– Не бойтесь, отец Максим. Произошла неудача, но ничего такого, что я не мог бы исправить. Скажите мне, почему патриарх уехал так неожиданно?
– Не знаю. Утром двадцать первого ему позвонили из Загорска. Я об этом ничего не знал. Отвечал на звонок его личный секретарь. Впервые я узнал об этом, когда мне велели собрать чемодан.
– Почему в Загорск?
– Я узнал об этом позже. Монастырь пригласил проповедника отца Григория прочитать там проповедь. Патриарх решил, что ему тоже нужно послушать.
– И таким образом дать личное разрешение Григорию на его жалкую проповедь, – зло сказал Гришин. – Даже ничего не говоря. Одного его присутствия было бы достаточно.
– Я все же спросил, ехать ли и мне тоже. Секретарь сказал «нет»: его святейшество возьмет личного секретаря и одного из казаков в качестве водителя. Двух монахинь отпустили навестить родственников.
– Вы не известили меня, батюшка.
– Откуда же я мог знать, что кто-то придет в ту ночь? – жалобно оправдывался священник.
– Дальше.
– Ну, мне потом пришлось позвонить в милицию. Тело казака лежало на верхней площадке. Утром я позвонил в монастырь и разговаривал с секретарем. Я сказал – были вооруженные грабители и стрельба, больше ничего. Но потом милиция заявила по-другому. Они сказали, что нападение планировалось на его святейшество.
– А что дальше?
– Секретарь мне перезвонил. Он сказал, что его святейшество очень расстроен. Он выразился «потрясен», главным образом убийством казака. Он оставался с монахами в Загорске все Рождество и вернулся только вчера. Главная причина – отслужить панихиду по убитому казаку, прежде чем тело увезут родственники на Дон.
– Итак, он вернулся. Вы звонили мне сюда, чтобы сообщить об этом?
– Конечно, нет. Скоро выборы.
– Вам не следует беспокоиться по поводу выборов, отец Максим. Несмотря на неудачи, исполняющий обязанности президента не пройдет первого тура. А во втором Игорь Комаров все равно победит коммуниста Зюганова.
– В том-то и дело, полковник. Сегодня утром его святейшество ездил на Старую площадь на личную встречу с исполняющим обязанности президента, по его просьбе. Там, кажется, присутствовали два генерала из милиции и еще кто-то.
– Откуда вы знаете?
– Он вернулся домой к обеду. Обедал в кабинете один – только с секретарем. Я их обслуживал, они не обращали на меня внимания. Обсуждали решение, которое окончательно принял Иван Марков.
– И какое же? – Отец Максим трясся как осиновый лист. Пламя свечи в его руках трепетало так, что слабый свет играл на лицах Богоматери и младенца. – Успокойтесь, батюшка.
– Не могу, полковник, вы должны понять мое положение. Я сделал все, чтобы помочь вам, потому что я верил в ту Новую Россию, которую рисовал господин Комаров. Но я больше не могу. Нападение на резиденцию, сегодняшняя встреча… все это становится слишком опасным.
Он поморщился, когда стальная рука сжала его плечо.
– Вы слишком глубоко увязли, чтобы теперь выйти из игры, отец Максим. Возвращайтесь-ка к своим обязанностям и прислуживайте за столом. А через двадцать один день, после победы Игоря Комарова и моей, вы подниметесь на такую высоту, какая вам и не снилась. Так что же они говорили на встрече с исполняющим обязанности?
– Выборов не будет.
– Что-о?!
– Да нет, выборы будут. Но без господина Комарова.
– Он не посмеет, – прошептал Гришин. – Он не посмеет объявить Игоря Комарова недостойной личностью. Больше половины страны поддерживает нас.
– Дело зашло дальше, полковник. Генералы явно проявили настойчивость. Убийство старого генерала, попытки покушения на милиционера, банкира и главным образом на его святейшество, кажется, возмутили и спровоцировали их.
– На что?
– Первое января. Новый год. Они полагают, что все, как обычно, будут праздновать до такой степени, что окажутся не способны предпринять согласованные действия.
– Кто это «все»? Какие действия? Объясните.
– Все ваши. Все, которыми вы командуете. Действия – защитить себя. Они собирают силы в количестве сорока тысяч человек. Президентская служба безопасности, части быстрого реагирования СОБР и ОМОН, несколько отрядов спецназа, лучшие войска Министерства внутренних дел, базирующиеся в городе.
– С какой целью?
– Арестовать вас всех. Обвинить в заговоре против государства. Сокрушить «черную гвардию», арестовать или уничтожить в их же казармах.
– Они не могут. У них нет доказательств.
– По-видимому, есть, и есть офицер «черной гвардии», готовый дать показания. Я слышал, как секретарь сказал то же, что и вы, и вот так ответил патриарх.
