— Ты должен сказать королю, чтобы он взял знамя, а я построю людей в фалангу. Мы должны попытаться пробиться к восточным воротам!
Мэлгон понял и, встав во весь рост, вырвал древко знамени Кимри из земли Динайрта. Он высоко поднял Красного Дракона, а Руфин построил остатки нашего госгордда. Воины стали как стена среди битвы, как щетинистый лес копий. Медленно, как смертельно раненный медведь, в бока которого вцепились псы, мы стали прорубаться к воротам.
Враги подняли радостный боевой вопль, сгрудившись вокруг нас, накатывая волна за волной. Я краем глаза увидел, как упала наземь серебряная игральная доска, как были втоптаны в землю золотые фигурки, как король, запятнанный кровью, упал со своего возвышения. Но времени все это обдумывать не было. Нас теснили назад, и все, что можно было сделать, так это устоять на ногах. Упавших мгновенно затаптывали и рубили. Я держался рядом с королем, который шел, на целую голову возвышаясь над окружавшими его воинами. Бык-Защитник Острова Придайн высоко нес знамя Красного Дракона Придайна, под которым Артур двенадцать раз мчался к победе.
Что мы будем делать, когда выберемся из-за стен, я не видел. Однако времени на раздумья не было — боевой туман окружал нас со всех сторон. В глазах моих стояли зияющие раны и разинутые рты, страшные крики раздавались в спиральных ходах моих ушей. Мы остановились — почему, я сказать не мог, и я закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса. У меня в глазах стояли тела, лишенные рук и ног, безглавые, окровавленные, катящиеся на землю головы, вздрагивающие отсеченные конечности.
— Ты безумен, Мирддин, где твой разум? — возник у меня в голове вопль. — Вокруг тебя — пустота, куда ты денешься?
Показалось мне, что бездонный океан хлынул на сушу, поглощая равнины, поднимаясь до разваливающихся стен, стеная и бессвязно бормоча в смятении. Все вокруг тонуло в темном кровавом море, из чьих глубин вставала перед моим застывшим от ужаса взором мешанина частей тел мужчин и женщин, где голова не подходила к телу, как были разными руки и ноги.
Я припомнил те страшные строфы, которые произнес Талиесин на вершине горы Меллун:
Но только лишь Ардеридд стоит того, чтобы жить
И пасть в последней войне в последней из битв
Но время еще не пришло…
Я заставил себя не слушать мучительных криков, поднимавшихся из бездны, но прежде я услышал еще более громкий рев, вынудивший меня открыть глаза и в изумлении воззриться пред собой. За стеной прикрывавших нас копий и белых щитов я увидел зияющий проход восточных врат Динайрта, через которые, как сказал Руфин, мы должны были отступать. Словно сквозь воду или туман я увидел, как передний ряд нашего отряда раздался, как белогривая волна разбивается об острую скалу у подножья утеса.
Там, в проеме ворот, стояла страшная фигура — человек или медведь, трудно было сказать, — тот самый, кто угрожал нам при первом приближении врагов к нашим воротам. Своими могучими руками он хватал и давил храбрейших воинов Кимри, выдавливая из их тел воздух и кровь Никто не мог противостоять ему, все в ужасе подались назад Он возвышался в воротах с окровавленными по самые плечи огромными руками. Под ногтями и между зубами его застряли клочья мяса, он рычал и хрипел на тех, кто осмеливался поднять на него меч или копье. Затем он устремил взгляд своих налитых кровью глаз, сверкавших из-под личины шлема, на Мэлгона Гвинедда, стоявшего в окружении щитов. Как повисшее у нас над головами кроваво-красное в густом клубящемся тумане солнце, сверкнула из-под шлема с вепрем злобная ухмылка Беовульфа.
— Слушайте, что я теперь скажу вам, бритты, и тебе, именующий себя Драконом Острова! — проревел языческий боец. — Много повидал я здесь отсеченных рук и ног и разбитых щитов, расколотых шлемов и пробитых кольчуг, зарубленных вождей. Я был поединщиком трех величайших королей, что вершили власть на земле, — Хигелака, Хротгара и Хродульфа! Я сражался в двенадцати больших сражениях, я убивал подводных чудовищ, я предал позорной смерти Гренделя и его чудовищную родительницу! Теперь же я покончу с этой битвой! Довольно было пролито крови даже ради насыщения серого татя болот, и уже обожрался падалью черный ее пожиратель. Я пришел помериться силами с тобой, о Дракон, и худо будет мне, ежели не уложу я тебя добрым моим мечом Нэглингом! Никакое войско не станет сражаться, когда убит король, а тебе недолго осталось жить. Слыхивал я о мертвых, которые продолжали сражаться уже после смерти, и чтобы все узнали, что ты уже воистину мертв, я отрублю тебе руки и ноги, отсеку голову и изрублю твое тело в куски!
