Они стояли на коленях у самого трона, покоящегося на позолоченном возвышении, в окружении воинов-дролов с обнаженными жиктарами, готовых снести им головы.
— Таково твое милосердие, мясник? — бросил Люсилер, когда Тарн подвел его к трону. — Ты решил устроить из нас зрелище?
Тарн придвинулся к Люсилеру и, указав в сторону трона, спросил шепотом:
— Ты его видишь?
Триец посмотрел в направлении указующего перста. Позади коленопреклоненных — военачальников на возвышении извивалось нечто большое и округлое. Правитель всех трийцев был связан наподобие выставленной на продажу индюшки: руки у него были стянуты за спиной веревкой, закрепленной на сжатых вместе лодыжках. Он лежал на боку, и лоб его покрывали крупные капли пота. Меж зубов торчал огромный матерчатый кляп.
Люсилер со стоном сбросил с себя руку Тарна и замер на середине дороги к возвышению.
— Что ты сделал?
Дэгог был сильно избит. На шее у него остались следы удавки, щеки опухли и посинели. Один глаз, налитый сукровицей, закрылся, белые волосы прилипли ко лбу окровавленной коркой.
— Ах ты, подонок! — воскликнул Люсилер, пятясь от возвышения. — Так вот каково милосердие дролов?
— Стой! — приказал Тарн.
Форис вышел из рядов верных Тарну военачальников, чтобы помочь своему господину, но тот поднял руку, веля ему остановиться.
— Выбирай себе место, Люсилер из Фалиндара. Ты должен присутствовать при том, что будет происходить. Ты остаешься со своим дэгогом?
Люсилер выпрямился и гордо объявил:
— Остаюсь.
— Тогда иди со мной к трону. Становись с Кронином и остальными.
Тарн направился к тронному возвышению, а Люсилер, не понимая, чего от него требуют, последовал за ним. Оказавшись у возвышения, он встал рядом со связанным Кронином в ожидании дальнейшего. Тарн поднялся на возвышение и навис над дэгогом. Затем дрол поставил на грудь повелителю трийцев ногу в сапоге, и тот утробно завыл.
— Военачальники Люсел-Лора! — вскричал он. — Я — Тарн, Творец Бури! Я несу в себе дар Небес. — Он указал на лежащего мужчину. — Эта тварь у моих ног. Бывший дэгог Люсел-Лора — преступник. Он признался мне в своих преступлениях, а теперь признается в них перед всеми вами.
Тарн замолчал и вытащил кляп изо рта дэгога, откуда немедля исторгся громкий вопль.
— Помогите мне! — кричал он, клокоча скопившейся в горле мокротой. — Он собирается меня убить!
— Действительно собираюсь, — со всей серьезностью подтвердил Тарн. — Но не раньше, чем ты снова расскажешь о своих преступлениях. — Он перенес вес тела на ту ногу, что стояла на груди поверженного, выдавливая из него воздух. — Признавайся! Признавайся и встречай милосердную смерть, которой ты не заслужил!
— Помогите! — просипел дэгог.
Он плакал и пытался разорвать веревки. Тарн с отвращением поморщился. Он сильнее наступил на грудь ненавистного противника.
— Признавайся, толстяк! Расскажи этим добрым людям, которые сохраняли тебе верность, как ты собирался их предать!
Собравшиеся замолкли. Военачальники и воины стояли и слушали, полные торжественного ожидания.
— Говори, Небаразар Горандарр! — приказал Тарн. — Правда ли, что наука Нара понадобилась тебе лишь для того, чтобы нанести поражение людям, собравшимся здесь?
Дэгог не желал отвечать. Он повернул голову к связанным военачальникам, стоявшим у возвышения, и начал несвязно молить их о помощи. Люсилер ощутил подступающую к горлу тошноту. Ему хотелось, чтобы Тарн скорее покончил с позорным зрелищем. Но вместо этого предводитель дролов снял ногу с груди дэгога и наклонился к нему. Он сказал что-то — тихо, почти неслышно, но Люсилер находился в такой близости от падшего правителя, что услышал каждое слово, полное презрения.
— Расскажи им все, дэгог, — шептал Тарн, — или остаток дней ты проведешь в подземельях, где крысы выедят у тебя глаза…
— Нет! — взвыл дэгог. — Пощади меня, чудовище, молю тебя! Пожалуйста…
— Молчи! — взревел Тарн, снова выпрямляясь и нависая над лежащим. — Будь мужчиной хотя бы в смерти. Небаразар Горандарр, правда ли, что тебя не заботил народ Люсел-Лора?
— Да, ладно, — пробулькал дэгог. — А теперь пожалей меня, пожалуйста…
— Правда ли, что ты — слабый и никчемный правитель и что ты питаешь ненависть и зависть к людям, которые чтили тебя? Признавайся! — зарычал Тарн и со страшной силой ударил дэгога ногой в лицо, так что изо рта у него вылетело несколько зубов с брызгами крови. Дэгог жалобно всхлипнул.
Не выдержав, Люсилер взбежал на возвышение.
