Это странное сооружение представляло собой помещение для совещаний, подвешенное на прочных балках таким образом, что его со всех сторон окружало пустое пространство. Регулярно проверяемый внутри и снаружи, «пузырь» считался недосягаемым для вражеской разведки. Грей не чувствовал достаточной уверенности, чтобы просить о встрече в «пузыре».
– Ну что, парень? – сказал начальник.
– Послушайте, Джок. Не знаю, не отнимаю ли я у вас напрасно время… Скорее всего именно так. Прошу прощения. Но вчера произошло нечто странное. Какой-то старик бросил это в машину Селии Стоун. Вы ее знаете? Эта девушка – помощник пресс-атташе. Может быть, тут ничего нет…
Он замялся. Начальник разглядывал его поверх полусфер своих очков.
– Бросил ей в машину? – тихо повторил он.
– Она так говорит. Просто распахнул дверцу, бросил это внутрь, попросил передать послу и ушел.
Начальник отделения протянул руку за черной папкой, на которой отпечатались подошвы Грея.
– Что за человек? – спросил он.
– Старый, оборванный, заросший щетиной. Похож на бродягу. Напугал ее до смерти.
– Возможно, прошение?…
– Она так и подумала. Собиралась выбросить. Но сегодня утром она подвозила меня. И я прочитал кое-что по дороге. Это больше похоже на политику. Внутри на титульном листе стоит печать с логотипом СПС. Воспринимается так, словно написано Игорем Комаровым.
– Будущим президентом? Странно. Ладно, оставь ее мне.
– Спасибо, Джок, – сказал, поднимаясь, Грей. В британской Интеллидженс сервис поощрялось дружеское обращение по именам между младшими и старшими чиновниками. Считалось, что это создает чувство товарищества, принадлежности к одной семье, укрепляя понятие «мы и они», психологию, свойственную всем профессионалам этого странного ремесла. И только к одному шефу обращались «шеф» или «сэр».
Грей уже подошел к выходу и взялся за ручку двери, когда начальник остановил его.
– Маленькое дельце, парень. В советские времена дома строили халтурно, и стены делали тонкие. Они и теперь тонкие. Сегодня наш третий секретарь торгового представителя явился с красными от бессонницы глазами. К счастью, его благородная жена сейчас в Англии. В следующий раз не могли бы вы с восхитительной мисс Стоун вести себя капельку потише?
Хьюго Грей, красный, как кремлевские стены, вышел из комнаты. Начальник отделения отложил черную папку в сторону. Ему предстоял тяжелый день, и к одиннадцати его ожидал посол. Его превосходительство был занятым человеком и не желал, чтобы у него отнимали время на какие-то бумажки, подброшенные бродягами в служебную машину. И только ночью, задержавшись допоздна в своем кабинете, старший разведчик прочитал документ, который впоследствии станет известен под названием «Черный манифест».

Мадрид, август 1984 года
До ноября 1986 года индийское посольство в Мадриде располагалось в красивом здании начала века, на Калье-Веласкес, 93. В День независимости в 1984 году индийский посол по традиции давал большой прием для ведущих членов испанского правительства и дипломатического корпуса. Как всегда, 15 августа.
Из– за страшной жары, царившей в Мадриде в этом месяце, а также потому, что август обычно является временем правительственных, парламентских и дипломатических каникул, многие важные персоны находились далеко от столицы и их представляли чиновники рангом пониже.
С точки зрения посла, это было достойно сожаления, но индусы едва ли могли изменить дату своего Дня независимости.
Американцев представлял поверенный в делах и сопровождавший его второй торговый секретарь, некий Джейсон Монк. Начальник отделения ЦРУ посольства отсутствовал, и Монк, заменивший его в отделении, замещал его и здесь.
Это был удачный для Монка год. Он с отличием окончил курсы испанского языка и получил повышение с Джи-эс-12 до Джи-эс-13. Государственный правительственный реестр должностей (Джи-эс) мало что значил для частного сектора, потому что это были тарифы для государственных служащих, но внутри ЦРУ это указывало не только на зарплату, но и на ранг, престижность и успехи в продвижении по службе.
Более того, при перетасовке высших чинов директор ЦРУ Уильям Кейси назначил нового заместителя директора по оперативной работе вместо Джона Стайна. Заместитель директора по оперативной работе является руководителем всей разведывательной деятельности управления, и ему подчиняется каждый действующий агент. Этим новым заместителем оказался человек, открывший и завербовавший Монка, – Кэри Джордан.
И наконец, по окончании испанского курса Монк получил назначение не в отдел Латинской Америки, а в отдел Западной Европы, где имелась всего одна испаноговорящая страна – Испания.
