«Самое большее, что я могу сделать, – думал Монк, – это объяснить, почему я не могу оставаться здесь».
– Почему ты должен уезжать, папа? – спрашивала его Кассандра, когда они сидели в том самом кафе, где когда-то Мишель и Монк радовались своей любви.
«С чего же начать?» – спрашивал себя Монк.
– Ты видишь этих людей, малыш? – Монк указал на столик, за которым сидел мужчина средних лет, рассеянно перебирая домино: уже с час назад он заказал графин вина и едва к нему притронулся.
– Угу.
– Почему, ты думаешь, они сидят здесь в полдень? Кассандра пожала плечами.
– Они не работают.
– А почему?
– Потому что для них нет работы.
– Правильно, таких людей тысячи. Здесь, в Европе, и в Америке. Людей, которые хотят работать и кормить семью, но которые не могут найти работу.
– Я знаю, – сказала Кассандра скучающим тоном, – это называется депрессией.
– Да. Но еще это также зовется голодом, бедностью, печалью и болью. Это значит, что отцы и мужья уезжают куда угодно, иногда очень далеко, чтобы найти работу. Если им это удается.
– Но ведь мы же не бедные! – зло ответила Кассандра. – И тебе не нужно возвращаться в Нью-Йорк. – И быстро, как хорек, она лукаво добавила. – Или ты мог бы взять меня с собой.
Монк не дал увлечь себя этим разговором.
– Нет, мы не бедные. Но не кажется ли тебе, что именно поэтому мы и должны помочь тем, кому меньше повезло?
– У всех девочек в нашей школе отцы дома, – сказала Кассандра.
«Непобедимая логика четырнадцатилетних!» – безнадежно подумал Монк. И тут он понял, с чем Мишель приходилось сталкиваться ежедневно.
– Малыш, я хочу, чтобы ты выслушала меня внимательно, – сказал он спокойно, крепко сжимая ее ладони. – Ты, твоя мама и я должны быть благодарны за многое. Может быть, именно сейчас все не так, как бы тебе этого хотелось, но ты видишь, что нам живется намного лучше, чем большинству людей. – Монк подождал, пока Кассандра не кивнула, хотя и неохотно. – И именно потому, что нам повезло больше, на нас лежит ответственность помогать другим, когда можно. Твоя мать и я должны делать то, что мы считаем правильным. Когда ты оказываешься перед выбором, ты должен спросить свою совесть и решить, что лучше. Мне очень жаль, Кассандра, но я не могу объяснить это лучше. Мне бы этого хотелось.
Кассандра опустила глаза, болтая ногами и скребя носками ботинок по полу. Когда она, наконец, заговорила, голос ее дрожал.
– Но все это значит, что ты все равно уезжаешь.
Монк уехал после Рождества и вернулся в. Вашингтон, где он запланировал кампанию воздействия на сенаторов и конгрессменов, членов правительственного иммиграционного комитета. Часто эта работа была утомительной, всегда изнуряющей, требующей каждого часа, который Монк мог урвать от своих дел в рузвельтовской экономической комиссии по реформам и в журнале «Кью», который стал ведущим защитником политики Франклина Делано Рузвельта.
Тем не менее прогресс был достигнут. Тысячи немецких евреев, которым иначе отказали бы во въезде в Штаты, просачивались через лазейки, устроенные законодателями. В сравнении с числом тех, кто теперь отчаянно желал покинуть Германию, это были лишь крохи. И тем не менее эти пришельцы в новый мир обустраивали места для тех, кто пока мог добраться только до Франции, и жили в надежде, что однажды придет и их очередь.
Время бежало неумолимо, и начался 1936 год. В каждую свою поездку в Берлин Мишель узнавала, что к прежним нацистским законам добавились новые, ограничивающие туристические поездки. Перед лицом строгих валютных правил и бесконечного ожидания выездных виз гражданину со средним достатком становилось практически невозможно выехать из страны. Купе в поездах, которые готовила Мишель, оставались пустыми, и становилось очевидным, что на турах терялись большие деньги. Мишель понимала, что, если она по-прежнему будет этим заниматься при таких явных потерях, немцы, уже и так злившиеся на нее, станут еще более подозрительными.
– Мы знали, что однажды это произойдет, – сказал ей Абрахам Варбург в тот день, когда туристические бюро в Берлине оказались закрыты.
– Но еще так много можно сделать! Варбург погладил ее руку:
– И мы будем этим заниматься, как только сможем. Подумай обо всем, что ты уже сделала, Мишель. Ты помогла тысячам. Они это никогда не забудут.
– Пора и тебе уезжать, мой друг, – сказала Мишель. – Ситуация просто невыносимая.
– Именно поэтому я и должен остаться, – ответил Варбург. – Нацисты меня не тронут, по крайней мере не сейчас. В Швейцарии у меня есть друзья, которых нужно поблагодарить за это. – Он помолчал. – Кроме того, я столкнулся кое с чем, о чем ты, должно быть, знаешь. Это касается «Глобал».
Мишель была озадачена.
– В течение месяцев я слышал разговоры, только отрывки, понимаешь, о компании «Эссенхаймер».
