Но его уже ничто не могло остановить. Саймон был словно гигантская, тупая машина, которая все давила и давила на нее своей тяжестью, пока Роза не почувствовала, что сейчас ее разорвет. Потом ощутила внутри теплую влагу. Саймон взвыл, яростно задвигал бедрами, а потом, обессилевший, повалился рядом с ней, задыхаясь.
Дюйм за дюймом Роза медленно отодвинулась от него. Атласная простыня была мокрой от крови, между ног все было скользкое на ощупь. И эта боль! Никогда Роза не испытывала ничего ужаснее. Она медленно подтянула колени к груди, скручиваясь от боли, прижала кулак к губам. Когда Саймон наконец дотронулся до нее, ее передернуло.
– В первый раз женщине всегда тяжело, – хрипло проговорил он, сжимая ее руку. – Но тебе ведь понравилось, да, Роза? Ты такая прекрасная, мне опять тебя так хочется. Я все тебе покажу. Ты научишься, Роза, ты будешь любить это делать. Каждый раз тебе будет все лучше и лучше, вот увидишь…
Роза только тихо всхлипнула, когда Саймон, легонько шлепнув ее по ягодицам, исчез в ванной комнате. Она открыла глаза только тогда, когда услышала стук закрывающейся двери ванной и шум воды.
В эту минуту она была охвачена непреодолимым желанием убить Саймона. Все, что он говорил, было ложью! Не может быть, чтобы любовь причиняла такую боль. Любовь – это нежность и забота, это союз двух душ и тел.
«Может быть, это я виновата. Если бы я знала, что делать, все было бы не так».
Образ Саймона, заталкивающего член ей в рот, вспыхнул в сознании как молния. Значит, Саймон делал это и с Николь? Неужели она позволяла себя так наказывать? Могла ли она испытывать от этого наслаждение?
«Прекрати! Ты теперь женщина, и ты можешь сделать это прекрасным. Ты должна попытаться!»
Но прекрасным это не стало. Всю следующую неделю Роза приходила в ужас при виде восхитительных закатов солнца над океаном. Они предвещали невыразимую муку, которой Роза и боялась, и стыдилось. Каждый день она молила Бога, чтобы горничные сказали кому-нибудь об окровавленных простынях. Но каждое утро, вернувшись с завтрака, она находила свою кровать свежезастеленной и готовой к пыткам, которые должны на ней совершаться. Путешествие, о котором она столько мечтала, превратилось в невыразимый и нескончаемый кошмар.
* * *
Лето 1907 года было золотой порой на континенте. Европа наслаждалась миром и процветанием. В каждой стране царило карнавальное оживление, которое жители спешили разделить с гостями из-за океана.
Как только «Конституция» пришвартовалась в порту Саутгемптон, Роза стала искать предлог вернуться домой. Она написала чуть ли не дюжину телеграмм деду, но все порвала. Она краснела от стыда, перечитывая их: они были так наполнены страданием, что она сама не могла в них поверить. В глубине души ее терзало отвратительное сомнение: поверит ли дедушка всему этому? Ведь он так высоко ценит Саймона, так доверяет ему…
– Я убегу, – упорно повторяла она про себя. – Вернусь домой одна, и тогда дедушка поймет, что Саймон – чудовище!
Но бежать не было никакой возможности. Уже в порту Розу и Саймона встречали его друзья, знакомство с которыми он завязал во время предыдущих поездок, и она сразу же оказалась окруженной дамами из высшего света, которые, оказывается, давно вознамерились ввести ее в британское общество.
Мало-помалу страхи Розы исчезли: Саймон все время стал проводить с друзьями. Все чаще она обнаруживала его храпящим на диване, зарывшимся обрюзгшим лицом в гору подушек. Довольно быстро она заметила, что любовные его порывы ослабевали в прямой пропорции к количеству выпитого спиртного, и постаралась сделать так, чтобы в их каюте был всегда приличный запас крепких напитков и вин.
Однако сократить свадебное путешествие было не в ее силах. Саймон уже наметил маршрут трехмесячного круиза по Европе, и везде, где бы они ни останавливались, их готовы были встретить его друзья и деловые партнеры. Саймон приобрел великолепный с серебряной отделкой роллс-ройс «Серебряный призрак» и еще две машины для слуг и перевозки багажа. После двух недель, проведенных в Лондоне, они всей компанией отправились в поездку по Англии, держа путь через Оксфорд, Уинчестер и Кентербери: гостям хотели показать крупнейшие соборы страны. Теперь Роза чувствовала себя в относительной безопасности. Еще в Лондоне она купила изрядную порцию сильного снотворного порошка и, если Саймон собирался остаться дома на ночь, подмешивала снотворное лошадиными дозами ему в аперитивы.
Переплыв на пароходе Па-де-Кале, новобрачные на машине отправились в Париж на Европейскую выставку, затем – в туманные долины винодельческого края, где их с почестями принимали герцоги и графы, чьи титулы и имена украшали лучшие марки вин. В конце сентября и начале октября Розу и Саймона ожидало путешествие по Швейцарским Альпам, а дальше их путь лежал в Германию: долина Рейна и, наконец, Берлин.
