По всему залу кольцедарителя раскатилась звонкая песнь арфы Хеорренды, когда закончил он песнь такими словами:
— Знаки видны в небесах, и предзнаменования читаются во внутренностях жертв — грядет снова век Этлы, наступает на этот разрушающийся мир! Близится страшный день Муспилли, когда бессмертные боги сойдутся в смертельной схватке с великанами, врагами рода людского. Мировой Змей поднимется из глубин, распахнув пасть от моря до земли. На востоке лопнут цепи Волка, и вой его прокатится над ядовитыми болотами.
И кто этот Волк, как не Этла, вернувшийся разорить этот опустошенный войнами мир? Разинув красную пасть, жаждет он пожрать самого Водена, с неистовых его челюстей капает ядовитая кровь, земля сотрясается от топота войск. И когда капает кровь его наземь, вспыхивают пламенем горы, каждое дерево под небесами загорается, пересыхают реки, черные болота засасывают сами себя, небо тлеет от всепожирающего жара, луна падает с багровых небес, весь Срединный Мир в огне, рушатся скалы, море кипит дымящейся кровью.
Тогда приходится воинам Водена сражаться яростно, как медведи и волки, и каждый герой, что носит щит впереди войска, в битве этой делает все, что может. Каждое жадное лезвие напьется допьяна вражьей крови. Где больше опасности, там больше славы! Слушайте же песнь Хеорренды, о таны-щитоносцы, пьющие крепкое пиво скильдингов! Острите мечи и начищайте ваши шлемы с вепрем! Готовьте ваших морских змеев и созывайте воинов! Стрела войны Кинрика пролетела среди родичей Водена, и вновь грядет к нам век Этлы! Песнь скопа обрушилась на воинов, как волна крепкого пива, когда оно завладевает воинственным сердцем, заполняя его дикой тоской по доброму оружию, странствию по лебединой дороге и звону острых мечей по боевым шлемам. Мощь Водена крепко держала их — ведь что такое поэзия, как не мед Водена, а война — ярость Водена?
Итак, прозвучали в стенах Хеорота и похвальбы, и клятвы. Над пированьем парил тот, кто стал цаплей неразберихи, похищая разум мужей и погружая их в бешенство, которое мало доброго принесет земле Бриттене, как только с уходом зимы падут с рек ледяные оковы На запад по морским волнам заскользят морские змеи, по дороге китов, неся по груди соленого моря бурю боевого бешенства опт раздоров и пожинателя трупов.
Черно было одеяние ночи, и метель все еще стучала по скрепленным железными скобами балкам Хеорота, когда опустели скамьи и было воинам позволено лечь спать в зале. В изголовье положили они свои крепкие, светлые липовые шиты, на скамье над каждым спящим героем стоял его высокий боевой шлем, лежала плетеная рубаха из сияющих звонких колец и крепкое копье Это бесчисленное воинство в любую минуту готово было встать на битву за своего повелителя — закаленным в битве и отважным было это доблестное войско!
Так проводили зиму бесчисленные племена викинга-кинн, жившие у Вест-сэ и Ост-сэ. Короли в своих пиршественных залах выставляли доброе пиво и раздавали золотые кольца, в то время как те, кто был связан с ними узами верности, лелеяли недобрые мысли о кованых мечах в запекшейся крови, жестокоострых, сносящих гребни со шлемов их врагов.
Тем временем Хеорренда, прославленный скоп, сел на свой корабль и вернулся на север через пролив Скедениг, миновал полуостров венделов, пока снова не поплыл по бешеным волнам Вест-сэ. Однако он не стремился вернуться ко двору Кинрика в земле гевиссов, не искал он и берегов Бриттене. Он продолжал торить свой путь к северу, через бурное серо-зеленое море. Плыл он вдоль Нортманн-ланда, пока не добрался до Халголанда. Севернее Халголанда никто не жил, но Хеорренда мыслил забраться еще дальше.
Три дня плыл он к северу вдоль берега, оставляя землю по правому борту, а открытое море — по левому Миновал он заброшенные гавани, самые дальние, куда заходили китобои и где ловцы трески искали самые отдаленные банки в открытом океане. Сюда, пролетая над морем, завлекают ведьмы чарами и соблазнами свой улов, меняя цвет волн на бледно-зеленый там, где в глубине прячется их логово Среди островов на этом холодном берегу полным-полно колдовства, безногие чешуйчатые твари наблюдают за мысами из своих логовищ в могильниках. Халголанд на Севере — край тайных мест, всего коварного и лживого, тайного, раскосого.
Но не наобум Хеорренда шел сюда по дороге тюленей, к этому пустынному морю и скалистым островам. В Хеороте хватало героев, знающих, как лезвием клинка и острием копья раскалывать шлемы и отсекать руки да ноги, да и корабли фризов были вполне хороши, чтобы везти тех из племени бриттов, что выживут после побоища, к рабству, цепям да презрению. Но близится час Муспилли, и тогда не только мечи да рабские ошейники понадобятся для красного урожая. Нужны будут слова мудрости, заклятья, видения, кровавые жертвоприношения — все это должно быть наготове, если королю Кинрику суждена удача в этом походе.
