Однако сомнениям Мишель не суждено было рассеяться. Через несколько минут она услышала, что Франклина Джефферсона утром того дня перевели в госпиталь в Париж.
* * *
Хотя, разминувшись с Франклином, Мишель впала в уныние, где-то в глубине души она почувствовала облегчение оттого, что их дороги разошлись. Теперь она могла начать строить свою жизнь заново, оставив позади Сент-Эстас и все, что произошло.
Монк оказался для нее находкой. Он замолвил за нее слово начальнику госпиталя, который признал и оценил опыт Мишель. Не успела она оглянуться, как уже работала в две смены и вскоре стала заместителем заведующего отделением ожогов и газовых отравлений. Ее английский язык стремительно улучшался благодаря ежедневному общению с врачами и медсестрами, а ее профессиональные навыки быстро совершенствовались, когда она знакомилась с методами лечения американцев. Лето, не успев начаться, пролетело незаметно и вскоре превратилось в воспоминание.
Пятнадцатою сентября 1918 года войска генерала Першинга перешли в новое наступление в районе Сен-Михиеля, меньше чем за две недели взяв в плен 15 000 солдат противника. К середине октября уже вошли в историю сражения при Аргоне и Ипре, а Германия балансировала на краю катастрофы. Двадцать восьмого октября мятеж охватил штаб-квартиру немецкого военно-морского флота в Киле, а через десять дней за ним последовало восстание в Мюнхене. На следующий день, 8 ноября кайзер Вильгельм II отрекся от престола, открыв путь для переговоров о мире. Одиннадцатого ноября пушки на Западном фронте наконец смолкли.
– Ты вернулся! Целый и невредимый!
Мишель обвила руками шею Монка Мак-Куина, когда он шагнул через порог госпиталя, очень привлекательный в новой отглаженной военной форме и начищенных сапогах.
– А я-то так переживала, что ты на фронте, – сердито выговаривала она Монку. – Ты выглядишь, как манекен у портного.
Монк расхохотался, схватил ее за талию и закружил по комнате.
– На самом деле все это время мы с боями прорывались к Берлину. Потом – это было две недели назад – Блэк Джеку надоело бить гуннов, и он решил отправиться в Париж. А поскольку я в его штабе…
– В его штабе! – воскликнула Мишель. – Вот это да! Я поражена!
– А я и подавно, – невесело сказал Монк. – Как я слышал, ты вернула себе доброе имя в Сент-Эстасе.
Мишель покраснела.
– Ничего особенного не произошло.
У Мак-Куина были другие сведения. К тому времени, как американские войска вновь заняли Сент-Эстас, генерал Першинг уже знал все о мужественном поступке Мишель Лекруа. Он был возмущен, когда узнал, что жители деревни считали ее коллаборационисткой и рады были бы ее повесить. Решив исправить эту несправедливость, Першинг приказал привезти Мишель в Сент-Эстас, где перед всеми жителями объявил ее героиней. Генерал закончил эту церемонию, вручив Мишель медаль президента Соединенных Штатов – высшую награду за доблесть для гражданских лиц.
– Ты можешь, если захочешь, вернуться в Сент-Эстас, – сказал Монк.
– Мне некуда возвращаться, – ответила ему Мишель, и глаза ее наполнились слезами. – Мой отец умер от сердечного приступа через несколько дней после моего награждения.
– Прости, Мишель, – тихо сказал Монк. – Я не знал об этом.
Она приняла извинения и спокойно улыбнулась в ответ.
«Но это еще не все, мой дорогой друг. Ты и представить себе не можешь, какой обнаженной и беззащитной я себя чувствовала, когда стояла перед всеми этими людьми. Да, правда, они узнали, что Серж Пикар был предателем. Но это не сделало меня героиней. В их глазах я стала девкой предателя. Ты не слышал этого злого шепота: люди обсуждали между собой, сколько мне удалось вытянуть из Пикара, прежде чем сдать его немцам. Поэтому я никогда не смогу туда вернуться, да и не захочу».
– Ты, наверное, ничего не слышала о Франклине, – сказал Монк, видя, что разговор неприятен Мишель, и стараясь сменить тему.
– Да, ничего, – легко ответила Мишель. – И ты ничего не узнавала о нем?
– Монк, о чем мне было узнавать? Мы были с ним едва знакомы.
– Я думал, ты хотела узнать, все ли у него в порядке.
– Я уверена, что он в порядке.
«Но сколько раз он снился мне во сне, и я просыпалась, думая, что…»
– И потом, сейчас он наверняка уже дома, в Нью-Йорке, и ждет тебя, – добавила она.
– Нет, он не в Нью-Йорке, – ответил Монк. Когда он рассказал ей остальное, Мишель едва не лишилась чувств.
