем Сосо и Софочку изображать скандинавскую парочку, влюбленную в город-герой Москву и его уважаемых людей. "Победа", чтобы не пугать впечатлительную и нервную службу ГАИ, находилась в переулочке, точно в засаде. Я дремал за рулем, Александра после бесплодных пяти часов ожидания на посту № 2 заявила, что ей скучно и она оправляется гулять по соседним магазинам.
- А вдруг будет выезд? - возмутился я. - Что за отношение к делу, родная?
- Бибикни, родной!
- Что сделать?
Легкомысленная барышня нажала на клаксон, и мне показалось, что я сижу на трубе со свистком теплохода "Космонавт Валентина Терешкова", отправляющемуся в дальний рейс на Барбадосы. Что и говорить, умели раньше создавать звуковые сигналы, способные болезненного пешехода убрать с проезжей части. Что, кажется, и произошло одновременно по всему загруженному Садовому кольцу. Когда Александра покинула пост № 2, я связался по телефончику с господином Могилевским, изображающим в Думе помощника депутата и, видимо, успешно, потому, что отвечал на мои вопросы сдержанно и корректно.
- Ну, что они там, бляди?
- Заседают-с.
- Суки прозаседавшиеся, сколько можно?
- Такая работа-с.
- На рудники бы их, бар, - в сердцах проговорил, чувствуя, что сам виноват в создавшейся ситуации, когда наш раскормленный объект застрял на своем депутатском месте, как в бочке. Ни туда и ни сюда. Вот кто бы знал, что слуги народа такие трудолюбивые. Я, конечно, догадывался, но не до такой же степени, господа? А как же личные делишки. Кто их будет оптяпывать? А. С. Пушкин? Так он памятник из окисляющейся бронзы и ему не удобно передвигаться по пересеченной холмистой местности. В отличии от вас, социально-активных потомков.
А расчет был прост - по возможности отследить все поездки господина Жохова в течение, скажем, декады, а после провести разведку или ближним боем, или незаметным вторжением в его деловую жизнь. (Личную мы уже знали.) Я был уверен, что такой пройдоха, кувыркающийся с неизвестным пока нам господином на атласных покрывалах, должен был иметь материальное обеспечение для такого бесстыдного поведения в номере бывшего председателя Предсовнаркома. С распахнутыми, напомню, окнами. Следовательно, у слуги народа имелся дополнительный заработок, помимо его зарплаты в несколько долларов. Именно источник дохода нам и предстояло обнаружить, как это часто делают юные натуралисты в лесу, нечаянно натыкающие на звонкий источник, который после набега молодого отряда более не звенит и квасится в помойную лужу.
Да, мы хотели утолить свою жажду, не думая о последствиях. И, как я после понял, именно наша самодеятельность и самоуверенность, наше дилетантское поведение, а также явное стремление задеть неприкасаемого спровоцировали ситуацию и тех, кто посчитал, что господин Жохов засветился, выражаясь языком широких масс, самым неприглядным образом.
Часы утверждали четверть четвертого, когда поступил телефонный сигнал от господина Могилевского - объект готовится к выезду в город. Я выматерился по причине отсутствия коллеги и включил теплоходную сирену. Девушка с улыбкой принцессы Монако выросла буквально из-под земли: бай-бай, малыш, что случилось, ой, отчего это на вашем лице невротические спазмы, ой, куда это мы так премся?..
Мне приходилось крутить баранку, отслеживая транспортную обстановку, принимать сообщение друзей о передвижении объекта и ещё отвечать на вопросы спутницы.
- Саша, - не выдержал я. - Займись дело: возьми "Nikon" и отщелкни во-о-от... тот... драндулет.
- Вот тот?
- Нет, не тот, а во-о-от тот.
- Который рядом... с тем?... Который тот?
- Прекрати издеваться.
- А ты не волнуйся; спокойнее, Лопухин, все у нас получится.
Я был слишком занят, чтобы ответить в объеме великого и могучего практика вождения автомобиля по магистралям, мать их так, забитыми транспортом, у меня отсутствовала и приходилось прикладывать усилия, чтобы либо не передавить пешеходов, мечтающих закончить свой век именно под колесами "Победы", либо не врезаться в постоянно тормозящие машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61