- Совсем забыла, что у вас траур. Ведь почти два года прошло, как скончался твой свекор! И как это я запамятовала! Меня надо оштрафовать на большой кубок! Ладно, оставайся со мной!
Госпожа Ю дала наставление жене Цзя Жуна, и та пошла провожать госпожу Син. Но о том, как они сели в коляски и уехали, мы рассказывать не будем.
Между тем матушка Цзя и все остальные полюбовались коричными цветами, выпили еще вина и завели разговор. Неожиданно у стены, под коричным деревом, будто всхлипывая, заиграла флейта. В эту ясную лунную ночь нарушившие тишину нежные звуки флейты словно унесли с собой горести и печали. Все слушали, затаив дыхание, и не сразу пришли в себя, когда музыка смолкла. А потом стали выражать свое восхищение и снова наполнили кубки.
- Вам и в самом деле музыка доставила удовольствие? - с улыбкой спрашивала матушка Цзя.
- Еще бы! - дружно ответили ей. - Мы очень вам благодарны!..
- А сыграй они мелодию попротяжней, было бы совсем замечательно, - сказала матушка Цзя.
Она приказала налить кубок вина и отнести музыкантше.
Вернулись служанки, которых послали справиться о здоровье Цзя Шэ, и доложили:
- Нога у старшего господина хоть и распухла, но ничего опасного нет. Приложили лекарство, и боль поутихла.
Матушка Цзя со вздохом сказала:
- А еще говорят, будто одних я больше люблю, других - меньше. Но я обо всех забочусь и волнуюсь из-за каждого пустяка.
Пришла Юаньян. Принесла капор и плащ и обратилась к матушке Цзя:
- Уже поздно, госпожа! Выпала роса, и вы можете простудиться. Пора собираться домой, отдыхать.
- Веселье в самом разгаре, а ты увести меня хочешь! - отмахнулась матушка Цзя. - Что я, пьяна? Вот назло не уйду до рассвета!
Она приказала налить ей вина, надела капор, накинула плащ и поднесла кубок к губам. Выпили и остальные. Шуткам не было конца. То и дело раздавался смех.
Но вот опять зазвучала флейта - скорбно, протяжно. Все притихли. Неизбывная грусть охватила матушку Цзя. Ее никак нельзя было развеселить. Наконец приказали подать еще вина и прекратить музыку.
- Можно я расскажу одну забавную историю? - спросила госпожа Ю.
- Рассказывай, - разрешила матушка Цзя, заставив себя улыбнуться.
- В одной семье было четыре сына, - начала госпожа Ю. - Старший - одноглазый, второй - одноухий, третий - с одной ноздрей. А у четвертого было все - и глаза, и уши, и нос как нос, вот только немым уродился.
Пока госпожа Ю говорила, матушка Цзя закрыла глаза, словно задремала. Госпожа Ю умолкла, и они с госпожой Ван тихонько ее окликнули.
Та открыла глаза, улыбнулась:
- Продолжай, продолжай! Я не сплю, просто так, отдыхаю.
- Ветер усилился, - заметила госпожа Ван. - Не пора ли домой? А завтра снова сюда придем. Шестнадцатого числа луна тоже красивая.
- Сколько времени? - поинтересовалась матушка Цзя.
- Четвертая стража, - ответила госпожа Ван. - Девочки не выдержали и ушли спать.
Матушка Цзя огляделась. На своем месте сидела одна Таньчунь.
- Ладно, - улыбнулась матушка Цзя. - Не привыкли вы допоздна засиживаться. Сил не хватает. Здоровье слабое. Так что лучше уж разойтись! Бедняжка Таньчунь! Терпеливо сидит, дожидается… Пусть идет домой, и мы пойдем!
Матушка Цзя выпила чаю, села в паланкин, и служанки понесли ее к воротам. О том, как она возвращалась домой, мы рассказывать не будем.
Служанки между тем принялись убирать посуду и недосчитались одной чашки. Стали искать - не нашли.
