Дым застилал солнце. Мимо нее пробегали ревущие дети, стенания и плач стариков заполнили улицы. Ей почудилось, будто весь мир горит — и только скромный дом ее дяди еще оставался нетронутым. Она проковыляла на улицу, ужасаясь масштабу разрушений.
— Джаспин! — позвала она, глядя в переулок. — Джаспин, где ты?
Ее заметила какая-то пожилая женщина. Она с сочувствием оглядела ее лицо, разодранную одежду и обхватила рукой за плечи.
— Девочка, — спросила незнакомка, — с тобой все в порядке?
Дьяна поспешно кивнула. Собственное состояние ее мало волновало.
— Мне надо найти дядю. И двоюродную сестру.
— У тебя лицо разбито в кровь, — сказала женщина. Ласково улыбаясь, она пыталась уложить Дьяну. — Приляг. Сейчас я найду, чем обработать тебе лицо.
— Нет! — отказалась девушка. — Шани. Где она? — Ее собственные слова доносились как будто издалека, речь была на удивление невнятной. — Пожалуйста, отведите меня к ней. Мне надо найти ее, убедиться, что с ней ничего не случилось. Она же маленькая!
Незнакомка побледнела.
— Так это ты поселилась у Джаспина?
— Да-да, — нетерпеливо подтвердила Дьяна. Она указала на дядин дом. — Я живу здесь с ними. Вы их видели?
— Ах, девочка! — простонала женщина, и лицо ее беспомощно сморщилось.
Она взяла Дьяну за руку и сжала ей пальцы.
— В чем дело? Отведите меня к ним!
— Я… я тебя отведу, — мучительно выдавила из себя женщина. — Идем со мной.
Пожилая незнакомка провела Дьяну по обезумевшим от ужаса улицам — мимо горящих домов, детей с запавшими глазами и сбившихся в тесные кучки семей… Дьяна шла, задыхаясь от тревожных ощущений, и едва могла думать. Наконец они добрели до еще одной кучки людей, сгрудившихся неподалеку от дома Джаспина. Здесь она хотя бы увидела знакомые лица — но все они были осунувшимися от горя. Девушка услышала странные душераздирающие стоны, которые исторгались из центра собравшихся. Голос отдаленно напоминал мужской. Сопровождающая остановилась и посмотрела на Дьяну. Говорить она не могла — только указала на людей.
Дьяна неуверенно подошла к этой группе. Она узнала Имока, друга и соседа Джаспина. Тот поднял голову, когда край ее порванного платья коснулся его щеки. На его лице отразилось гневное узнавание — и он очень медленно отодвинулся, позволив ей увидеть страшную сцену. Как она и предвидела, это был Джаспин. Его тело содрогалось от рыданий. На его руках лежало крошечное худенькое тельце.
— Затоптали, — прошептал кто-то.
Окрашенная алой кровью одежонка была покрыта следами подков… Окровавленное личико осталось нетронутым, только один глаз вывалился из орбиты и теперь странно глядел куда-то вдаль.
Последние силы оставили Дьяну. Она опустилась на землю рядом с плачущим дядей.
Маленькая Шани обмякла, будто сломанная кукла с вывернутыми и обвисшими руками и ногами. Джаспин стонал и раскачивался, держа на руках мертвое тело дочери. Дьяна обхватила его за плечи и крепко обняла.
— Бедная моя сестричка, — прошептала она. — Бедная моя девочка!
Джаспин вырвался из ее рук. Дьяна потеряла равновесие и ударилась о землю ладонями.
— Отойди от меня! — закричал несчастный отец. — Дьяволица!
— Джаспин, — прошептала Дьяна, — что ты?
Дядя понадежнее схватил безжизненное тельце и, встав с колен, навис над ней.
— Убирайся! — прорычал он.
Подняв обутую в сапог ногу, толкнул ее в грудь. Дьяна упала на спину.
— Перестань! — крикнула она. — Джаспин, в чем дело?