Не то чтобы Испания была враждебной территорией – совсем наоборот. Но для холостого тридцатичетырехлетнего офицера ЦРУ великолепие испанской столицы затмевало Тегусигальпу.
Благодаря добрым отношениям между Соединенными Штатами и их испанским союзником большая часть работы агентов ЦРУ состояла не из шпионажа в Испании, а из сотрудничества с местной контрразведкой и слежки за большими советскими и восточноевропейскими колониями дипломатов, в которых засело множество агентов противника. Всего за два месяца Монк сумел завязать дружеские отношения с испанским управлением внутренних дел, большинство старших офицеров которого служили еще во времена Франке и были ярыми антикоммунистами. Испытывая трудности с произношением имени «Джейсон», которое звучало по-испански как «Хасон», они прозвали молодого американца Эль Рубио, «рыжий», и полюбили его. Монк умел нравиться людям.
Было жарко, прием проходил по заведенному порядку; группы людей медленно перемещались по саду, пили шампанское, купленное на деньги индийского правительства, уже через десять секунд нагревавшееся в руке, и вели вежливые, но бессодержательные беседы, говоря совсем не то, что думали. Монк, сочтя, что он выполнил свой долг перед дядей Сэмом, уже собирался уходить, когда заметил знакомое лицо.
Пробравшись через толпу, он оказался позади этого человека и подождал, пока темно-серый костюм не закончит беседу с дамой в сари и не останется на секунду один. Стоя у него за спиной, Монк произнес по-русски:
– Итак, друг мой, что произошло с вашим сыном?
Человек замер, затем повернулся. И на его лице появилась улыбка.
– Спасибо, – сказал Николай Туркин, – он поправился. Он здоров и чувствует себя хорошо.
– Я рад, – ответил Монк. – И судя по всему, ваша карьера не пострадала.
Туркин кивнул. Принять от врага подарок считалось серьезным проступком, и если бы он доложил об этом, он никогда бы больше не выехал за пределы СССР. Но он был вынужден отдать себя на милость профессору Глазунову. У старого доктора тоже был сын, и в душе он считал, что его страна должна сотрудничать в вопросах медицины с лучшими научно-исследовательскими центрами всего мира. Он решил не доносить на молодого офицера и со скромным видом принимал восторженные поздравления коллег по случаю чудесного излечения мальчика.
– Слава Богу, нет, но висела на волоске, – ответил Туркин.
– Давайте поужинаем вместе, – предложил Монк. Русский насторожился. Монк шутливо поднял руки, как бы сдаваясь. – Никакой «ямы», обещаю.
Туркин расслабился. Они оба прекрасно понимали друг друга. То, что Монк говорит на безупречном русском языке, доказывало, что он, по всей видимости, только числится в торговом отделе американского посольства. А Монк знал, что Туркин работает в КГБ, вероятно, в зарубежной контрразведке, на что указывало его свободное общение с американцами. Слово, произнесенное Монком, раскрывало карты, но то, что он произнес его как шутку, указывало на предложение перемирия в «холодной войне». «Яма», или «холодная яма», – термин, обычно применяемый, когда агент одной разведки предлагает агенту другой стороны сменить команду.
Через три дня вечером они пришли, каждый отдельно, на узкую улочку в старом квартале Мадрида – Калле-де-лос-Чучилльерос, улицу Точильщиков ножей. Посередине этой улочки, скорее переулка, находится темная деревянная дверь, за которой ступени ведут вниз, в подвал с кирпичными арками, где когда-то, еще в средние века, был винный склад. Уже много лет здесь подавали традиционные испанские блюда. Старинные арки образовывали ниши, в каждой из которых стоял стол, и в одной из них и расположился со своим гостем Монк.
Еда была превосходной. Монк заказал бутылку «Маркес де Рискаль». Соблюдая вежливость, они не говорили о деле, а обсуждали жен и детей. Монк признался, что у него нет семьи. Маленький Юрий уже ходил в школу, а сейчас остался с бабушкой и дедушкой на каникулы. Вино выпили. Принесли вторую бутылку.
Монк сначала не понимал, что за учтивыми манерами Тур-кина кипит гнев: не против американцев, а против системы, которая чуть не убила его сына. Вторая бутылка «Маркеса» была выпита почти до дна, когда он неожиданно спросил:
– Вы довольны, что работаете на ЦРУ?
«Яма»? – подумал Монк. – Неужели этот идиот пытается завербовать меня?"
– Вполне доволен, – небрежно сказал он. Разливая вино, он смотрел на бутылку, а не на русского.
– Если у вас возникают проблемы, вам помогают ваши люди?
Монк продолжал смотреть на льющееся вино, его рука не дрогнула.
– Конечно. Наши люди сделают все возможное ради вас, если вам требуется помощь. Это входит в наш кодекс.