При этом великан расхохотался громким, страшным смехом, и бесчисленные полчища Ллоэгра, сгрудившиеся вокруг нас, тоже разразились презрительным, насмешливым и злым смехом. Высоко подняв свой огромный меч, Беовульф зашагал через открытое пространство к королю. Мэлгон Гвинедд твердо стоял в середине всего. Над ним на древке бессильно висело знамя Кимри, Дракон поник среди смрадного тумана битвы. Никто не встал между Драконом Мона и его жестоким врагом.
Поединщик Кинурига, языческий вождь, остановился в трех копьях от ожидавшего его нападения короля Кимри. В ликовании от силы своей он снова вскричал:
— Слушайте же слова мои, люди ангель-кинн, и вы, люди моего собственного народа, ведеры и геаты! Все знают — это я убил Дагхревна, носившего стяг хугов, вложив его в руку владыки моего, Хигелака. Не мечом убил я его, в жестоких объятиях моих раздавил я его и кости и сердце его! Ныне поднимаю я добрый меч Нэглинг против врага моего, но, думаю, в нашей схватке Дракон, враг мой, будет биться палящим огнем и ядовитым дыханием. Но не ради этого ношу я кольчугу и щит. Душа моя горит жаждой битвы, потому не стану я больше насмехаться над хилым врагом моим. Ждите у насыпи, товарищи мои, — в этом деянии вам части не будет, да и не человеку мериться силой с огнедышащим стражем кургана — мне одному это по силам. Один я совершу это деяние, добуду золота отвагой своей, а ежели проиграю, то война, страшная разрушительница жизни, заберет вашего владыку!
Так говорил Беовульф, насмехаясь над могучим королем, своим противником, и Мэлгон встал, изготовившись к поединку, рядом с Красным Драконом. Беовульф взмахнул над шлемом с изображением вепря своим широким мечом, древним клинком, выкованным в давние года великанами, и шагнул вперед. Время для меня растянулось до бесконечности, и, казалось, навечно пало страшное заклятье тишины на этот пятачок земли, окруженный воинами, стенами крепости, пределами земными. Тишину нарушал лишь грохот шагов одетого в кольчугу великана.
Я стоял неподвижно, как и король, взор мой туманили видения приближающегося конца. Все вокруг меня бешено закружилось, я начал терять сознание. И в это мгновение откуда-то рядом масляной струей с ревом плеснуло опаляющее пламя. Длинный язык его крылатым змеем, вырвавшимся из каменной своей расщелины, пронзил воздух, роняя яд с красных распахнутых челюстей. Мне опалило бок, я задохнулся черным, противным, вонючим дымом.
Прежде чем я успел подумать о том, чтобы поостеречься, или удивиться, или обернуться посмотреть, откуда вырвалось это бешеное всепожирающее пламя, я увидел, как оно ударило в грудь могучего противника Мэлгона. Горящая жидкость вмиг покрыла его с головы до ног. Он возвышался над нами, полыхая сверху донизу, как сигнальный костер на высоком холме под Калан Гаэф. Гневное пламя плавило кольца его стальной кольчуги, пожирало поросшую шерстью плоть, на миг открывшуюся среди огня и тут же вспыхнувшую, как только пламя сожгло его седую бороду. Черный дым потянулся вверх над пламенем, спиралью клубившимся вокруг его гибнущего тела. Смрад горелой плоти повис в воздухе — как от кусков свинины, что князья вынимают деревянными спицами из котла, кипящего над королевским очагом. Рев живого факела был подобен зимнему ветру, летящему над дымовым отверстием королевского зала. Кровь поединщика шипела и высыхала в одно мгновение, как вода, попавшая в горнило. Кости его трещали в огне, как на зубах королевских псов, когда они грызут их на покрытом тростником полу.
Как падучая звезда летней ночью, упал меч Беовульфа, вонзившись острием в землю, глубоко рассекши пропитавшийся кровью дерн. Из-под личины его опустевшего огромного шлема послышатся тихий заунывный вопль — это съеживались, растягивались и лопались те мехи, что давали дыхание жизни костяной опоре его груди, они трещали в столбе жгучего, текучего пламени, который мгновение назад был Беовульфом, первым поединщиком среди всех язычников, что живут вокруг моря Удд.
Струя пламени убралась так же быстро, как плеснула вперед, и на земле мы увидели пред собой только гордый шлем с вепрем, светлый меч, чадную груду полусплавившихся металлических колец и рассыпавшуюся кучку обожженной кожи и обгорелых костей. Страшный вопль — вопль раненого чудовища — поднялся среди разъяренных воинов Ллоэгра. Отважный родич павшего героя, Виглаф, сын Веохстана, рванулся вперед, собрал останки своего любимого владыки и отнес их прочь на своем щите. Пока все это творилось, ряды воинов Ллоэгра безмолвно стояли на месте, оцепенев от зрелища.
Я и сам был немало напуган, и хриплый смешок у меня над ухом застал меня врасплох.
Tarn magis ilia fremens et tristibus effera flammus
quam magis effuso cmdescunt sanguine pugnae,

Бушующий огонь, возжигаемый скорбью.