- Может быть, ее разбили? - спрашивали друг у друга девушки. - Но куда, в таком случае, девались черепки? Не найдем, скажут, что мы стащили.
Все твердили одно:
- Мы чашки не разбивали. Может быть, кто-нибудь из служанок? Надо вспомнить, кто брал чашку, и спросить!
- Совершенно верно! - обрадовались женщины. - Цуйлюй брала чашку, у нее и спросим!
Одна из женщин пошла искать Цуйлюй и едва вошла в аллею, как увидела ее и Цзыцзюань.
- Старая госпожа ушла? - спросила Цуйлюй. - А где наша барышня?
- Ты спрашиваешь, где барышня, а я хотела бы знать, где чашка, - проворчала женщина.
- Я только хотела налить барышне чай, - ответила Цуйлюй, - а она исчезла.
- Госпожа велела барышням идти спать, - произнесла женщина. - Ты вот пробегала, а теперь барышню свою не найдешь!
- Не может быть, чтобы барышни украдкой ушли, - возразили Цуйлюй и Цзыцзюань. - Они где-нибудь гуляют! Может, пошли провожать старую госпожу! Мы поищем! Где барышня - там и чашка. Не суетись!
- Если чашка у барышни, то и в самом деле незачем суетиться, - ответила женщина. - Как бы то ни было, за чашкой я завтра приду!
С этими словами женщина ушла. А Цзыцзюань и Цуйлюй отправились к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй и Сянъюнь и не думали идти спать. Просто Дайюй заметила, что матушка Цзя вздыхает, что за столом почти пусто, а тут еще Баочай с сестрой ушли. Дайюй почувствовала себя совсем одинокой и всеми забытой, отошла в сторонку и, облокотившись о перила, заплакала.
Баоюй в тот день был рассеян и никого не замечал: все его мысли были обращены к Цинвэнь - ей стало хуже, болезнь обострилась. И как только госпожа Ван сказала, что можно идти спать, он поспешил к себе. У Таньчунь, расстроенной домашними неприятностями, тоже не было ни малейшего желания развлекаться. Только Инчунь и Сичунь все еще были здесь, но они никогда не дружили с Дайюй, и утешать ее принялась Сянъюнь.
- Ты умная девушка, а не бережешь себя, - сказала Сянъюнь с укором. - Получилось как-то нехорошо. Баочай и Баоцинь все время твердили, что нынешний праздник Середины осени мы проведем вместе, устроим собрание поэтического общества и будем сочинять стихи. Но потом они забыли о нас и сами ушли любоваться луной; никакого собрания не было, и никаких стихов мы не сочиняли. Все родственники - эгоисты. Недаром сунский Тайцзу сказал: «Я не позволю кому-то спать у своей постели!» Ну и пусть они о нас забыли. Мы и вдвоем можем стихи сочинять, а завтра их пристыдим!
Дайюй, не желая огорчать подругу, сказала:
- Какие тут стихи, когда такой галдеж?!
Сянъюнь засмеялась.
- Любоваться луной с холма - хорошо, но еще лучше внизу, у воды. Знаешь, у подножия горки есть пруд, где у самой воды стоит павильон Кристальной впадины. Те, что вели работы в саду, отличались прекрасным вкусом. На этой горке самое высокое место назвали Лазоревым бугром, а самое низкое, у воды - Кристальной впадиной. Слова «бугор» и «впадина» и знаки, которыми они пишутся, редко употребляются, потому в названиях террасы и павильона создают впечатление чего-то нового, оригинального. Тот, кто их придумал, не пожелал следовать трафарету. Оба эти места - одно наверху, другое внизу, одно светлое, другое тенистое, одно на горке, другое у воды - словно созданы для того, чтобы любоваться луной. Кому нравятся высокие горы и бледная луна, подымаются наверх, кто предпочитает яркую луну и чистые волны, спускаются вниз. Хотя на байхуа слова «бугор» и «впадина» читаются и пишутся несколько по-иному, чем на вэньяне, все равно их считают грубыми. Слово «впадина» мне встретилось всего раз в стихотворении Лу Фанвэна, где есть строка: «Во впадине на тушечнице древней туши накопляется немало…» Ну разве не смешно, что поэта упрекали в банальности?