– Должно быть, хорошо работать на людей, которые так свободны, – заметил Туркин.
Монк наконец поставил бутылку и посмотрел на Туркина. Он обещал ему, что «ямы» не будет, но русский устроил ее для себя сам.
– Почему бы и нет? Послушайте, друг мой, система, на которую работаете вы, изменится. И теперь уже скоро. Мы поможем ей измениться быстрее. Юрий вырастет и будет жить как свободный человек.
Андропов умер, несмотря на медикаменты из Лондона. Его сменил другой старец – Константин Черненко, которого приходилось поддерживать под мышки. Но шли слухи, что в Кремле пахнуло свежим ветром, появился более молодой Горбачев. Когда принесли кофе, Туркин был завербован: он остается «на месте», в самом сердце КГБ, но работать будет на ЦРУ.
Монку повезло, что его начальник, шеф отделения, уехал в отпуск. Будь он на месте, Монку пришлось бы передать Туркина в другие руки. Вместо этого ему самому выпало зашифровывать сверхсекретное сообщение в Лэнгли о состоявшейся вербовке. Безусловно, вначале оно было встречено со скептицизмом.
Майор контрразведки, из самого центра КГБ, представлял собой ценную добычу. До конца лета, тайно встречаясь в разных концах Мадрида, Монк многое узнал о своем русском сверстнике.
Родился в Омске, Западная Сибирь, в 1951 году, сын инженера, работавшего в военной промышленности. В восемнадцать лет Туркин не сумел поступить в университет, как ему хотелось, и пошел в армию. Его зачислили в пограничные войска, номинально находившиеся в ведении КГБ. Там его заметили и направили в училище имени Дзержинского на факультет контрразведки, где он выучил английский. Учился он блестяще.
В составе небольшой группы его перевели в подготовительный центр внешней разведки КГБ, престижный институт. Как и Монк по другую сторону земного шара, он был отмечен как в высшей степени перспективный курсант. По окончании с отличием Туркину разрешили работать в управлении "К" Первого главного управления – контрразведке – в рамках службы сбора информации.
Когда Туркину исполнилось двадцать семь лет, в 1978 году, он женился, и в том же году у него родился сын Юрий. В 1982 году он получил свое первое назначение за границу, в Найроби; его основным заданием было попытаться проникнуть в отделение ЦРУ в Кении и вербовать агентов. Его работа там завершилась раньше срока из-за болезни сына.
В октябре 1984 года Туркин передал свой первый пакет для ЦРУ. Зная, что введена совершенно новая система связи, Монк доставил пакет в Лэнгли сам. Это оказался настоящий динамит. Туркин взорвал почти всю оперативную сеть КГБ в Испании. Чтобы не «засветить» свой источник информации, американцы передавали материал испанцам по частям, стараясь, чтобы каждый арест агентов, шпионивших для Москвы, казался случайной удачей или результатом хорошей работы испанских сыщиков. И каждый раз КГБ получал возможность узнать через Туркина, что агент сам допустил глупую ошибку, приведшую к провалу. Москва ничего не подозревала, хотя потеряла всю иберийскую оперативную сеть.
За три года пребывания в Мадриде Туркин вырос до помощника резидента и, таким образом, получил доступ почти ко всем материалам. В 1987 году его перевели в Москву, через год он возглавил отделение управления "К" – части огромного аппарата КГБ в Восточной Германии и оставался там до окончательного ухода советских войск в 1990 году после паления Берлинской стены. И все это время, несмотря на то что он передавал сотни записок и пакетов через тайники и условные места, он всегда настаивал, что будет иметь дело только с одним человеком, его другом за Берлинской стеной, – Джейсоном Монком. Такая договоренность была необычной. За шесть лет работы большинство шпионов меняют по нескольку руководителей, или «кураторов», но Туркин настаивал, и Лэнгли пришлось примириться.
Когда осенью 1986 года Монк вернулся в Лэнгли, его вызвал к себе в кабинет Кэри Джордан.
– Я видел материалы, – сказал новый заместитель директора по оперативной работе. – Хорошо. Мы думали, он может оказаться двойным агентом, но все испанские агенты, выданные им, – класса А. Твой человек на уровне. Хорошая работа. – Монк кивнул в знак признательности. – Есть еще один вопрос, – продолжал Джордан. – Я начал играть в эти игры не пять минут назад. Твой доклад о вербовке вполне удовлетворителен, но тут есть что-то еще, не так ли? Каковы истинные причины его добровольного перехода?
Монк рассказал заместителю директора то, чего не было в его докладной, – о болезни сына Туркина в Найроби и лекарствах из госпиталя Уолтера Рида.
– Мне следует выгнать тебя, – произнес наконец Джордан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67