Далеко в промерзших диких северных краях, на рубежах Срединного Мира, живет тролльское отродье, племя скриде-финиов, которыми правит их король Кэлик. Они искусны в чародействе и колдовстве, совершенствуясь в своем могуществе каждый год в ледяной ночи, что длится целых три месяца Скоп вез с собой под плащом рунный посох, расписанный блотере двора короля Хродульфа. Этот человек был искусным провидцем, и знания его позволяли ему сплетать и расплетать рунные чары, некогда обретенные Воденом, пока висел он на ветру на дереве. И такие руны начертал он: «Хеорренда зовусь, мудрый среди странников, приносящий удачу»
Корабль Хеорренды все плыл и плыл на север. К югу от Халголанда побережья были плодородными, снабжая пищей многих королей, но теперь горы все ближе подступали к любимому китами морю, покуда между скалами и берегом не осталось каких-то трех миль. Они отбрасывали мрачные тени, но еще мрачнее было небо над ними. Солнце, яркий светильник небес, казалось лишь ободком на юге над морем, проходя каждый день обычным путем и погружаясь в пучину океана Гарсегг.
Хеорренда стоял на носу корабля, глядя вперед. Мороз леденил его ноги, оковывал их холодными цепями, голод терзал его душу. Зима брела по ледяному морю, чьи волны с ревом разбивались о скалистые утесы. Сосульки свисали с рангоутов и такелажа из крепкой китовой шкуры, парус тяжело хлопал на ветру, и ледяной град, холоднее которого не было, хлестал по всему крепкобокому кораблю, с трудом шедшему по вздымающимся волнам. В мыслях скопа был лишь рев белопенных волн да плеск холодного моря. Слышал Хеорренда не веселый смех мужей в медовом чертоге, а жалобный стон баклана или песнь дикого лебедя. Над головой его кричала чайка с обледеневшими перьями, и крачка вторила эхом со своего опасного насеста на утесе.
Вперед по бушующему морю шел корабль, пока странствие не измучило скопа. Густой туман, навеянный ведьмами, низко нависал над ним, ему трудно было дышать. Иногда к кораблю приближались чудовища бездн, выпуская столбы воды, которые, казалось, упирались в небо. Тощие стражи глубин, они широко разевали свои ужасные пасти, улавливая в них беспечные стаи рыб. Привлеченные сладким запахом, мириады жертв безрассудно устремлялись к своей судьбе. Так, думал Хеорренда, может кончиться и это безрассудное странствие. Ведь он вступил в царство вечной ночи, и пурга неслась с холодного Севера. Темные волны набрасывались на нос корабля — беспокойный океан жаждал увлечь суденышко в пучину, под мертвые воды. В пасти кита, под темной волной мог оказаться корабль со всеми, кто был на нем, попасть в ту черную пустыню, что была некогда в дни предначальные, когда не было ни песка, ни моря, ни холодных волн, ни небес над ними, трава не росла и пустота была великая.
За рубежами мира, глубоко под водой, где морские драконы и водяные чудовища рыщут в поисках несчастных жертв, под ложем океана, девять дев Эагора вращали сокрушающий воинства жернов, из скалы сделанный. Все быстрее вращалась мельница Океана, два ее жернова были огромными, как острова в бездне. Все страшнее звучал хохот прекрасновласых дочерей жадного Эагора — словно бешеный сырой западный ветер, — когда мололи они и спиралью текла соль в прожорливый океан.
Затем, когда жернова разогнались, девы начали молоть с безумием великанш. Дрожала опора, сотрясалась земля, мельничный короб сломался, и жернов разлетелся на куски! Девять лет трудились мельничные девы под землей, а теперь в бешеной ярости запустили они огромным камнем в лицо земле. Они сдержали безжалостное слово рабынь, изъеденных грязью, измученных холодом, ведомых ненавистью. Содрогнулось дно морское, задрожала земля, покатились вниз с утесов камни, и сами утесы рухнули в коловорот земли и моря в пене и брызгах. Мололи девы так, как им хотелось, а не как заблагорассудится смертным, среди которых возбудили они раздоры и кровавые свары. Кровавили они мечи, когда кольчужные воины летели в гущу битвы и вонзали копья в открытые раны истекающих кровью врагов.
Девять пенновласых дочерей Эагора швырнули крутогрудый корабль Хеорренды на острозубые рифы и скалы. Затем, когда уже казалось, что утлый челн разобьется об омываемые морем камни, в Вест-сэ разверзнулся чудовищный водоворот, пасть великого Мирового Жернова, стараясь втянуть в свою глотку корабль скопа, в челюсти, где каменные жернова бесконечно перетирают все в зернистый песок.