- Это слово встречается не только у Лу Фанвэна, но и у других поэтов и писателей древности, - возразила Дайюй. - Взять хотя бы «Оду о зеленом мхе» Цзян Яня, «Книгу о чудесах» Дунфан Шо, рассказ «Чжан Сэнъяо расписывает кумирню». Люди нынешнего времени этого не знают и потому считают это слово простонародным. Скажу по правде: это я придумала такие названия павильону и террасе. Отец велел это сделать Баоюю, но он придумал неудачные. Тогда придумала я, записала и показала старшей сестре, а она велела их показать дяде, и дяде они понравились. Ну ладно, пошли в павильон.
Они спустились по склону, свернули за горку и очутились в Кристальной впадине. По берегу пруда и до самой дорожки, ведущей к павильону Благоухающего лотоса, тянулась бамбуковая ограда. Здесь по ночам дежурили две служанки. Но сейчас, к великой радости Дайюй и Сянъюнь, они спали, потому что в палатах Лазоревого бугра господа любовались луной.
- Как хорошо, что служанки спят! - сказала Дайюй. - Давай полюбуемся отражением луны в воде.
Девушки сели на бамбуковые пеньки под навесом.
Полная луна отражалась в пруду. В ее свете сверкала вода, и девушкам казалось, будто они попали в хрустальный дворец царя рыб. Налетел ветерок, и по зеркальной поверхности пруда побежали морщинки. От окружающей красоты на душе становилось светло и радостно.
- Будь я сейчас дома, непременно выпила бы вина и покаталась на лодке! - воскликнула Сянъюнь.
- Правы были древние, говоря: «Когда сбываются все желания, исчезает радость надежды», - засмеялась Дайюй. - Нам и так хорошо - к чему еще лодка?
- Такова человеческая природа! - ответила Сянъюнь. - «Захватив княжество Лу, заришься на Шу»!
Вдруг до девушек донеслись жалобные звуки флейты.
- Это старая госпожа и госпожа развлекаются, - заметила с улыбкой Дайюй. - Флейта нам даст вдохновение. Давай сочинять пятисловные уставные стихи.
- На какую рифму? - спросила Сянъюнь.
- Сосчитаем палочки в этих перилах - отсюда и до сих пор; какая будет по счету последней, ту рифму и возьмем.
- Прекрасная мысль! - промолвила Сянъюнь.
И они принялись считать палочки. Оказалось тринадцать.
- Как назло, тринадцатая рифма! - произнесла Сянъюнь. - Она употребляется так редко, что вряд ли у нас получатся стихи. Ну, начинай!
- Ладно, посостязаемся, кто сильнее в стихосложении, - улыбнулась Дайюй. - Жаль только, нет бумаги и кисти, нельзя записать!
- Завтра запишем, - ответила Сянъюнь, - надеюсь, нас память не подведет.
- Ну, тогда слушай, - сказала Дайюй и прочла:
…Пятнадцатый день - это осень в своей середине.
Но день позади. Вот и вечер уже настает.
Сянъюнь на мгновение задумалась, но тут же подхватила:
Прозрачность и свежесть! Похоже, что наша прогулка
Совпала с весною, и мы перешли в новый год!
…Стрельца и Ковша засверкали извечные звезды,
Светилами ярко расцвечен ночной небосклон…
Дайюй, смеясь, продолжала:
…А здесь, на земле, перелив благозвучный свирели,
И флейты не молкнут, и слышится струн перезвон.
Пусть кубки с вином поднимают в разгаре веселья,
Чтоб ночь пролетела отрадно в пирушке хмельной…
- «Пусть кубки с вином поднимают…» - это хорошо, - улыбнулась Сянъюнь, - но парная строка должна быть еще лучше.
Она снова задумалась и прочла:
Сейчас у кого широко не распахнуты окна,
Чтоб, к ним подойдя, любоваться плывущей луной?
…Мороз… Но не сильный. Скорее - приятный морозец.
