До прихода Артура долина принадлежала ивисам. Здесь и до сих пор жили их потомки, давая заложников и клятвы верности королю Кинддиддану из Каэр Кери. Они были крещены. Эти ивисы возделывали низинные луга, которыми пренебрегали бритты, предпочитавшие вольный воздух холмов. Но все равно мало кто доверял поселенцам, поскольку бледноликие ивисы могли снова начать завоевания и вторжения. К тому же они продолжали придерживаться дикарского языка и обычаев своих праотцов, да и не зря говорят: «У труса много замыслов».
Печально, как печально было видеть благородную Темис, одну из Трех Великих Рек Придайна, превращенную в мутный, извилистый поток с берегами, покрытыми грязной пеной. Воистину, в прежние времена бритты были великанами, когда короли их правили Придайном с его Тремя Островами и Тринадцатью Сокровищами и охраняли их. Мрачные мысли закрадывались в мою душу, пока одиноко сидел я на упавшей каменной притолоке в разрушенном городе. Теперь там, где некогда в каждой хижине и в каждом зале звучала звонкая бриттская речь, жили змеи и лисы.
Пока я сидел в раздумьях, на меня вдруг упала длинная тень. Я поднял взгляд и увидел перед собой короля, который был истинным великаном да к тому же еще и поклялся восстановить Остров Могущества. Мэлгон Высокий обратился ко мне с громким смехом:
— Ах, Мирддин маб Морврин, неужели дошло до того, что ты ютишься в доме без крыши? Идем со мной, и, может быть, ты еще будешь носить пурпурную мантию и купаться в золоте язычников!
Я улыбнулся и встал, чтобы идти с королем. Пока мы шли по заросшей вереском улице, он объяснил мне, что хочет первым ступить ногой в Темис, поскольку он первый Пендрагон Острова со времен Артура, который пошел походом против нечестивых ивисов на юг. Вместе мы подошли к краю воды, где обнаружили причал и набережную маленькой гавани, затянутые илом и частично обрушившиеся из-за того, что деревянные опоры подгнили. Из ила под нами торчал скользкий бок затопленного судна, и речные водоросли бились над ним в потоке, как потрепанные знамена разбитого войска.
— Отсюда в прежние времена люди Каэр Кери обычно отправляли вниз по реке товары из своих кантрефов в Каэр Ллуннайн и за море, — вспоминал король. — Теперь гавань эта заброшена, да и сам Каэр Ллуннайн в руинах. Стыд и бесчестье королям и племенам Кимри, что такое произошло, сын Морврин.
— Воистину, стыд, о Мэлгон Высокий, могучий сын Кадваллона Длинная Рука! — неожиданно раздался позади нас голос. Посмотрев с края пристани вниз, мы увидели женщину, присевшую у воды. Она стирала одежду там, где дорога спускалась к броду. Она не поднимала лица, занятая своим делом, и с головы ее спускались девять расплетенных кос.
— Кто ты? Откуда ты меня знаешь? — спросил Мэлгон Гвинедд.
Женщина не ответила и не подняла головы, продолжая делать свое дело.
— Хочется мне возлечь с этой женщиной, — сказал мне Мэлгон.
— Вернись прежде из Ллоэгра к началу сбора урожая, о король, — хрипло ответила женщина и медленно подняла лицо, — тогда и поговорим о том, чтобы тебе возлечь со мной, — если вернешься.
Взгляд у нее был не из тех, с которым приятно встретиться, а голос был похож на карканье ворона.
— Удастся ли мой поход, о Прачка у Брода? — спросил Мэлгон.
— Не могу сказать, — ответила женщина. — Темис осквернена от истока до устья, но близится время, когда по южным землям Придайна потечет такая кровавая река, по сравнению с которой Темис покажется лишь ручьем.
— Я действительно слышал, что ивисские вилланы построили поселение у ее начала и отравили чистые истоки Темис. Верно, что кровь потечет от королевского похода, — согласился Мэлгон Гвинеддский. — Но скажи мне, женщина, будет ли то кровь Красного Дракона или Белого?
Женщина у воды коротко рассмеялась, колотя о камни рубаху с широкой пурпурной каймой по подолу. Рубаха запеклась в крови, и поток под нашими ногами окрасился алым.
— Не так давно, — сказала женщина, — сидела я на каменном столбе в Деганнви и говорила там с Брех, коровой Мэлгона Гвинедда. И ей сказала я слова, которые ныне говорю тебе, о король: «Смотри, злосчастная Брех из Гвинедда, будь начеку, чтобы люди Ллоэгра не застали тебя врасплох и не угнали в свой лагерь Так может случиться, если ты не будешь постоянно бдительной». Мы живем во времена разрушений, и ничто не является таковым, каким кажется, о Дракон Мона.
— Чью рубаху ты стираешь? — спросил я. — И чья кровь струится с нее?
— Это рубаха и кровь того, кто должен пасть, когда встретятся войска на поле битвы, сын Морврин. Велико будет побоище, сытен будет пир воронов, и я призову мертвых к сбору!
