Когда тарифы «Глобал» стали более конкурентоспособными, и связи Стивена с европейскими правительствами расширились, компания оказалась завалена контрактами на грузовые перевозки. Просматривая цифры на их ежегодной встрече в конце года в Нью-Йорке, Роза была поражена.
– Даже я не думала, что ты сработаешь настолько хорошо!
«Ты не знаешь и половины всего, мама».
Книги учета, которые Стивен представил Розе, не соответствовали реальностям. В действительности европейские прибыли были втрое больше, чем думала Роза Джефферсон. К настоящему времени созданные Стивеном швейцарские компании владели флотом судов лишь немного меньшим, чем «Глобал».
Даже бывая в Соединенных Штатах, Стивен делал капитал на возможности расширять дело. Он стал частым пассажиром «Кэпитал Экспресс» на маршруте Нью-Йорк – Вашингтон. В элегантных посольских кабинетах он встречался с финансистами, промышленниками, а также официальными представителями правительств из стран настолько разных, как Аргентина и Бразилия, Южная Африка и Нигерия. Сделки, выливавшиеся в миллионы долларов, совершались рукопожатием. Затем Стивен ехал в германское посольство и из комнаты секретной связи, находившейся в подвале, говорил с Куртом Эссенхаймером, рассказывая ему, что Третий рейх все больше приближался к своей мечте о гарантированных поставках остро необходимых природных ресурсов.
18 июля 1936 года разразилась гражданская война в Испании. Стивен жадно читал отчеты, радуясь каждой победе фашистов. Нефть, каучук и драгоценная руда, которые он помог добыть для Германии, были превращены в непобедимую боевую машину. Той осенью, когда Стивен объявил о своем намерении отбыть на континент, Роза улыбнулась:
– Может быть, тебе не придется.
– Что ты имеешь в виду?
– Я только что получила эту телеграмму от Мишель. Сегодня она отплывает в Нью-Йорк. Она говорит, что хочет обсудить со мной нечто очень важное.
Роза обняла своего сына.
– Как будто я не знаю, что это. Ясно, что она не смогла игнорировать ту работу, которую ты проделал. Я думаю, она едет к нам по вопросу слияния.
42
События, приведшие Мишель в Соединенные Штаты осенью 1936 года, имели отношение к «Глобал», но не так, как представляла себе Роза.
Предвестники трагедии появились 30 января 1933 года, когда Адольф Гитлер стал канцлером Германии. Его партия, над которой многие насмехались как над компанией неудачников и отверженных, была узаконена. Затем нацисты предприняли быстрые шаги, чтобы укрепить свою власть. Газеты и радио извергли поток пропаганды против врагов, реальных или воображаемых. Нацистские бюрократы изгнали честных мужчин и женщин из гражданских служб, заменяя их бездумными, бесчувственными автоматами. Голоса ненависти, охаивавшие интеллектуалов и либералов, но особенно евреев, стали находить слушателей.
– Это становится кошмаром, – сказал Мишель той весной Абрахам Варбург, ее германский банкир. – И тем не менее мои люди отказываются очнуться. Они говорят, что они больше немцы, чем сами немцы, как будто если они повторят это много раз, то все в это поверят.
В отчаянии он покачал головой.
Они сидели на веранде красивого ресторана на берегу озера в берлинском районе Ванзее. Внизу проплывали грациозные лебеди, окуная головы под воду, чтобы достать хлеб, брошенный хозяевами. И даже в этом мирном окружении Мишель видела лишь скрытое насилие. За каждым вторым столом сидел офицер СС в своей ослепляюще черной форме и сверкающих сапогах или хорошо одетый мужчина с нацистским значком в петлице. Когда они смотрели на Мишель и Варбурга, их глаза становились жесткими. Затем голосом достаточно громким, чтобы они могли слышать, рассказывали анекдот, иногда неприличный. Чтобы быть уверенными в приватности своих разговоров, Мишель и банкир всегда говорили на английском, когда встречались на людях.
– Вы должны заставить ваших людей понять, что им необходимо выбраться, пока они еще могут это сделать, – сказала Мишель.
– Я пытаюсь, – ответил Варбург. – Но большинство отказываются оставить свои дома и родственников.
– Тогда мы должны сделать все, что можем, чтобы помочь тем, кто хочет уехать.
«Боже, меньше чем через двадцать лет я снова сражаюсь с немцами. Это безумие!»
– Становится все труднее получить визы, – сказал ей Варбург.
– Я знаю. Но думаю, я нашла обходной путь. Мишель быстро обрисовала свою схему. Из своей парижской базы она организует туристическую компанию, которая будет предлагать экскурсии в различные районы Франции.
– Нацисты не догадаются, чем мы действительно занимаемся, – объясняла она. – У этих людей будут официальные бумаги и утвержденный маршрут. Вот только они никогда не вернутся назад. Как только они попадут во Францию, они могут ехать куда захотят. Я договорюсь, чтобы они ехали дальше.