Мишель узнала название:
– Одно из ведущих военно-промышленных предприятий рейха.
– Да. Но это не все. Информация, которую я получил от всех, от бухгалтера до уборщицы, указывает на то, что «Глобал» становится для рейха основным поставщиком всего, что нужно Германии для ведения военных действий.
Мишель была потрясена.
– Роза не тот человек, который будет иметь дело с нацистами.
– Кто говорит, что это фрейлейн Джефферсон? – печально сказал Варбург. – Это Стивен Толбот, глава «Глобал Юрэп».
Он передал Мишель толстое досье:
– Пожалуйста, прочти это и сделай выводы.
Как и говорил Варбург, показания поступили от людей, служивших на разных уровнях империи Эссенхаймера. Мишель чувствовала и страх, и правду в их словах. Но, кроме их собственных наблюдений, не было никаких зацепок, связывавших немецкий конгломерат со Стивеном Толботом.
– Это все только слухи, – сказала Мишель. – Я верю каждому слову, но это не доказательство.
– Ты просто не можешь представить себе степень секретности вокруг этого, – ответил Варбург. – Если гестапо заподозрит, что эти люди сказали мне только это… – Остальное он не договорил.
– Есть ли еще такие, кто работает на Эссенхаймера и имеет доступ к записям и документам? – нетерпеливо спросила Мишель.
– Конечно, но я уже сказал…
– Абрахам, ты должен уговорить их достать для меня точные доказательства. Стивену нельзя позволить продолжать это!
– Это будет очень нелегко.
– Мы можем это сделать! – настаивала Мишель. – Мы можем найти людей и опубликовать их информацию. Годами мы налаживали пути бегства из Германии, о которых никто не знает. Теперь настало время использовать их!
Банкир задумался.
– Ты, возможно, права. Но подумала ли ты о риске?
– Для них? Конечно. Мы можем…
– Не для них. Для вас, Мишель. Если я приведу этих людей к тебе, и не дай Бог, Толбот, или Эссенхаймер, или гестапо узнают, чем мы занимаемся, они убьют тебя. Поверь мне, Мишель. Ставя на карту все, эти люди сделают все, чтобы не было утечки информации.
– А это как раз то, что мы и должны сделать, – сказала ему Мишель. – Пришли их ко мне, Абрахам и постарайся принести что-нибудь, что я могла бы использовать. А остальное уже мое дело.
К началу весны Мишель была вынуждена закрыть свои офисы в Германии и вернуться в Париж. Каждый день она ходила на центральный телеграф и справлялась о вестях от Абрахама Варбурга. Проходили недели, а новостей не было. Мишель была измучена и обеспокоена. Ее друг играл в опасную игру «кошки-мышки», в которой одно неловкое слово или движение могло вызвать катастрофу. Снова и снова Мишель говорила себе, что Абрахам уедет, как только позволят обстоятельства.
«Что-нибудь произойдет как раз тогда, когда я буду менее всего этого ожидать», – сказала она себе.
Мишель не знала, насколько пророческими окажутся ее слова.
– Мама, мама, проснись! Мишель вздрогнула и села.
– В чем дело, ch?rie?
– Кто-то пытается войти к нам, – прошептала Кассандра. – Я слышала, как они возились с замком.
– Останься здесь.
Кассандра отпрянула, увидев, что мать достает из тумбочки у кровати пистолет.
– Все будет хорошо, – мягко сказала Мишель. – Не выходи из комнаты.
Закрыв за собой дверь, Мишель направилась к входной двери. При свете луны она увидела, что дверная ручка дергается и крутится. Мишель встала за дверь, когда она открылась. Сдерживая дыхание, она услышала, как взломщики вошли. Она захлопнула дверь и приставила пистолет к спине ближайшего от нее.
– Не двигаться, – прошептала она.
Пальцы Мишель искали выключатель, и когда она нашла его, у нее от удивления открылся рот. Стоящий оказался молодой беременной женщиной с ребенком на руках.
– Повернитесь, – сказала она мужчине.
– Нас прислал Абрахам, – сказал молодой человек, волнуясь. – Пожалуйста, мадам, мы не хотели причинить вам вреда.
– Кто вы?
– Давид Якоби, – человек запнулся, – а это моя жена, Рахиль.
– Если вас прислал Абрахам, почему я не получила известия? – спросила Мишель. – И почему вы пытались ворваться в дом?
Давид Якоби смотрел на нее запавшими, полными боли глазами.
– Нас было шестеро, мадам. Нам всем удалось перейти границу, но немцы связались с французскими властями. Они сказали, что мы шпионы и диверсанты. Нас выследила полиция. Спаслись только мы. И когда наконец добрались до Парижа, то не были уверены, что полиции нет и здесь.
– А что с остальными?
– Их доставили опять на границу и передали гестапо.
Мишель почувствовала слабость.
– Мама, что происходит?
Кассандра стояла в дверях гостиной. Вид у нее был испуганный и смущенный.