Тем сильнее, чем больше крови проливают воюющие, —
прошептал мне на ухо Руфин. — Красноречивое зрелище, ничего не скажешь Хотя, правду говоря, это средство обычно применяется при разрушении осадных машин, деревянных подставок баллист и всякого такого при штурме укрепленных городов. Однако всегда можно применить старое оружие и по-новому. Ты же знаешь, Мердинус, я отнюдь не мимолетно интересовался такими орудиями войны.
Я в изумлении обернулся. Рядом со мной стоял трибун с видом величайшего удовольствия. По соседству стояла медная трубка длиной с копье на легкой раме на колесах. Из ее зева тянулся чадный дым, в воздухе стоял резкий запах.
— Опять твоя работа, Руфин? — спросил я, слегка ошарашенный зрелищем, которое ошеломило нас не меньше, чем врагов.
— Боюсь, опять моя вина! — весело ответил он. — Видишь ли, поскольку делать было нечего и серьезной атаки мы не ожидали, я не мог удержаться и не загрузить людей работой по сооружению этих игрушек. Думаю, мои опытные сотоварищи посмеялись бы над ними.
— Но как ты умудрился выпустить эту страшную струю пламени так далеко и так ужасно? Что так яростно горит? Это мехами раздувают? — с горячим любопытством расспрашивал я.
— Это, друг мой, в войсках называют «масло Медеи», поскольку в старину Медея говорила царю Пелию, что именно такое масло вернет ему молодость, так как тот, кто встречается с его жизненным теплом, получает новую жизнь. Это изобрел некий Прокл, афинский ученый. Он изготовлял его для императора римлян во время мятежа Виталиана. Сам я узнал его формулу и подробности конструкции и работы этой трубки от искусного инженера по имени Теодор, с которым мне довелось познакомиться, когда я служил под началом Гермогена на востоке. Нет, мехи тут не нужны. Вот этот воин — мой сифонарий, а горючая смесь в основном состоит из серы, битума и нафты, которую поджигают… Боюсь, тут не место и не время рассуждать о химических основах, да и не мне выдавать государственную тайну. Я отвоевал нам небольшую передышку, которой мы должны незамедлительно воспользоваться.
— Что ты предлагаешь? — спросил я. — Мне кажется, что бы мы ни попытались сделать, положение наше отчаянное. — Я видел вокруг нас лес копий, а наши собственные люди, хотя и воодушевленные гибелью языческого поединщика, были изранены и малочисленны.
— Верно, такое соотношение сил я бы по доброй воле не выбрал, — согласился трибун, — но мы все равно должны сделать все, что можем. Эта крепость стала для нас смертельной ловушкой, поскольку если бы у врага мозгов хватило поставить на стенах лучников, так они просто бы перестреляли нас как собак поверх голов своих людей.
Старый солдат повернулся к королю и, приветствовав его, обратился к нему с такими словами:
— Мне кажется, государь, нам было бы неплохо сейчас пробиться к тем воротам, что лежат впереди, прежде чем враги соберутся с силами. Сейчас нашим людям перепала толика времени приободриться и перевести дух Ежели ты примешь мой совет, о король, то воодушеви их словами вроде: «Римляне! Сограждане! Двинемся же вперед мужественно и непоколебимо, покажем врагу нашу силу, пусть видят, что перед ними люди, которые скорее сами будут убивать, чем дадут убить себя. Наши враги всего лишь варвары, они не из камня или бронзы, которых не рассечешь, не из железа, которое не устает и ничего не чувствует. Не допустим взять ворота — и этот день еще будет наш!»
Я понимал, что нет ничего хуже, чем стоять как бараны, ожидая ножа мясника, и потому вместе с Талиесином стал уговаривать короля исполнить просьбу трибуна. Мэлгон гневно и мрачно огляделся, возвышаясь надо всеми на голову, и высоко поднял Красного Дракона над головами своих воинов.
— Вперед, воины Кимри, воины бриттов! Разве не пили вы светлого меда на пиру в моем чертоге? Встанем же и ударим на бледноликих, будем каждый как сотня! Пусть реки крови забурлят перед вами, как мед, что вы пили, смеясь, на пиру! Рубите тела быстрыми мечами, стремитесь вперед, как змеи со страшными жалами, неситесь вверх по холму, как дикие вепри!
На эти слова воины, окружавшие своего государя, ответили громогласным боевым кличем, и госгордд Мэлгона Гвинедда яростно двинулся вперед через боевой туман, прорвался сквозь восточные врата на зеленую траву вала. Сто тысяч воинов Ллоэгра были взбешены тем, что их поединщик погиб от пламени и враг вырвался из их когтей. И тогда Кинуриг вывел своих людей из крепости и повел вокруг вала, окружив бриттов. Они нападали бесчисленными полчищами со всех сторон, нанося удары копьями, так что многие пали мертвыми в луже собственной крови за стеной своих же щитов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106