— Это все ты виновата! Ты, проклятая ведьма! — Он занес кулак, собираясь ударить ее. Дьяна не пошевелилась, и вспышка гнева вдруг погасла. — Будь ты проклята, Дьяна, — взвыл он, опуская руку. — Будь проклята за то, что сделала это!
— Я? — изумилась Дьяна. — Это не я!
— Посмотри на мою малышку! — завопил Джаспин, поднимая ребенка, чтобы Дьяне было хорошо его видно. — Это Тарн тебе отомстил!
— Тебе не следовало пускать ее сюда, — сказал Имок. Он тоже плакал, и лицо у него было такое же обезумевшее. — Вот что она на нас навлекла, Джаспин. Я тебя предупреждал!
— Это не я! — возразила Дьяна. Голова у нее кружилась. От вонючего дыма затруднялось дыхание. — И это не Тарн. Это были люди Кэлака!
Джаспин крепче прижал к груди бездыханную дочь.
— Тарн тебя наказывает. Ему известно, где ты.
— Теперь он всех нас найдет! — добивал Имок, обращаясь к столпившимся вокруг него людям. — Мы все в опасности!
— Джаспин, пожалуйста! — Она умоляюще протянула руку, но дядя повернулся к ней спиной. — Ну пожалуйста!
— Больше не разговаривай со мной, Дьяна. На тебе лежит проклятие. И я это знал! О, я это знал! Это я виноват! — Он уронил голову и вновь стал рыдать над телом Шани, так что с трудом можно было разобрать его следующую фразу: — Ты больше мне не родня, девушка!
Ошеломленная, Дьяна бессильно опустила руки.
— Это не я. Это сделал Кэлак.
— Это ты привела их сюда! — прорычал Имок. — Ты сделала это, потому что на тебе лежит проклятие, как на твоем отце. Их привел сюда гнев дролов, гнев Тарна! — Он ухватился за полуоторванный воротник ее платья и начал трясти. — Нам следовало самим отправить тебя обратно к нему!
Дьяна вырвалась и отвесила Имоку тяжелую пощечину.
— Не смей прикасаться ко мне! — взорвалась она. — Я никогда к нему не пойду! Никогда! Лучше умереть!
Имок двинулся на нее.
— И я с удовольствием убил бы тебя. Видишь, что ты сделала? Твое неповиновение господину принесло в дом Джаспина эту смерть. Он был слишком добр, чтобы отказать тебе, но он не хотел тебя принять!
— Замолчи! — крикнул Джаспин. Он медленно повернулся к Дьяне и подошел к ней, снова демонстрируя хрупкое искалеченное тельце. — Посмотри на мою дочь, Дьяна. Посмотри, как ее убили.
Девушка не могла вынести это зрелище. Шани была для ее дяди всей жизнью. Солнышком, воздухом, целым миром. А теперь он остался один — не только вдовцом, но и бездетным. Все, чем был Джаспин, исчезло — и, наверное, навсегда.
— Ты глупая девчонка, Дьяна, — вымолвил дядя. — Тарн узнал о тебе. — Он широким жестом указал на окружавшую их разруху. — Все это — знак. Ты ему нужна. Это так, и тут уж ничего сделать невозможно.
— А он — дрол! — громогласно объявил Имок. — Он может призвать богов. И если Тарн будет знать, где ты, он скажет Форису. И военачальник нас накажет. — Он повернулся к другу. — Джаспин, прогони ее! Отправь ее к нему прямо сейчас. Не разрешай ей прятаться здесь. Он снова за ней явится!
— Вы все сошли с ума! — воскликнула Дьяна.
Она понимала, что спорить с жителями деревни бесполезно: они верили в то, что дролы обладают сверхъестественными способностями. Но переполнявшая ее ярость рвалась наружу.
— Тарн — просто искусник. Вы боитесь того, чего нет!
— Не слушай ее, Джаспин. Она любит нарцев, как ее отец. Отошли ее прочь!