Но ветер подул - и как будто огнем обожгло…
- Неплохо! - отозвалась Дайюй. - Лучше, чем у меня. А подумай ты еще немного, получилось бы совсем замечательно.
- Стихов на эту тему мало, она трудная, поэтому можно использовать уже готовые строки, - сказала Сянъюнь. - Будь у меня что-то очень хорошее, я приберегла бы на конец.
- Посмотрим, что ты прочтешь в конце! - с напускной строгостью промолвила Дайюй. - Стыдно ведь будет, если ничего интересного не придумаешь! - И она прочла такие строки:
А ночь между тем все равно хороша при морозе:
Согрета душа, и на сердце светло и тепло.
…Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой, -
Тебе не пристало Почтенного старца корить…
- Про «лунную лепешку» никуда не годится! - засмеялась Сянъюнь. - Это ты нарочно придумала, чтобы поставить меня в тупик.
- Побольше надо читать, - возразила Дайюй. - Ведь выражение «Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой» взято из старинной книги, «Истории династии Тан»…
- Ладно, у меня уже готова следующая строка, - объявила Сянъюнь.
Коль надо арбуз расчленить, чтобы стал он как лотос,
Тебе не пристало над юною девой трунить.
…Сколь свеж аромат при сияющем лунном восходе
Коричника лунного - яркого, словно нефрит…
- Вот это ты наверняка сама придумала! - воскликнула Дайюй.
- Завтра проверим, а сейчас незачем терять время, - заметила Сянъюнь.
- Ладно, - согласилась Дайюй, - и все же вторая строка у тебя неудачная. «Норичника лунного… нефрит» такой же избитый образ, как «золотая орхидея». Тебе не хотелось думать, вот ты и произнесла первое, что пришло в голову.
Сказав это, Дайюй прочла такое стихотворение:
Вот отблеск луны златоцвета умножил сиянье, -
И стал златоцвет и прекрасен и пышен на вид!
Свечей восковых ослепило сиянье, окрасив
Все пиршество в алые с яшмовым блеском тона…
- Да, «…златоцвета умножил сиянье» тебя выручило! - воскликнула Сянъюнь. - Тут долго думать не надо! Взяла готовую рифму, и только! За это тебя не похвалишь! Да и вторая строка придумана наспех.
- Я прочла в ответ на «яркого, словно нефрит» «алые, с яшмовым блеском тона…», - ответила Дайюй. - Без поэтических образов древних нам не передать всю эту красоту!
Сянъюнь ничего не оставалось, как произнести следующие строки:
…Разбросаны кости небрежно средь винных сосудов,
Цветник ароматен, и нет здесь игры без вина.
Всем розданы роли: загадывать либо ответить,
Затейника ж главного непререкаем приказ…
- Вторая строка мне понравилась! - заметила Дайюй. - Только трудно подыскать к ней парную.
Она подумала и прочла:
…Извольте ответить, что где-то в подтексте сокрыто
Стихом или прозой трех вам задаваемых фраз?
Пестры и игривы - вас ждут разноцветные кости,
А если «четверка» - то в красный окрашена цвет.
Сянъюнь засмеялась:
- Выражение «трех вам задаваемых фраз» очень интересно! Просто и изящно. А вот «пестры… разноцветные кости» неудачно!
Сказав это, Сянъюнь прочла:
Цветка кругового коварно порою движенье!
Под бой барабана скорее ищите ответ!
…А в лунном сиянье струя ветерка заиграла, -
И двор наш во власти расцвеченной, яркой волны…
- Годится! - заметила Дайюй. - Но со второй строкой опять схитрила! Хочешь отделаться словами о ветре и луне?
- Я говорила о лунном сиянии, - возразила Сянъюнь. - Стихи должны быть красивыми, достойными темы.
- Ладно, - согласилась Дайюй, - оставим пока как есть. А завтра опять к ним вернемся!
И она произнесла такие строки:
…И все, что вокруг, - Небеса и Земля - окунулось
В бездонность вселенной, - наверно, по воле луны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81