— Я знаю не хуже тебя, о Прачка у Брода, что где битва, там и кровь, — гневно воскликнул король. — Но не скажешь ли ты нам о том, чем все кончится, чтобы мы могли избежать нашего тингеда?
Женщина второй раз рассмеялась.
— Что предупреждать о предопределенном? — хрипло спросила она. — Если бы ты знал все, что тебе предстоит, то, думаю, это высосало бы кровь из твоего сердца и лишило бы тебя отваги. Оружие твое безжизненно лежало бы возле тебя, земля под ногами твоего скакуна была бы скользкой, как сырое мясо угря, ты претерпевал бы родовые муки женщины, и стены твердыни Деганнви стали бы для тебя призрачнее туманов, что клубятся по берегам реки!
Действительно, над рекой, заливными лугами и лесом сгущался вечерний туман, и стены разрушенного города вокруг нас вставали из его дымки, как острова из океана. Поднялся холодный ветер. Нас с Мэлгоном пробрала дрожь, и мы поплотнее закутались в плащи. Пора было возвращаться к лагерным кострам. На рассвете войско Кимри пересечет этот брод.
Женщина у воды рассмеялась в третий раз — и в последний, подняв к нам сложенные горстями руки. Сквозь клубящийся туман мы увидели кровь, густую и алую, как осадок в вине, капавшую сквозь ее пальцы на рубахи в воде у ее ног.
— Эти рубахи носить тебе, Мэлгон Хир, и тебе, Мирддин Виллт! Они защитят вас обоих — сами увидите! А те, кого покрывают они, будут уютно спать на тесном ложе под одеялом из дерна! А теперь должна я вернуться к своим делам, а вы — к своим. Я следила за вами и ныне предупреждаю вас: Псы Гверна, бойтесь Мордвидд Тиллион!
Когда вокруг нас сгустился туман, показалось мне, что под водой стоит кайрн из изуродованных голов, тел, рук и ног, из рассеченных жил и гортаней сгустками шла кровь, окрашивая воду алым. Это было лишь мгновенное видение, и все же показалось мне, что как раз эту кровь смывала женщина с рубах, которые показала нам.
С этими словами Прачка у Брода удалилась — на крыльях летучей мыши, с когтями рыси, угольно-черная, как ворон. Мы поняли, что она явилась нам из эльфийского кургана в образе прекрасной женщины.
В сгущающихся сумерках мы покинули верфь и вернулись к королевскому лагерному костру. Мне не хотелось участвовать в пиру, потому я встал в стороне, закутавшись в плащ и прислонившись спиной к холодному камню стены разрушенного города, за стенами которого был разбит лагерь войска Кимри. В красном отсвете костра я видел, как они подходили и уходили, опуская в котел свои спицы для мяса, — Мэлгон Гвинедд, его сын Рин, его двоюродные братья из дома Кунедды, Эльфин маб Гвиддно и трибун Руфин. Их лица возникали из мрачной тени — отстраненные и бледные, лишенные дневной доброты и теплоты. Они были очень похожи на отсеченные головы на кольях, которые довелось мне некогда видеть вокруг святилища мертвых.
Я думал над словами Прачки у Брода. Я понимал, что настало время покинуть моих соотечественников. Я пошел через тьму назад, к броду. Я весь был здесь, у тускло поблескивающей в бледном свете туманной луны воды, когда вдруг услыхал шаги у себя за спиной. Резко повернувшись, я узнал по силуэту трибуна и рассмеялся:
— Ты внимательно следишь за мной, Руфин! Помню, помню тот случай на склоне Динллеу Гуригон. Что на этот раз?
— Я хотел бы об этом спросить тебя, Мердинус. Ты приходишь и уходишь, как кот-мышелов, охраняющий комнату. Неразумно для короля покидать армию, и потому я решил, что лучше бы присмотреть за ним — и за тобой. Всего лишь четыре года назад при Иллирикуме гоары и илдигисалы убили четырех римских военачальников, которым хватило глупости покинуть лагерь и пойти ночью прогуляться вдоль реки, прямо как вы. Но в твоем случае что-то говорит мне, что ты намерен увильнуть от своих обязанностей и покинуть армию. Я прав?
Немного подумав, могу ли я довериться этому человеку, я решил признаться кое в чем.
— Я не покидаю тебя, трибун, хотя ты прав насчет того, что я намерен отлучиться на некоторое время. Разум мой встревожен, и я должен поразмыслить в одиночестве.
— Ты боишься исхода этого похода? — спросил трибун, глядя мне прямо в лицо. — Если так, то ты обязан проинформировать об этом государя. Или, может, доверишься мне, тому, чья обязанность подавать советы в области стратегии? Даже если ты обладаешь военным опытом, мне неизвестным, я должен предупредить тебя, что ты поступаешь безответственно, если в критический момент нашего продвижения скрываешь эго.
Слегка подумав, я сначала посмотрел в умные глаза солдата, затем на мрачный разлив реки, вытекающей из мрака, чтобы снова погрузиться во мрак.
— Ничего такого я не знаю, — наконец ответил я. — На нашем пути были знаки и видения, и я хочу удалиться от войска и подумать об их значении.