В сгущающемся сумраке Хеорренда разглядел холодные скалы, у подножья которых выступали четыре зубчатых камня. Сейчас ясные звезды заволокло тьмой, однако они успели завести морской прилив к узким протокам, на стенах которых сидели на корточках инеистые великаны, радуясь жертве Кормчий был искушен в морской науке, это был человек из хэретов, привыкших к нраву Вест-сэ. Но и он трясся от ужаса, когда искал безопасный путь вдоль каменных утесов, поскольку с моря напирали на них ледяные острова, раскалываясь и трескаясь от мороза. Хотелось им раздавить хрупкие деревянные борта между голубыми и серыми утесами.
Как-то ночью, между сном и явью, Хеорренде пригрезилось, будто бы увидел он на плавучей льдине огромного белого медведя, который встал на дыбы и стал махать на них лапами. Полный страха, не зная, что бы это могло значить, Хеорренда спросил капитана, и тот сказал, что это означает, что погода ухудшится и что поднимется буря. С востока пойдет снежный буран. Так и случилось, поскольку дно океана тряслось от содроганий Океанского Жернова и корчилось в тисках колец Мирового Змея. И стало казаться, что всех на корабле поглотят воды озера китов.
— Смерть нашу предвижу! — причитал скоп, вертя в руках рунный посох. — Души наши трепещут между этим миром и иным! Обречены мы погибнуть на мрачном Севере, мороз, холод и ужас окружают нас!
С сердцем, почти остановившимся от страха и леденящего холода, Хеорренда распахнул свою словосокровищницу ветрам и произнес следующий геалдор:
Лети, мой корабль, впереди урагана
От края песен, легенд и преданий
Дрогнет отважный — проигран бой,
И Водена челн захлестнет волной.
Песнь паруса наполняла твои —
А ныне ты не плывешь, а стоишь
По слову Водена в путь мы пошли —
И сгинем здесь, далеко от земли
Злобные льдины, метель и снег —
Куда кораблю свой направить бег?
Жестокий, режущий северный ветер срывал слова с уст Хеорренды, внезапно разом обрушились на мореходов жесточайшая из непогод и мрачная ночь. Но когда смерть, казалось, уже стояла рядом, из глубин морских перед ними явился белый кит. Он заплясал на волнах и повел их вперед — целыми и невредимыми прошли они через множество опасных проливов, в обход рифов с острыми как бритвы хребтами. За спиной этого кита море вокруг пенновеичанного корабля становилось спокойным, и его окованный железом нос с головой змея легко и быстро скользил по течению. И вышло так, что море несло их на приливной волне, пока не достигли они одинокого залива, где прибой омывал берег земли скриде-финнов. Нет на земле более северного края, чем этот, нет места холоднее; отклоняется ли дальше берег к востоку или море врезается в сушу — люди не знают.
Там искусный в песнях морестранник и высадился. Укрыв драконью голову на носу своего быстрого судна, чтобы духи этой земли, кишевшие на каждом холме и каждом мысу, не испугались ее разверзнутых челюстей, он встал на якорь. На промерзшем берегу нашел он скриде-финнов, разделывавших тушу огромного кита в пятнадцать эллов длиной у пылающего костра. Поначалу скопу трудно было понять, люди ли это вообще или чудища, ибо одеты они были в шкуры диких зверей, сшитые жилами. Более того, казалось ему, что они лают и рычат друг на друга, а не разговаривают человеческим языком. Тем не менее скриде-финны радушно приняли Хеорренду и его спутников, поскольку на его корабле был груз янтаря и меда из Эстланда и другие дары, милые сердцу беормов и скриде-финнов, что живут севернее всех людей.
Скоп и его спутники некоторое время прожили в шатрах скриде-финнов, ожидая знака. Ведь на этом крае лежала вечная ночь, и лишь по движению звезд люди отмечали время. Так Хеорренда провел тридцать пять ночей в шатрах скриде-финнов. Наконец настал день, когда с некой высокой горы приехал человек верхом на олене и принес весть о том, что солнце через пять дней вернется.
Скриде-финны обрадовались и стали готовиться к обрядам в честь возвращения дневного света. В девятом часу того дня Хеорренда, стоя у входа в шатер, увидел, что к нему приближается старый седой волк. Тогда он вошел внутрь, надел малицу из шкуры морского котика с капюшоном и снегоступы. Попрощавшись с милыми своими спутниками, он отправился вслед за волком по снежной равнине.
Пять дней шел Хеорренда один, если не считать его волка-провожатого, через ту снежную пустыню, которую скриде-финны зовут Похьянмоа. А на пятый день над лесами на юге показался край солнца. Похьянмоа — бесформенный мир, промерзший и пустой, царство Пакканена с ледяными пальцами, чье дыханье — острый, как нож, ветер. Бродит он вдоль берегов Похьянмоа, замораживая заливы и озера, покрывая льдом берега моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106