Везде, где бы они ни останавливались, Роза производила наилучшее впечатление; в глазах хозяев она была просто безупречной гостьей. Она мало говорила, внимательно слушала. Не зная иностранных языков, она все же старалась пополнить свои знания, читая об истории страны и семьи, чьим гостеприимством она пользовалась в данный момент. Светские дамы, с которыми она знакомилась, были очарованы ее аристократическими манерами и оказывали всяческое покровительство, прощая ей, что она американка.
Но, сохраняя на лице вежливую улыбку, Роза не переставала внимательно вглядываться в незнакомый для нее мир. Прожив некоторое время среди европейцев, она поняла, почему состоятельные американцы подражают их изяществу и обаянию, заимствуют жеманство и манерность. Роза ничего не имела против хороших манер, но все-таки задумывалась, а замечала ли Америка когда-нибудь, что скрывается за фасадом европейской утонченности? Роза видела, какой хрупкой была европейская знать, которая, чтобы увековечить себя, не останавливалась перед кровосмесительными браками и высокомерно игнорировала перемены, происходящие вокруг. Упадок и разрушение видны были повсюду. Роза была уверена: рано или поздно это грандиозное здание рухнет от собственной тяжести.
Каким бы увлекательным ни было путешествие, Роза не переставала считать дни, оставшиеся до конца, и не спускала глаз с Саймона. На людях он был изящен, остроумен, обаятелен, неизменно привлекая внимание окружающих дам. Оставаясь наедине с женой, он либо безучастно молчал, либо становился настойчиво-требовательным. Если подмешать снотворное ему в напиток почему-либо не удавалось, Роза находила другие способы не подпускать его к себе. Она начинала жаловаться на сильные спазмы и головокружения, а когда он прикасался к ней, лежала холодная и неподвижная. Саймона это ее безразличие доводило до бешенства. Если он все-таки настаивал на близости, Роза расцарапывала себе пах бритвенным лезвием. Тогда, обнаружив кровь, Саймон с отвращением отодвигался от жены и переворачивался на другой бок, выражая недовольство ее слишком уж частыми менструациями.
Когда они вернулись в Лондон, Роза, еще полная ужасными воспоминаниями первого путешествия через океан, начала собираться с силами для обратной дороги. К счастью, Саймон стал теперь проводить ночь в курительной комнате, где до зари играл в бридж и покер в мужской компании. Но Роза не ослабила бдительность и спала в длинных ночных сорочках, завернутая в их бесчисленные складки, словно мумия.
Когда «Конституция» взяла курс на Нью-Йорк, Роза твердо решила сделать все, чтобы исправить ужасную ошибку, которую она совершила, выйдя замуж за Саймона. Хотя сама мысль об этом была неприятна, нужно было поговорить с дедом. Другого выхода у нее не было. Роза верила, что, хотя Иосафат Джефферсон и возлагал большие надежды на ее брак, он должен выслушать ее и помочь найти правильное решение.
Когда они в последний раз во время путешествия сидели за обедом, к Саймону подошел стюард и протянул запечатанный конверт. Роза не обратила на это внимания, слушая забавные, хотя и слегка скабрезные анекдоты капитана. Дослушав, Саймон извинился и, к удивлению Розы, сделал ей знак следовать за ним.
– В чем дело, Саймон?
Не сказав ни слова в ответ, он отвел ее в безлюдный зал для коктейлей и усадил за столик в углу. Потом молча протянул телеграмму от Мэри Киркпатрик, личного секретаря ее деда, работавшей у него уже тридцать лет.
«Извещаем вас повторно:
Мистер Джефферсон скончался два дня назад. Прошу подтвердить получение этой телеграммы как можно скорее».
– Как ты мог?! – в ярости вскричала Роза. – Почему ты не говорил?
– Потому что ты все равно ничего не смогла бы сделать, – ответил Саймон, стараясь не отставать от нее, когда она почти бежала сквозь зал таможни и иммиграционной службы, чтобы как можно скорее пройти все формальности. – Я не хотел, чтобы тебе было еще труднее…
Роза, резко обернувшись, посмотрела ему в лицо.
– Не опекай меня, Саймон! Никогда, понял?
– Я взял на себя все дела фирмы, – заверил ее тот. – Там все идет по-прежнему…
– Хочу предупредить тебя, – перебила Роза, – ничего не предпринимай в «Глобал Энтерпрайсиз», пока я не разберусь, в каком состоянии ее дела.
Инспектор иммиграционной службы узнал Розу по фамилии и отдал честь, прикоснувшись двумя пальцами фуражке.
– Я слышал о несчастье с мистером Джефферсоном, миссис Толбот. Очень вам сочувствую. Проходите, пожалуйста, я прослежу, чтобы ваш багаж задерживали. Слезы застилали ей глаза.