Мишель быстро шла между тысячами палаток, выросших вокруг Сен-Михиеля. Большинство их них служили солдатам биваками, в других были полевые госпитали, склады и командные посты. Люди, лошади, машины – все пришло в движение, везде слышался шум, лязг – армия готовилась разбить лагерь. В воздухе повисла тонкая пыль, поднятая ногами, копытами, колесами машин. Мишель пробиралась сквозь потоки автомобилей и повозок, не обращая внимания на оклики и задорный свист солдат, и наконец взбежала по шаткой лестнице выделенной для нее квартиры.
Франклин Джефферсон предстал перед ней точно таким, каким она ожидала его увидеть: белокурые волосы откинуты назад, светло-карие глаза, легкая улыбка на губах. Он набрал вес, и Мишель только сейчас увидела, какая у него красивая и атлетическая фигура, подчеркнутая хорошо сидящей военной формой. Она едва не забыла о повязке, туго стягивающей его виски.
– Франклин!
– Хелло, Мишель. – Он отвернулся от разбитого окна и подошел к ней. – Я никогда не оставлял тебя, Мишель. И никогда не оставлю. Пока ты сама не прикажешь мне уйти.
Его слова смутили ее, но кончики его пальцев, прикоснувшись к ее волосам и скользнув по щеке и верхней губе, заставили вздрогнуть.
– Как ты могла поверить, после того что сделала для меня, что я хотя бы секунду не думал о тебе, не мечтал о тебе? – прошептал Франклин.
Мишель задохнулась, чувствуя, как его руки обвивают ее, как он нежно прижимает ее к груди; она ощутила его дыхание на своей шее.
– Я… Я не знала, что с тобой.
– Я написал бы тебе, но врач велел мне подождать. Мишель, я должен был знать, смогу ли я стать совсем здоровым… для тебя.
Она чуть отстранилась и прикоснулась к его виску, ощупывая рубец под повязкой.
– Я в порядке, Мишель, клянусь тебе. Я никогда не переставал любить тебя. С той самой минуты, когда в первый раз тебя увидел.
Мишель потянулась к нему губами, глядя, не отрываясь, в его глаза, и почувствовала, как поток его страсти изливается в нее, словно бурная река. Затем он взял ее на руки и понес к кровати в углу. Мишель почувствовала, как он опускает ее на постель, как стягивает с нее одежду. Со слабым криком она отшатнулась в сторону.
Франклин, прошу тебя, любовь моя… Я хочу, но…
Как ни старалась Мишель изгнать из памяти ужасный образ Сержа Пикара, ей это не удавалось. Пикар словно стоял рядом с ними и с вожделением смотрел на нее.
– Хорошо, – прошептал Франклин, крепко прижимая ее к себе. – Я люблю тебя, Мишель. Дай я обниму тебя, просто подержу в руках…
Она лежала, дрожащая, в его объятиях, а он гладил ее волосы и нежно говорил о том, какие чудесные вещи ждут их впереди. Понемногу Мишель расслабилась и уткнулась ему в плечо заплаканным лицом.
– Мы выжили, Мишель, – шептал Франклин. – Мы потеряли друг друга, а потом нашли снова. Нас ничто и никогда больше не разлучит, обещаю тебе.
Франклин почувствовал трепетание ресниц Мишель у себя на коже; робким поцелуем она тронула его губы. Она верила ему. О Боже, она ему верила!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
17
Роллс-ройс «Серебряный призрак» свернул с авеню Оверлэнд и покатился по мощеным мостовым, опоясывающим Бруклинский армейский терминал. Переехав рельсы, автомобиль застрял в скоплении телег, машин, велосипедов, грузовиков и толпы, парализовавшем движение на пути к пирсам. Плотный водитель нажал на сигнал, звук которого как будто потонул в грохоте, однако люди сторонились, глазея на шикарный лимузин, отливающий серебром. Водитель вел его по лабиринту узких улиц мимо зданий, складов и казарм, где жили моряки. Когда он подъехал к армейскому терминалу, ворота, ведущие к зданию администрации порта, неожиданно растворились, и водитель подкатил к подъезду для гостей.
– Мисс Джефферсон, – обратился к даме начальник порта, церемонно снимая свой котелок и протягивая руку, чтобы помочь ей выбраться с заднего сиденья.
– Благодарю.
Роза Джефферсон вышла в русских соболях цвета пеканового ореха. Ее замшевые сапоги были коротки, в соответствии с официальной установкой на экономию кожи, и были застегнуты на маленькие пуговки. От свежего декабрьского воздуха ее щеки пылали на тонком бледном лице.
– Эти люди ждут своих? – спросила Роза, глядя на толпу, заполнившую изрытую выбоинами зону ожидания между таможней и службой иммиграции.
– Да, мэм. Мы здесь как в сумасшедшем доме вот уже несколько недель. Но не обращайте на них внимания, мэм. Мой офис в вашем распоряжении. Я уже предупредил людей из таможни, чтобы они отыскали мистера Джефферсона и срочно сопроводили его наверх.
– Вы очень любезны, сэр.
Роза позволила начальнику порта провести ее к лифту, напоминавшему птичью клетку, на котором они поднялись на четвертый этаж. В тот момент, когда они приблизились к офису, Роза тронула руку начальника порта.