Джаспин подошел к ней вплотную, и они уставились друг на друга — глаза в глаза, покрасневшие от слез и дыма. Лицо Дьяны окаменело. Она скорбела о смерти девочки, и сердце болело из-за того, что ее горе никому не нужно.
— Дядя, — молвила она ровным голосом, пытаясь сдержать гнев. — Не отсылайте меня.
Ей некуда было идти, и он прекрасно это знал. Она никогда не пойдет к Тарну. И в то же время умолять дядю она не могла. Не могла из-за ненависти, которую читала в его взгляде.
— Кое-кто собирается в Экл-Най, — сказал Джаспин. — Отправляйся с ними или возвращайся к Тарну. Мне все равно, что ты выберешь. В долине Дринг тебе нет места. Это земля Фориса. Мы — его люди. Отправляйся в Экл-Най. Иди с другими обожателями Нара.
— Но там же ничего нет! — с жаром возразила она. — Одни беженцы. Вы хотите, чтобы со мной стало то же?
Джаспин равнодушно пожал плечами.
— Мне все равно, что с тобой будет, Дьяна. Клянусь, ты такая же, как твой отец. В тебе нет почти ничего трийского.
Потом он повернулся к ней спиной и ушел, по-прежнему держа на руках свою дочку. Когда он исчез за людьми и дымом, Имок торжествующе осклабился: он смаковал победу, которой добивался с момента ее появления в деревне.
Дьяна провожала дядю взглядом, понимая, что он — последний родственник, которого она видит. Она осталась совсем одна. Девушка обхватила плечи руками и опустилась на землю, дав волю слезам.
3
В долине Дринг росли маки чудовищных размеров. За всю жизнь Ричиусу не приходилось видеть подобных цветов. Долина буквально утопала в них, крупных, роскошных, — оазис красоты после тоскливых траншей. В Арамуре тоже были маковые поля, но алые цветы его родины не могли сравниться с теми, что дарила здешняя земля. При виде белых и лиловых цветов он ощущал в себе нежность. Последние дни оказались просто чудесными.
Ричиус заправил перо за скрепы дневника. Он был рад вырваться на свободу из тесных траншей, ощутить на лице прикосновение капризных лучей люсел-лорского солнца. Не обращая внимания на бугристость горы у него за спиной, он улыбнулся солнцу. Его тепло было такое же приятное, ласковое, как прикосновение женских пальцев.
За горами никогда не говорили о красотах Люсел-Лора. Эти места, являвшиеся некой тайной, загадкой, следовало избегать. До того как попасть сюда, Ричиус даже ни разу не видел трийца. Но с самого раннего детства он слышал истории о белолицых вампирах и магах — быстрых как ветер и таких непонятных. Когда немного подрос и поумнел, он спросил отца про Люсел-Лор и трийцев. Дариус Вентран ответил с присущей ему категоричностью, что они порабощают своих женщин и еще более жестоки, чем нарские принцы.
— Как в Талистане? — спросил юный Ричиус. Этот вопрос очень встревожил отца. С того времени Ричиус немало слышал о трийцах. Они не были такими зверями, как их представляли в империи. Не были они и каннибалами. Даже дролы, несмотря на весь их фанатизм, иногда проявляли гуманность. Они не пытали своих пленных, как это делали нарцы из Черного Города, и не порабощали женщин в большей степени, нежели иные народы. В борделях Нара Ричиус встречал случаи пострашнее: там единственным источником дохода для обнищавшей женщины становилась торговля собственным телом.
Легкий ветерок пошевелил маки, и они защекотали подошвы босых ног. Принц по-детски захихикал и, смутившись, посмотрел в сторону Динадина и Люсилера, сидевших на траве; их разделяла игровая доска. Динадин пристально разглядывал причудливые деревянные фигуры, но веселый смех Ричиуса отвлек его, и он вопросительно поднял бровь.
— Счастлив?
— Да, — признался Ричиус. — Впервые за много дней.