Полковник Гришин стоял словно пораженный электрическим током. Половина его сознания говорила ему, что эти слабаки не решатся на такое. Другая половина возражала, что это возможно. Игорь Комаров не удостаивал своим присутствием думский зоопарк. Он оставался лидером, но не был депутатом Думы и поэтому не пользовался депутатской неприкосновенностью. Как и сам Анатолий Гришин.
Если старший офицер «черной гвардии» действительно существовал и собирался давать показания, то прокурор Москвы мог выписать ордера на арест и продержать их под стражей по крайней мере до выборов.
Как специалист по допросам, Гришин знал, на что способен человек, впавший в панику: выброситься из окна, выбежать на рельсы перед поездом, броситься на колючую проволоку с пропущенным электрическим током.
Если исполняющий обязанности президента, его окружение, его преторианская гвардия, генералы управления по борьбе с организованной преступностью, офицеры милиции – если все они поймут, что ожидает их в случае победы Комарова, они действительно могут впасть в панику.
– Возвращайтесь в резиденцию, отец Максим, – наконец произнес он, – и помните о том, что я сказал. Вы зашли слишком далеко, чтобы надеяться, что останетесь на свободе при существующем режиме. Ради вашего спасения СПС должен победить, и я хочу знать обо всем, что происходит, что вы услышите, о каждой встрече, каждом совещании. С сегодняшнею дня и до Нового года.
Напуганный священник с радостью поспешил уйти. Через шесть часов его престарелая мать заболела тяжелой формой воспаления легких. Он получил от своего доброго патриарха отпуск до ее выздоровления и ночью покинул Москву в поезде, направлявшемся в Житомир. Он сделал все что мог, рассуждал отец Максим. Он сделал все, о чем его просили, и даже больше. Но святой Михаил и его архангелы не допустят, чтобы он оставался в Москве хотя бы минутой дольше.
В тот вечер Джейсон Монк составлял свое последнее сообщение на Запад. Лишившись компьютера, он писал его медленно и аккуратно, печатными буквами, пока не заполнил два листа бумаги большого формата. Затем с помощью настольной лампы и миниатюрного фотоаппарата, который дал ему Умар Гунаев, он сфотографировал обе страницы несколько раз, прежде чем сжечь их и пепел спустить в унитаз.
В темноте он вынул непроявленную пленку и вставил ее в крошечную кассету величиной с кончик мизинца.
В половине десятого Магомед и двое других телохранителей привезли его по указанному им адресу. Незаметное строение, отдельный домик в далеком юго-восточном микрорайоне Москвы, в Нагатине.
Старик, открывший дверь, был небрит; шерстяной джемпер болтался на тощем теле. Монку ни к чему было знать, что когда-то этот человек был уважаемым профессором Московского университета, пока не порвал с коммунистическим режимом и не опубликовал статью для студентов с призывом бороться за демократическое правление.
Это произошло задолго до реформ. Реабилитация пришла потом, слишком поздно, чтобы что-то изменить, и ему дали небольшую государственную пенсию. В то время ему повезло – он не попал в лагеря. Конечно, он лишился работы и квартиры. Ему пришлось подметать улицы.
Если он вообще сумел выжить, то благодаря человеку одного с ним возраста, который однажды остановился рядом с ним на улице, заговорив на неплохом, но с английским акцентом русском языке. Он никогда не узнал имя Найджела Ирвина; он называл его Лисом. Лис. Ничего особенного не сказал шпион из посольства. Просто время от времени оказывал небольшую помощь. Мелочи, почти без риска. Он предложил русскому профессору занятие, хобби и несколько сотенных долларовых купюр, чтобы сохранить душу в теле.
Прошло двадцать лет, и вот он смотрел на человека на пороге.
– Да? – спросил он.
– У меня известие для Лиса, – сказал Монк.
Старик кивнул и протянул руку. Монк положил ему на ладонь маленький цилиндр, старик отступил назад и закрыл дверь. Монк повернулся и пошел обратно к машине.
В полночь маленький Мартти с привязанным к лапке цилиндриком был выпущен на свободу. Несколько недель назад его привезли в Москву, совершив длинное путешествие, Митч и Кайрэн из Финляндии, а принес в незаметный домик Брайан Винсент, умевший разбираться в плане улиц Москвы.
Мартти на мгновение застыл, затем расправил крылья и кругами взвился в холодное небо над Москвой. Он поднялся на высоту в триста метров, где мороз превратил бы человеческое существо в кусок льда.
Так случилось, что в это время один из спутников «Интелкора» начал свой полет над скованными морозом просторами России. Следуя инструкции, он послал зашифрованный сигнал «Ты здесь, малыш?» вниз, в город, не ведая, что уже в прошлый раз разрушил свое электронное дитя.