Трибун коротко рассмеялся.
— Вот уж точно, знаки и видения! — хрипло возразил он. — Знаки вопиющего нарушения дисциплины и видения полной неспособности усвоить основные принципы военного дела, заложенные Вегецием и Фронтином! Но если говорить серьезно, друг мой, ты не должен думать об этом только как о ворчании старого служаки. Я допускаю, что слишком гонял некоторые ваши отряды, что аванпосты на бродах расставлялись неправильно. Но король прекрасно выполняет мои рекомендации, и это ни капли не похоже на долгий утомительный марш, предпринятый для того, чтобы привести поротых новичков в форму. Сам увидишь, все будет хорошо. После многолетней службы на ливийской границе я далек от того, чтобы ожидать крепкой дисциплины в рядах федератов. Попробуй поговорить с ними о простаксисе, энтаксисе, эпигаксисе, гипотаксисе, паремболе — они же не только этих терминов, даже обязанностей профессионального солдата не знают!
Но наш воинский дух высок, и я думаю, мы задавим числом все, что враг сможет выставить в поле, — особенно с тех пор, как к нам присоединились отряды трех королей на броде через Сабрину. Запомни: Вечная Победа — это предназначение Рима, чья Империя ограничена не землей, а небом. Это написал Цицерон… по-моему. Ты же сам знаешь, я не слишком начитан.
Я похлопал старого солдата по плечу и улыбнулся.
— Я не сомневаюсь, что ты прав, да и в любом случае ты понимаешь в этом куда больше, чем я. Но все-таки кое-что тревожит меня, и мне необходимо немного подумать о том, как получше разобраться с этим. Как и ты, я — «серый волк» из-за моря, и у меня есть собственный взгляд на все. Каждый искусен в своем, и если мы с тобой с успехом используем свои знания, то почему бы и не добиться удачи?
— Ладно, будь по-твоему, — согласился солдат, — не в моей власти остановить тебя. Надеюсь, мы еще встретимся, поскольку мне кажется, что из тебя еще можно сделать стратега. Я никогда не был человеком письма и уехал из Александрии, поднаторев в риторике и праве немногим лучше, чем новобранец в лимитаниях. Что до Аристотелева «Органона» и «Изагоги» Порфирия — ну, я видел в них смысла не больше, чем в твоем квадрате ротас — сатор. Но мне нетрудно увидеть, что в тебе таится много мудрости и, кажется, немало добросердечия.
Руфин на миг замолк. То, что он затем сказал, признаюсь, озадачило меня. Я долго повторял в уме эти слова:
— Может, нам не суждено больше встретиться в этом мире, друг мой. Может случиться, что не все в этом походе пойдет так, как ты и твой король хотели бы. Но я надеюсь, что ты будешь доверять мне, что бы на первый взгляд ни показалось и что бы ни говорили люди, когда я заявил, что буду выполнять долг солдата римского императора. Это, как мне сказали, река Тамезис. Что ж, мы пойдем по ней до Лондиниума и увидим, как римский и бриттский стяги дружески перевьются!
Пока Руфин говорил, из клубов серого тумана вынырнула луна и медленно поползла вверх. Я увидел, как блеснули глаза старого офицера, когда он повернулся, чтобы уйти. Я ничего не сказал, но ощутил неожиданный приступ боли вроде того, что испытал, когда принцесса, супруга Эльфина, повернулась ко мне, прося помощи, в своей комнате во Вратах Гвиддно на Севере. Есть во всем этом что-то жалкое, порой невыносимое, и на миг я ощутил бессильное возмущение своим одиноким уделом, доставшимся мне в час моего зачатия.
Темна река, и берега
В гнилых лохмотьях тростника
И жалоба моя горька —
Неси же вдаль ее, река.
Мой бык сражений, светоч дня,
Владыка, поддержи меня,
Столп воинств, зов мой не забудь
И укажи Руфину путь!
Как бы то ни было, что толку роптать понапрасну? Невозможно остановить мимолетное мгновение тепла у очага вождя, как и перегородить тот бурный поток, что все время идет по пятам за мной. Как канатный плясун, показывающий свое искусство держать равновесие, я должен направлять каждую мысль на неотложное дело или все падет в одночасье, как твердыня короля Гуртейрна в горах Эрири. Под ногами во мраке я слышал торопливое журчанье реки, которую поутру должно перейти войско Мэлгона. Граница опасности.
За нами лежали королевства Кимри — край закона, где каждое племя жило под упорядоченной властью предсказанного пророчеством короля, обвенчанного с землей, властью, подпирающей небеса своим священным Древом. Там, наверху, где Древо встречается с Небесным Гвоздем, тоже есть своя королевская власть. Там, за усеянным звездами куполом небес, наполовину скрытым злыми облаками, боги играют в великий гвиддвилл, а ставкой в игре служит судьба мироздания. А здесь, под ними, — Монархия Придайна, окруженная врагами, и пешки двигают ее короли. И на небесах, и на земле все окончится битвой, огнем и потопом, и для нас это время быстро приближалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106