Откуда— то из -глубины его существа поднялся зевок. Принц не стал его сдерживать и потянулся, словно кот. Яркое теплое солнце навевало дремоту, и мысли лениво переключились на сон. Он снова засмеялся: такая идея его позабавила. Со дня разорения деревни прошла почти неделя, и после возвращения они только спали и ели. Передышка, которую им обеспечил Гейл, пошла всем на пользу, а хорошая погода способствовала успешной охоте. Ни волки, ни воины не беспокоили нарцев, и каждый солдат, отправлявшийся за добычей, возвращался с жирной птицей или даже оленем, способными насытить отряд. Ричиус похлопал себя по животу. Ощущение тяжести доставляло удовольствие.
— Кто выигрывает? — поинтересовался он. Динадин вынул из лунки красный колышек и, покусывая его, рассматривал позицию фигур.
— А ты как думаешь? — ответил вопросом юноша. — Я в этой проклятой игре никогда не выигрываю. Он быстро поставил фигуру в новый паз. Люсилер застонал.
— Потому что ты не умеешь концентрироваться, — объяснил он, снимая фигуру с доски. Он сунул колышек под нос Динадину. — Красные фигуры — это твои пешки. А пешками прыгать нельзя.
Динадин вырвал фигуру из его рук.
— Ну ладно, — огрызнулся он и, даже не посмотрев на доску, сунул фигуру в другой паз. — Так лучше?
— Играй как следует, — молвил Люсилер, и от раздражения его акцент стал заметней, — или не играй вовсе.
— Это же просто игра, Люсилер!
Триец фыркнул и начал снимать фигуры с доски.
— Ты мог бы последовать примеру Эджи, парень, — сказал он. — Здесь проверяются стратегические способности и умение соображать. Благодаря такой игре иногда удается выжить.
— Мы неплохо выживаем и без трийской помощи, — заворчал Динадин. — Ведь ты — единственный триец, который сражается на нашей стороне. Все остальные, по-моему, дролы.
— Если ты так считаешь, то ты — глупец, Динадин. — Люсилер встал. — Мы потеряли больше людей, чем все население вашей империи. Мы безвылазно сидим в этой долине, и ты решил, что это и есть война. Но я видел, как воины Кронина сражаются на севере. Я был в Таттераке и присутствовал при падении Фалиндара. — Он ткнул пальцем в Динадина. — А где был ты?
— Хватит, — оборвал его Ричиус. — Я хочу отдыхать, а не ссориться. Сядь, Люсилер.
Триец мгновение помедлил и опустился на траву, бормоча что-то себе под нос.
Ричиус повернулся к юноше:
— А тебе не следовало бы говорить подобные вещи, Динадин. Эдгард рассказывал мне о боях в Таттераке. Если хочешь увидеть, как трийцы сражаются за дэгога, то следует идти именно туда.
— Знаю, — согласился Динадин. — Мне просто хотелось бы видеть кого-нибудь из этих воинов здесь. Они пришлись бы кстати, особенно с отъездом всадников Гейла. — Широким жестом он как бы обрамил окружающую безмятежность. — Это ведь ненадолго, знаете ли…
Ричиус поморщился. Конечно, Динадин прав, но у него не было желания думать об этом. Он едва мог припомнить, когда им последний раз удалось сбросить доспехи и уйти из траншей хотя бы на несколько часов, и ему не хотелось тратить драгоценный покой на разговоры о войне.
— Кронин не может нам помочь, — сказал Люсилер. — Он прислал бы воинов, будь у него такая возможность. Он ненавидит Фориса не меньше, чем мы.
— Я знаю, — кивнул Ричиус. — Эдгард как-то говорил мне об этом. У них давняя междоусобица.
— Очень, очень давняя. Все началось еще до моего рождения. Кронин не дрол и никогда им не был. И он с самого начала поддерживал дэгога. Но Форис — урожденный дрол, он из клана самого Тарна. Одно это уже заставляет их друг друга ненавидеть.
— Это как мы с Гейлом, Динадин, — с ухмылкой заметил Ричиус.
Его всегда занимали распри между военачальниками Люсел-Лора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112