На окраине столицы специалисты из ФАПСИ подготовили свои компьютеры для принятия сигнала, который бы означал, что иностранный агент, разыскиваемый Гришиным, произвел передачу информации, и тогда триангуляторы могли бы вычислить его нахождение с точностью до отдельного здания.
Спутник прошел мимо, а сигнала не было.
Что– то в крошечной головке Мартти подсказало ему, что его дом, место, где три года назад он вылупился слепым и беспомощным птенцом, находится на севере. И он повернул на север, навстречу обжигающему ветру; час за часом сквозь холод и темноту летел он, движимый только одним желанием -вернуться туда, где его дом.
Никто не увидел его. Никто не увидел, как он покинул город или как он миновал берег, оставив справа огни Санкт-Петербурга. Он летел дальше и дальше, неся свое сообщение, и через шестнадцать часов после того, как покинул Москву, замерзший и обессиленный, добрался до голубятни на окраине Хельсинки. Теплые руки сняли цилиндрик с его лапки, а три часа спустя в Лондоне сэр Найджел Ирвин читал сообщение.
Взглянув на текст, он улыбнулся. Дело зашло так далеко, что дальше некуда. Для Монка оставалось одно последнее задание, после которого он должен снова уйти на дно до тех пор, пока его благополучно не вытащат оттуда. Но даже Ирвин не мог предвидеть того, что было на уме у непредсказуемого Монка.
В то время, когда над их головами пролетал Мартти, Игорь Комаров совещался с Гришиным в кабинете партийного лидера. В остальной части небольшого здания, где располагалась штаб-квартира, никого не было, за исключением охранников, сидевших в своей комнате на первом этаже. Снаружи в темноте бегали на свободе собаки-убийцы.
Сидевший за столом Комаров казался в свете лампы побледневшим. Гришин только что закончил докладывать вождю Союза патриотических сил о том, что узнал от предателя-священника.
По мере того как он говорил, Комаров как бы начал съеживаться. Свойственное ему ледяное спокойствие покидало его, непоколебимая решительность, словно кровь, вытекала из его тела. Гришин встречался с этим явлением.
Это происходит с самыми грозными диктаторами, когда неожиданно они лишаются власти. В 1944 году Муссолини, чванливый дуче, за одну ночь превратился в растрепанного испуганного человечка.
Магнаты– бизнесмены, когда их банковские счета аннулированы, самолет конфискован, лимузины изъяты, кредитные карточки отозваны, сотрудники увольняются и карточный домик рушится, в самом деле становятся меньше ростом, а их прежняя резкость превращается в пустые угрозы.
Гришин знал это, потому что видел генералов и министров, скорчившихся от страха в своих камерах: когда-то могущественные хозяева из «аппарата» ожидали безжалостного приговора партии.
Все разваливалось, дни болтовни окончились. Пришел его час. Он всегда презирал Кузнецова, вращающегося в своем мире слов и лозунгов, притворяясь, что власть держится на официальных коммюнике. В России власть держится на дуле пистолета; так было и будет всегда. По иронии судьбы потребовался человек, которого он ненавидел больше всех на свете, эта американская поганка, чтобы вызвать такое положение дел, когда президент СПС, утративший, кажется, всю свою волю, почти готов следовать советам Гришина.
Потому что Анатолий Гришин не допускал, что потерпит поражение от руки исполняющего обязанности президента Маркова. Он не мог отстранить Игоря Комарова, но он мог спасти свою шкуру и затем занять место, о котором не смел и мечтать.
Погрузившись в себя, Игорь Комаров сидел подобно Ричарду Второму, раздумывая о катастрофе, разразившейся так неожиданно.
В начале ноября казалось, что ничто на свете не может помешать ему победить на январских выборах. Его политическая организация была вдвое сильнее любой другой в этой стране; его ораторское искусство гипнотизировало массы. Опросы общественного мнения показывали, что он получит семьдесят процентов голосов – более чем достаточно для убедительной победы в первом же раунде.
Он совершенно не мог постигнуть происшедших перемен, хотя мог проследить шаг за шагом, как развивались события.
– Четыре попытки уничтожения наших врагов были ошибкой, – наконец произнес он.
– Но, господин президент, тактически это было правильно. Только страшно не повезло, что троих в это время не оказалось на месте.
Комаров что-то проворчал. Невезение? Возможно, но реакция оказалась хуже всего. Каким образом прессе пришло в голову, что за всем этим стоит он? Кто проговорился? Средства массовой информации всегда ловили каждое его слово; теперь они оскорбляли его, пресс-конференция окончилась провалом. Эти иностранцы, выкрикивающие наглые вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67