Варбурга этот план заинтересовал:
– Это гениально. Но многие не смогут заплатить, а вы не можете рекламировать смехотворно низкие цены, не вызывая подозрения нацистов.
Мишель пожала плечами.
– А кто говорит о зарабатывании денег? Каждый будет забирать предварительно оплаченный билет в одном из наших офисов вместе с дорожными чеками в долларах США. Для всего мира они будут выглядеть официальными туристами, если только не будут пытаться вывезти с собой всю свою собственность.
Варбург подумал над ее доводом.
– Это может сработать, – сказал он наконец. – Однако нам нужно быть очень осторожными в отношении деталей.
– Найдите мне людей, которым вы полностью доверяете, а остальное предоставьте мне.
К осени 1933 года начался массовый исход. Мишель тщательно изучала своих действующих сотрудников, определяла симпатизирующих нацистам и находила предлог, чтобы дать им уйти – с щедрым выходным пособием во избежание недоброжелательства. Она заменяла их людьми, которых присылал ей Варбург, и когда она была абсолютно уверена, что они точно знают, что им делать, возвращалась в Париж позаботиться о конкретных делах там. Мишель нервничала, потому что первые несколько туристических групп были маленькими, но как только слух распространился, возник повышенный спрос, типа «О ля, ля! Экскурсия в Париж». По иронии судьбы это было начало ее проблем.
Мишель, никогда не ездившая в поездки и уж тем более ни одной не организовавшая, явно недооценила как объем, так и вид помощи, которая понадобится ее «посетителям». Это частично объяснялось тем, что первые несколько групп состояли из инженеров, адвокатов и врачей, которые не только имели достаточно денег, чтобы заплатить за короткое время, но еще и родственников, желающих их приютить, и навыки, которые помогут им начать новую жизнь. В тот же год, но позднее, Мишель обнаружила, что противостоит сотням семей нижнего класса, пораженным, одиноким и безденежным, за исключением своих пятидесяти долларов в дорожных чеках и гостиничных ваучеров.
Осознавая, что ей очень нужна помощь, Мишель обратилась к Эмилю Ротшильду.
– Что ты сделала? – требовательно спросил банкир, глубже усаживаясь в свое кресло.
– Ну, хоть кто-то должен что-нибудь делать! – резко ответила Мишель.
– Несмотря на все намерения и цели, ты занялась контрабандой, в данном случае – нелегальной перевозкой людей. Даже если сделать скидку на близорукую французскую бюрократию, как долго, ты думаешь, какой-нибудь официальный чиновник не обнаружит, что приезжающие в страну люди не уезжают.
– Действительно, Эмиль! Учитывая количество туристов, ежедневно пересекающих границу, то с чем мы имеем дело здесь – пустяк.
– Может быть и так, – сказал Ротшильд спокойно. – Но подумай вот о чем. Что, если один из твоих переселенцев пошлет письмо или открытку в Германию, рассказывающую его друзьям о том, какой чудесный трюк они сыграли с германскими властями? Мы оба знаем, что почта, поступающая на определенные имена или адреса, вскрывается немцами.
К тому же что, если какая-то шумливая консьержка начнет задавать вопросы, почему это вдруг две семьи живут в квартире, где прежде жила всего одна? Или одного из таких людей по какой-либо причине остановит полиция? Срок действия их туристических виз истек. У них нет никаких других бумаг. Что они скажут? К кому они обратятся? Только к тебе. И тогда власти очень заинтересуются этим.
Безошибочная логика банкира повергла Мишель в уныние, но она упрямо отстаивала свои доводы.
– Ты прав, Эмиль, – сказала она. – Я не осознавала до конца, во что я влезаю. Но теперь я не могу остановиться. Мне будет нужна твоя помощь, да и других тоже, чтобы то, что ты описал, не произошло. Нравится это тебе или нет, теперь я отвечаю за этих людей. Я постараюсь определить как можно больше из них в моих офисах, но, Боже праведный, большинство из них даже не говорит по-французски! Эмиль, у тебя есть связи в еврейской диаспоре по всей Франции. Используй их! Объясни людям, что происходит!
– А ты, Мишель, думала ли ты, что могло бы случиться с тобой и с Кассандрой? Ты же разрушаешь все, чего добилась. Если правительство раскроет твои планы, ты окажешься в суде.
Глаза Мишель сверкнули:
– Они не посмеют.
– В конце концов ты обнаружишь, что налоговая инспекция роется в твоих бумагах, иммиграционная инспекция проверяет твоих работодателей, даже инспектора зданий будут проверять, безопасны ли твои помещения. К тому времени газетчики пронюхают об этом деле, и немцы узнают обо всем. Даже если тебе удастся отбиться от властей здесь, то Берлин просто запрет твои «туристические» группы на своей территории.