– Как вы думаете, можно ли мне посмотреть, что там внизу? Я знаю, что мне не удастся разглядеть своего брата, но если бы вы позволили мне…
Начальник порта нахмурился.
– Если вы уверены, что шум вас не будет беспокоить, мисс Джефферсон.
Он не знал, сказать ли ей про ужасную вонь, пропитавшую буквально весь товарный склад снизу доверху. Подумав, он решил дать ей самой почувствовать это.
Начальник порта провел высокую гостью в дальний конец помещения и отворил окованную железом дверь. Грохот был такой, как если бы тысячи молотов обрушились на огромную наковальню. Сойдя в узкий проход, она увидела, по крайней мере, тысячу человек, набившихся в зону разгрузки, горланивших на дюжине различных языков, пытавшихся найти близкого, вернувшегося с войны.
– Некоторые из них спали здесь, – сказал начальник порта, морща нос.
Запах немытых тел и портящихся от жары продуктов нисколько не беспокоил Розу. Душой она была с теми, чьи крики слышались снизу, ее глаза лихорадочно всматривались в лица, как и глаза тысячи других. Шум голосов волновавшихся матерей и отцов, сестер и любимых стоял в ушах.
За высокой деревянной оградой и цепью полицейских в синей форме располагались таможенные кабины. Перед каждой из них образовались очереди из молодых людей в форме и с мешками из грубой ткани у ног. Роза искала глазами Франклина, но не могла найти его. Затем она стала вглядываться в прокопченные высокие окна, которые целиком опоясывали один из этажей склада, и увидела военные корабли, пришвартованные к пирсам. Один в этот момент разгружался: трап был набит людьми, страстно стремившимися ступить на родную землю. Это был «Игл Стар». Роза потянулась к своей сумочке, и ее пальцы сжали стопку писем, перевязанных ленточкой, пахнувшей жимолостью. В своем последнем письме Франклин сообщил, что «Игл Стар» доставит его и Монка Мак-Куина домой.
«Что, если это не так? Что, если с ним что-нибудь случилось за то время, пока письмо шло ко мне?»
Этот мучительный страх не оставлял Розу неделями. Мысль, что последняя пуля в этой войне могла достаться ему, была ей нестерпима.
«Бог мой, сделай так, чтобы он был со мной! Верни его домой живым и здоровым».
Роза вскрикнула, зажав рот рукой в тонкой опойковой перчатке: она увидела Мак-Куина в очереди к таможне. На его плече болтался вещевой мешок из грубой ткани. Роза не могла сдержаться. Хотя до сих пор винила его и все еще испытывала к нему негодование, Роза окликнула его, надеясь, что ее голос донесется до него сквозь монотонный гул голосов пехотинцев, пробиравшихся к своим близким.
«Не делай глупостей! Он не может видеть, тем более слышать тебя».
Монк повернул голову, и его глаза пробежали по терминалу в направлении склада. Увидев Розу, он начал размахивать руками словно ветряная мельница. Роза помахала в ответ, и пристально посмотрела в ту сторону, куда он показывал, как раз в тот момент, когда светловолосый высокий мужчина промелькнул у таможни.
«Франклин!»
Роза вцепилась в перила, чтобы унять дрожь в руках. Облегчение и страх одновременно пронзили ее. Ведь все было правдой, реальностью. Франклин вернулся домой!
«Но многое, и он об этом не знает, изменилось. Он возвращается, а компании больше не существует, во всяком случае в том виде, в котором он знал ее… Значит, все с начала для нас обоих. Он увидит, что…»
* * *
В 1918 году индустрия железнодорожного строительства, которая освоила новые просторы и оплела страну сетью железных дорог, была в значительной степени разрушена. После кровопролитных забастовок 1917 года и публичных выступлений общественности за повышение заработной платы рабочим и улучшение условий их труда, эти компании столкнулись с необходимостью вести тяжелый бой за выживание, не думая уже о расширении бизнеса. Действуя по указке популистской оппозиции, Комиссия по коммерции Мэтьюса Олкорна нанесла удар железнодорожным компаниям в самое уязвимое место – тарифы. Поговаривали, что компании по железнодорожным перевозкам имели более 200 миллиардов дополнительных доходов, делая невозможным точный контроль за финансовыми документами. Одним махом Комиссия по коммерции полностью изменила всю систему, заменив индивидуальные тарифы на зональную систему оплаты, по которой устанавливались фиксированные тарифы, в зависимости от зоны следования. Если компании хотели изменить тарифы, они должны были обращаться в Комиссию, которая сразу же отвергала любое их повышение. Прибыли компаний, особенно прибыли «Глобал», резко упали.
Летом того года был нанесен другой ощутимый удар. Правительство разрешило министерству связи США значительно расширить созданную в 1913 году систему по доставке посылок почтой. «Глобал» и другие компании сражались яростно, но из-за непопулярного имиджа и из-за иссякающей поддержки с Капитолийского холма, они не смогли противостоять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104