— Прекрати! — потребовал он, прикрывая дэгога от ударов Тарна. — Ты его убиваешь! Твоя революция делалась для этого?
Форис выскочил из толпы. За ним следом бежал белый волк. Он вмиг оказался на возвышении и, схватив Люсилера, стащил его с дэгога. Форис был настоящим великаном, а оскаленные зубы его любимца вынудили Люсилера сдаться. Он с проклятиями вырвался из рук Фориса.
— Зверь! — бросил он Тарну. — Не смей его так терзать!
— Ты должен узнать правду от этого человека, Люсилер из Фалиндара. Ты должен услышать его признание. — Тарн снова перевел взгляд на извивающееся у его ног существо. — Небаразар Горандарр, я спрашиваю тебя еще раз. Говори правду — и ты умрешь быстро и безболезненно. Скажи этим людям, зачем ты пригласил в страну нарских дьяволов. Я уже знаю правду, предатель. Этого тебе не изменить. А теперь скажи все — и стань свободным.
Люсилер с ужасом смотрел, как дэгог повернулся и посмотрел на собравшихся у трона военачальников. На его лице появилась мерзкая гримаса. Пренебрежение, жадность и злоба — самые гадкие чувства читались в его взгляде проигравшего. Из его опухших губ текла струйка крови. Голос его звучал глухо и скрипуче.
— Он говорит, что вы почитали меня, но этого никогда не было! — прохрипел дэгог. — Жалкие псы, все вы! Я — дэгог Люсел-Лора. Я выше всех!
Форис зарычал и хотел ударить поверженного властителя, но Тарн быстро схватил его за плечо и отвел удар. Кронин смотрел в глаза дэгогу, и на лице его застыло глубокое потрясение. Делгар из Мирадона заплакал. Но дэгог отвратительно захохотал при виде слез своего верного военачальника — и в его сторону полетел кровавый плевок.
— Вы все глупцы! — продолжал побежденный. — Нар был мне нужен не ради торговли и знаний. Нар — это оружие. Неужели ни у кого из вас не хватило ума это понять?
— Он собирался всех нас задавить оружием Нара, — пояснил Тарн. — Он вел переговоры с их императором, чтобы получить возможность захватить все ваши земли.
— Это мои земли! — крикнул дэгог. — Я — дэгог Люсел-Лора! Только моя кровь может править страной!
Люсилер в ужасе попятился от него, ненавидя себя. Он был уже на краю возвышения, когда наткнулся спиной на Тарна. Искусник взял его за руку и не дал уйти.
— Нет, — прошептал Тарн, — ты должен это услышать.
— Не могу! — бессильно выдохнул Люсилер.
Дэгог еще раз попытался разорвать путы, а потом издал нечеловеческий вопль.
— Я умираю! — провыл он. — И я оставляю вас всех этому дролу!
Тарн снова шагнул к дэгогу.
— Небаразар Горандарр, — негромко сказал он, — твое время кончилось.
Искусник поднес руку к его лицу, остановив ладонь в нескольких пядях от носа. И Небаразар Горандарр внезапно умолк. Его лицо полностью расслабилось, на нем больше не было выражения жестокости. Дыхание замедлилось, стало тише — и вдруг остановилось.
Дэгог был мертв.

НАР
Из дневника Ричиуса Вентрана
Отец умер.
Почти месяц я не произносил этих слое. Они кажутся мне такими странными! До сих пор я избегал писать их, чтобы не признавать их реальность. Но его действительно нет, и я должен, наконец, с этим смириться.
Весь прошлый месяц я провел словно во сне — это был кошмар, от которого я, наконец, начинаю пробуждаться. Джоджастин был истинным даром Небес. Если б не он, горе раздавило бы меня. Он лечил болезнь моей души трепетнее, чем родная матушка. Легко понять, почему отец всегда так дорожил им. Он утверждает, что теперь королем должен быть я. Если это так, то лучшего управляющего я себе представить не могу. Именно ради него я сейчас и делаю попытку стать самим собой. Арамуру понадобится вождь, когда император начнет нам мстить. Эдгарда нет. Мне одному предстоит нести эту ношу.
Джоджастин перенес убийство отца с потрясающей стойкостью. Когда я в эти недели предавался слабости и растерянности, он забыл о собственном горе и продолжал заботиться о нуждах замка. Я знаю, ему не хочется меня беспокоить, но замечаю, как он тревожится о моей безопасности. Он пытается держать меня дома, не пускать в парк. Мы все словно оказались в тюрьме. Из окна моей спальни я вижу часовых, которых он расставил на воротах. Все слуги боятся: прекратилась веселая болтовня в коридорах — я так надеялся снова ее услышать. Большинство из них знали отца с детства и не меньше меня оглушены известием о его смерти. И все же они не были с ним в родстве. Боюсь, какая-то часть моей души уже никогда не заживет.
Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что отца убил триец. До падения Экл-Ная я не счел бы их способными на подобную низость. Прежде дролы не казались мне такими порочными. Теперь они продемонстрировали свою мстительность, которая может сравниться с нарской. Но им не была известна правда о моем отце. Если б они ее знали, то сам Тарн усмотрел бы в нем героя. Вместо этого на нас легло проклятие вражды, и мы ждем, когда убийцы прокрадутся в наш собственный парк и всех нас убьют. Мы даже лишены удовлетворения в виде мзды. Я пытался убедить Джоджастина, что убийцу никто не смог бы поймать, но он не жил среди трийцев и не представляет себе, какими они бывают ловкими и хитроумными. Если б только Люсилер был здесь и убедил его в этом! Он мог бы перелезть через стену парка, как тот убийца, и доказать Джоджастину, сколь бесполезно ему себя в чем-то винить.
Земли вокруг замка наконец снова успокоились. Процессия доброжелателей была нескончаемой! Я понимал, что у них благие намерения, но их вопросы о войне кажутся мне назойливыми и кровожадными. Они не могут и вообразить себе, что нам пришлось пережить! Даже ветераны войны с Талистаном беспокоили меня своим любопытством. Мне надоели их истории и сравнения. Все они считают себя знатоками, но ни одному из них не приходилось сталкиваться с дролом и видеть жиктар в действии. Я слушаю их рассказы и сомневаюсь, что род Гейлов мог сравниться в кровожадности с дролами из долины.
К счастью, не все разговоры были сосредоточены на войне. Иногда в минуты грусти, когда они слишком много выпьют, они говорят со мной об отце. Похоже, каждый знает о нем нечто новое, нечто такое, что они скрывали или просто мне не рассказывали. И все твердят, как он мною гордился. Они наводят меня на мысли, с которыми я не в состоянии разобраться. Как мог отец оставить без помощи горячо любимого сына? Первым это сказал Эдгард, и, кажется, Динадин считал это вполне вероятным. Теперь и Джоджастин это подтверждает, а я по-прежнему не могу это принять. Отец никогда не оставил бы меня гибнуть — даже для того, чтобы спасти Арамур.
Я храню письмо отца с тех пор, как Петвин передал мне его в горах. Джоджастин уговаривает меня его прочесть. Похоже, он считает, что с его помощью я смогу решить эту загадку, но, возможно, мне не хочется ее решать. Если отец сам подтвердит то, что он меня бросил на произвол судьбы, мои воспоминания о нем будут навеки отравлены.
После того как вернулись остальные, я был рад обществу Петвина. Приятно проводить время с человеком, который тебя понимает. Но он быстро восстанавливает силы, утраченные за долгую дорогу, и, наверное, тоже скоро меня покинет. Я в ужасном ожидании одиночества, которое принесет его отъезд. Без отца все как-то затихло. Прежде замок не казался таким огромным. Приближается зима, скоро ляжет снег, и тогда никто из моих людей не захочет приезжать в замок. Как бы мне хотелось, чтобы здесь был Люсилер! Я всегда мечтал: по окончании войны он вернется со мной в Арамур, и мы втроем — он, Динадин и я — будем есть и пить так, как никогда не могли в долине. И наши воспоминания начнут обрастать невероятными подробностями, что свойственно историям всех ветеранов. Но он ушел, как отец и Эдгард, погиб зазря, просто чтобы Форис смог отомстить.
Наверное, я никогда не узнаю, какой ужасный конец он принял вместо меня. Джильям и другие старались замять этот вопрос, но я не сомневаюсь, что Форис уготовил для меня какую-нибудь жуткую кончину. Какой он жестокий человек! Мы все живем со смертью Люсилера на сердце, так что Форис в любом случае убил всех нас. Но если я смогу, то когда-нибудь отомщу и ради Люсилера вырву у Волка из груди сердце и скормлю его крысам из его проклятой долины. Динадину это понравилось бы. Не будь в долине такого количества дролов, наверное, Динадин и сейчас оставался бы там, разыскивая Фориса под каждым камнем. До этого я и не подозревал, как он привязан к Люсилеру.
После возвращения домой Динадин переменился. Может быть, дело просто в самой войне, которая перерождает молодых людей, но во время долгого пути домой с Петвином мы почти не разговаривали. Я знаю, он затаил на меня обиду, и, наверное, это правильно. Из-за меня погиб Люсилер, и Динадин прав, утверждая это. Форису нужен был Кэлак, но его месть пала на Люсилера. У Динадина с Люсилером была странная дружба. Не думаю, что смогу когда-нибудь загладить перед ним свою вину. После возвращения он у меня не был ни разу, и мне его не хватает. Мне очень нужно, чтобы он поддержал меня, помог пережить то, что нас ждет. Нам всем следовало бы держаться друг друга, если император приедет судить нас. Я только надеюсь, что его недовольство быстро пройдет. Столько народу ушло из жизни, что даже мои собственные воспоминания кажутся мне незнакомыми.
И ее я тоже потерял.
Кажется, будто я знал эту девушку много лет. Ничто так не обостряет любовь, как война. Каждую ночь я не сплю и вижу ее. Я убаюкиваю себя, шепча за нее молитвы. Я молюсь, чтобы она не попала в руки этого сумасшедшего дьявола. Я молюсь, чтобы она простила меня за то, что я не смог ее уберечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112