Мишель задумалась над его словами. Она знала, что Эмиль Ротшильд не трус, а заботливый друг.
– Я готова рисковать, – ответила она мягко. – Ты хотел бы помочь мне?
Банкир помрачнел.
– Только за одно это тебе должны дать еще одну медаль.
В то время, как немецкие «туристы» продолжали прибывать в течение всего 1933 года, Мишель проводила все меньше и меньше времени в своем офисе и все больше дома, пытаясь разместить их. Эмиль Ротшильд сдержал слово. Используя свои связи по всей Франции, он привлек помощь сотен людей, которые были готовы принять беженцев. Те же, в свою очередь, связывались с друзьями и родными, которым они могли доверять, и таким образом эта сеть расширялась. К концу этого года тысячи были вовлечены в небольшой бизнес, руководимый по преимуществу евреями, которые желали обучить их торговле. В большинстве случаев новоприбывшие были представлены обществу как двоюродные братья и сестры или просто дальняя родня, явившаяся на помощь семье.
Но Мишель не остановилась на этом. Она и Подпольный комитет по делам беженцев, состоящий из Ротшильда, Пьера Лазара и других известных французских евреев, осторожно просачивались в среду французской бюрократии, разыскивая сочувствующих мужчин и женщин, готовых снабдить их документами, разрешениями на работу, ордерами на жилье и, в некоторых случаях, даже свидетельствами о рождении. Все это позволило квалифицированным иммигрантам, которые хотя бы немного владели французским, обосноваться самостоятельно. Тем не менее, к маю 1935 года скопилось такое огромное количество прибывших, что это грозило провалу замысла Мишель и ее друзей.
– Мы должны найти способ, который заставил бы некоторых из этих людей двигаться дальше, – заявил Пьер Лазар на собрании комитета. – Испания, Португалия, Скандинавские страны – куда угодно.
– Проблема в том, что у нас нет тех же связей и того же влияния в других странах, – заметил Ротшильд.
– Да, – задумчиво отвечала Мишель, – но нам, возможно, повезет где-нибудь еще.
Но самым сильным напряжением для Мишель в ее работе была не угроза разоблачения и не долгие изнурительные часы. Это было отсутствие мужа.
Монк вернулся в Штаты, частью для того, чтобы заняться делами журнала «Кью», а также и для того, чтобы представить свою экономическую экспертизу программы правительства по борьбе с депрессией. Из писем мужа Мишель узнала, что его внимательно выслушали в Белом Доме и что он работает день и ночь над тем, чтобы помочь американской экономике снова встать на ноги. Но в то время как нескончаемый поток его слов был как бальзам на рану их разлуки, ничто не могло заменить то чувство, и запах, и прикосновение мужчины. Несмотря на то что Монк приезжал часто, Мишель знала, что Кассандра тосковала по нему даже больше, чем она сама. Она вступала сейчас в тот период, когда присутствие отца, следящего за ее взрослением, значит очень много. И как бы часто Мишель ни объясняла Кассандре, почему отец не мог быть с ними, ее доводы, принятые однажды, уже не действовали в следующий раз. Что еще более осложняло положение, так это то, что у самой Мишель не было достаточно времени и энергии, чтобы посвятить их дочери.
Когда семья наконец-то собралась на День Благодарения в этом году, Мишель рассказала Монку о своей программе помощи беженцам. Монк понял, с каким напряжением приходилось работать его жене.
– Самая насущная проблема сегодня – это то, что мы не можем найти места для прибывающих, – объяснила Мишель.
– И что ты предлагаешь?
– Мы должны найти возможность переправить их в Америку. Это их единственная надежда.
Монк длинно присвистнул.
– Это будет слишком! Иммиграционные квоты были урезаны, так как уровень безработицы в стране и без того довольно высокий.
– Я это прекрасно понимаю. Но ведь у тебя есть знакомые в Вашингтоне…
– Конечно, но если я займусь этим, то у меня будет еще меньше времени для тебя и Кассандры.
Мишель сдержала слезы.
– Если бы у нас был другой выход, я бы тебя никогда не попросила.
Монк нежно взял в ладони лицо жены и поцеловал его.
– Ты замечательная женщина. Мишель печально улыбнулась.
– Нет. Я вовсе не такая храбрая, любовь моя. Мне нужно, чтобы ты обнимал меня и целовал, чтобы говорил, что все будет хорошо.
Во время этих коротких недель в Париже Монк понял, что Кассандре он нужен даже больше, чем Мишель. Хотя Мишель хотела рассказать дочери о программе помощи беженцам, она никак не могла собраться с духом. Четырнадцатилетние девочки любят делиться своими секретами с друзьями, и в конце концов не известно, чьих ушей они могут достичь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104