– Благодарю вас, вы очень добры. Муж присмотрит за моими вещами. Мне нужно добраться до дома.
И, прежде чем Саймон успел остановить ее, Роза побежала через зал таможни к королевскому черному экипажу, запряженному четверкой лошадей в черных плюмажах.
Роза сидела в кожаном кресле деда, твердо упершись ногами в пол. Она ощущала его присутствие в этом кабинете, пропитанном запахом его любимого табака. Картины с видами бушующего океана на стенах (он так любил смотреть на них), медали, почетные знаки, поздравительные адреса под стеклом – их присылали президенты и государственные деятели. Воспоминания, нахлынувшие на нее в этой комнате, не причиняли боли, но, наоборот, успокаивали и утешали.
«Может быть, это потому, что я была здесь так счастлива…»
– Вот и все, что я могу тебе сказать Роза… простите, миссис Толбот, – продолжала Мэри Киркпатрик. – Поверьте мне, он покинул нас тихо, не мучаясь. Я знаю, я ведь была с ним до конца.
– Не называйте меня «миссис Толбот», Мэри, – тихо сказала Роза. – Вы всегда называли меня Розой или Рози.
Мэри Киркпатрик скомкала носовой платок и попыталась улыбнуться. Она была дочерью ирландских бедняков, бежавших в Америку во время «картофельного голода» 1846 года, и первым и единственным личным секретарем Иосафата Джефферсона. Даже в свои пятьдесят с лишним лет она сохраняла глянцевитую белизну кожи и блеск синих глаз своих предков. Сильно посеребренные волосы ее были уложены в толстую косу.
Мэри казалось, что она знает Розу лучше, чем кто-либо в мире. Девочка выросла на ее глазах: Мэри бранила ее, когда та бегала и шалила в конторе, приносила ей молоко и печенье, когда она работала рядом с дедушкой, усердно выводя карандашом цифры на листах плотной бумаги. Она знала: если бы Господь позволил ей иметь детей, они были бы такими же хорошенькими и не по годам сообразительными, как ее милая и любимая Рози.
– Вы видели Франклина, Мэри? – спросила Роза. – Как он?
– Он молодец. Миссис Малкэхи звонит мне каждый день и говорит, что он держится отлично.
– Я должна поехать в Дьюнскрэг, – рассеянно сказала Роза. – Так много нужно сделать…
Она взглянула на листок бумаги, лежавший поверх зеленого кожаного блокнота на письменном столе вишневого дерева. Своим каллиграфическим почерком Мэри перечисляла все, что понадобится Розе. Папки с необходимой информацией уже лежали стопкой на столе. В медицинском заключении госпиталя Рузвельта указывалась причина смерти дедушки – «тяжелая саркома кости». Домашний врач подтверждал в своем письме, что Иосафат Джефферсон постоянно получал впрыскивания морфия и почти не испытывал боли.
В другой папке находилось завещание Иосафата Джефферсона вместе с письмом от его поверенного в делах. Вопреки предупреждениям, писал адвокат, основатель «Глобал Энтерпрайсиз» запретил кому бы то ни было говорить Розе о характере и степени серьезности его заболевания. Еще до свадьбы внучки Иосафат Джефферсон знал, что едва ли доживет до следующего Рождества.
В последней папке были распоряжения деда относительно собственных похорон: где и когда следует их провести, кто должен нести гроб, какие цитаты из Библии следует прочитать над могилой.
– Вы обо всем позаботились, Мэри, – сказала Роза. – Спасибо вам. Я знаю, вы его очень любили.
Губы Мэри Киркпатрик задрожали; она не смогла сдержать слез. Роза подошла к ней и крепко обняла.
– Вы будете нужны мне, Мэри, – прошептала она. – Мы должны продолжить то, что он нам оставил. Вы ведь поможете мне?
Мэри Киркпатрик кивнула. Она молилась, чтобы Роза разрешила ей остаться. Ведь ей действительно некуда было больше идти.
Пять дней спустя, когда горькие ветры осени гнали длинные серые волны по проливу, Роза Толбот прощалась с дедом. Теперь в роду Джефферсонов оставалось всего двое. Она стояла в стороне от других участников церемонии – друзей и деловых партнеров Иосафата Джефферсона, представителей правительства – высокая одинокая фигура в черном, словно дерево, упрямо вросшее корнями в скалистый утес. Рука ее лежала на плече младшего брата Франклина.
Под скорбные звуки погребальной мелодии, исполненной волынщиком в шотландской клетчатой юбке, гроб был опущен в землю. Роза принимала соболезнования от проходивших мимо нее чередой мужчин и женщин.
– Рози, ну как ты? – услышала она голос Франклина. Мальчик стоял, всхлипывая, с опухшими от слез глазами, раскрасневшийся от ветра.
Роза слабо улыбнулась:
– А ты?
Франклин ответил не сразу.
– Кажется, ничего. – Он снова помолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104