– Это моя дочь, Кассандра, – сказала Мишель, потом шагнула к дочери и тихо попросила:
– Я хочу, чтобы ты проводила Рахиль и ребенка в комнату для гостей. Покажи, что и где находится и помоги, если нужно. Потом приготовь поесть.
– Кто эти люди? – спросила Кассандра. – Что они тут делают среди ночи?
Мишель не могла поверить, что эти злые слова сказала ее дочь.
– Им нужна наша помощь, Кассандра! А теперь делай то, что тебе велено.
«Боже мой, в ее годы я уже боролась с немцами!»
Мишель остановила себя. Сравнение было нечестным. Кассандра выросла в окружении тех преимуществ и привилегий, которые дает достаток. «Возможно, – подумала Мишель, – я бессознательно ограждала ее от реальности, потому что помнила, чего сама насмотрелась в ее возрасте. Но мир знает, на чем нас поймать…»
– Пожалуйста, Кассандра, – сказала Мишель нежно, – сделай так, как я прошу. Потом я все объясню.
– Я в этом уверена, – сказала Кассандра, встряхнув головой. Она подошла к Рахиль и взяла у нее из рук сумку.
Когда Давид Якоби умылся, Мишель налила им обоим немного бренди и подождала, желая услышать его мнение о случившемся.
– Вы думаете, что путь был раскрыт?
– Те, кого вернули в гестапо, не смогут вынести допроса, – ответил Якоби, уткнувшись в стакан.
Мишель вздрогнула.
– У них… у них были какие-нибудь бумаги? Молодой беженец покачал головой. Надежда вернулась к Мишель.
– А вы привезли что-нибудь?
Якоби поискал в кармане пиджака и вынул запечатанный конверт.
– От Абрахама.
– Это все?
– Мадам Мак-Куин, – сказал он. – Я работал в юридическом отделе Эссенхаймера. И получить ту информацию, которая была нужна Абрахаму, было просто невозможно. Существуют три или даже четыре группы документов. Вся информация надежно охраняется. Нужна специальная санкция на то, чтобы было позволено разыскать документ или контракт. И думать нечего о том, чтобы скопировать его. И Боже вас упаси, если вы не вернули его к концу дня. – Юрист помолчал. – Я рисковал всем, когда пытался вынести материалы. Но мой управляющий что-то заподозрил. Вот поэтому Абрахам и отправил нас…
Он умоляюще взглянул на Мишель.
– Я многое знаю об Эссенхаймере и о «Глобал». Пожалуйста, мадам Мак-Куин, выслушайте меня. Сведите меня с людьми, которые могут остановить это безумие.
– Завтра, – мягко сказала Мишель. – Для этого еще будет достаточно времени.
43
– Сюда!
Мишель повернулась и сбежала по трапу прямо в объятия Монка.
– Боже мой! Я так соскучился, – простонал Монк, пряча лицо в ее волосах.
– И я тоже!
Мишель повисла на нем, не давая идти.
– А это кто?
Монк взглянул на Кассандру, застенчиво стоявшую в стороне. С тех пор как он видел ее последний раз, Кассандра выросла так, что была теперь выше Мишель. С отцовской гордостью Монк заметил ее сногсшибательный голубой шерстяной костюм, который так шел к ее глазам и оттенял длинные белокурые волосы. «Вырасти в Париже – это что-то значит!» – подумал он.
– Иди сюда, дорогая, – прошептал он.
В следующий миг все трое обнимались и плакали на глазах пассажиров, проходивших с улыбкой мимо.
– Идемте, – сказал наконец Монк, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Едем домой.
Монк быстро провел их через таможню и погрузил багаж в свой огромный «Кадиллак». Все трое уселись на переднее сиденье, и Монк играл роль гида по дороге на Манхэттен.
– Это все так чудесно! – воскликнула Кассандра, рассматривая чудеса архитектуры.
Монк засмеялся и повез их на небольшую экскурсию. Он повернул на Пятую авеню, и прежде, чем выехать в верхний Вест-Сайд, покружил немного по Центральному парку. Он припарковал машину перед высоким величественным зданием с бело-зеленым навесом.
– Дома! – объявил он.
Построенный на рубеже веков, Карлтон-Тауэрс был одним из самых больших жилых домов, которые Кассандра когда-либо видела. Он занимал целый квартал и возвышался более чем на шестьдесят этажей. Он напоминал большой замок, с башенками, шпилями и горгульями, прикрепленными к покрытой медью крыше, сверкавшей в лучах утреннего солнца.
Кассандре, очутившейся внутри, показалось, что она потерялась. Мраморный холл был похож на пещеру, и им пришлось ехать двумя лифтами, чтобы добраться до квартиры. Дверь распахнулась, и Кассандра увидела дородную негритянку, готовую приветствовать их.
– А, Абелина, – выдохнул Монк, втаскивая чемоданы. – Это моя жена Мишель и дочь Кассандра. Дамы, это женщина, без которой я бы пропал – Абелина Линкольн.
– Добро пожаловать в Карлтон! – сказала Абелина, обнимая Кассандру. – Я надеюсь, тебе здесь будет уютно.
Кассандра осторожно шагнула вперед и огляделась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104