А вы – русский патриот, отец Максим?
– Я с нетерпением жду того дня, когда мы сможем очистить Россию от этого мусора и отбросов, как провозглашает господин Комаров. Эта иностранная грязь… Вот почему я всем сердцем поддерживаю господина Комарова.
– Отлично, отец. Поверьте мне, вы один из тех, на кого должна рассчитывать Россия-матушка. Думаю, вас ждет большое будущее. Еще только один вопрос. Этот иностранец… вы не знаете, откуда он приехал?
Свеча почти догорела. В нескольких метрах слева от них теперь стояли двое верующих, смотревших на святые лики и молившихся.
– Нет. Но хотя он ушел пешком, охранник-казак сказал мне потом, что он приехал на такси. Центральная городская служба, серые машины.
Священник в полночь едет в Чистый переулок. Это должно регистрироваться. И место посадки. Полковник Гришин сжал обтянутое рясой плечо так, что почувствовал, как пальцы впиваются в мягкую плоть, заставляя священника вздрогнуть. Он повернул отца Климовского лицом к себе.
– А теперь слушайте, батюшка. Вы хорошо поступили и в свое время будете вознаграждены. Но нужно еще кое-что, понимаете? – Отец Климовский кивнул. – Я хочу, чтобы вы записывали все, что происходит в этом доме. Кто приходит, кто уходит. Особенно духовные лица высокого ранга или иностранцы. Когда что-то узнаете, звоните мне. Просто говорите: «Звонит Максим», – и называйте время. Это все. Встречи будут здесь, в назначенное время. Если вы мне будете нужны, я пришлю вам письмо с курьером. Открытку и на ней время. Если случится так, что вы не сможете уйти, не вызывая подозрений, просто звоните и указывайте другое время. Вы меня поняли?
– Да. Сделаю для вас что могу.
– Уверен, что сделаете. Я предвижу день, когда у нас будет новый епископ в этой стране. А теперь вам лучше уйти. Я выйду позднее.
Полковник Гришин не отводил глаза от образов, вызывавших у него презрение, и думал о только что услышанном. В том, что «Черный манифест» возвратился в Россию, он не сомневался. Этот дурак в рясе не понимал, о чем говорит, но переданные им слова были, безусловно, точными.
Итак, кто-то вернулся после нескольких месяцев молчания и потихоньку встречается с людьми, показывая им документ, но не оставляя никому ни одного экземпляра. Разумеется, чтобы плодить врагов. Чтобы влиять на события.
Кто бы он ни был, он просчитался с первосвятителем. У Церкви нет власти. Гришин с удовольствием вспомнил сталинскую усмешку: сколько у папы дивизий? Но этот «кто-то» тем не менее мог создать неприятности.
Раз этот человек не отдал манифеста, можно было предположить, что у него только один или два экземпляра документа. Задача выглядела предельно ясной – найти его и уничтожить, так уничтожить, чтобы и следа не осталось от иностранца и его документа.
Гришин не мог и надеяться, что дело так обернется и задача будет простой.
Относительно нового информатора он не испытывал сомнений. Годы работы в контрразведке научили его понимать и оценивать доносчиков. Он знал, что священник – трус, способный, чтобы выслужиться, продать мать родную. Гришин заметил, как жадно заблестели у него глаза при упоминании о епархии.
И еще, думал он, удаляясь от икон и проходя между двумя мужчинами, которых он оставил у дверей, ему обязательно следует поискать среди молодых боевиков красивого друга для предателя-священника.
Четыре человека в черных вязаных масках произвели налет быстро и профессионально. Когда он закончился, директор центрального городского таксопарка подумал, что сообщать в милицию не стоит. При царящем в Москве беззаконии даже самый лучший следователь ничего не мог бы сделать, чтобы найти налетчиков, да и не стал бы серьезно пытаться это делать. Заявление, что ничего не украдено и никто не пострадал, вызовет целый поток бумаг, которые придется заполнять, и он потеряет несколько дней на оформление заявлений, которые останутся пылиться в шкафах.
Четверо просто вошли в контору на первом этаже, заперли дверь, опустили жалюзи и потребовали управляющего. Поскольку у всех было оружие, никто не спорил, считая, что это налет с целью грабежа. Но нет, все, что они потребовали, приставив пистолет к лицу управляющего, – это наряды за три предыдущие ночи.
Главный из них просматривал бумаги, пока не дошел до записи, заинтересовавшей его. Управляющий не мог видеть страницы, потому что он в это время стоял на коленях лицом в угол; запись же касалась места посадки и высадки пассажира около полуночи.
– Кто водитель номер пятьдесят два? – грубо спросил главарь.
– Не знаю, – жалобно произнес управляющий. За это его наградили ударом пистолета по голове. – Это в списках сотрудников! – выкрикнул он.
Они заставили его достать список. Водителем номер пятьдесят два оказался Василий. Там же указывался адрес – на окраине города.
Пригрозив управляющему, что если у него хоть на секунду мелькнет мысль позвонить и предупредить Василия, то он быстренько переместится отсюда в длинный деревянный ящик, главарь оторвал клочок от наряда, и они ушли.
Управляющий осторожно ощупал голову, принял аспирин и подумал о Василии. Если этот дурак оказался настолько глуп, чтобы обмануть таких людей, то он заслужил этих гостей. Явно водитель недодал сдачу кому-то очень вспыльчивому или нагрубил его подружке. Это Москва, 1999 год, подумал он: вы выживете, если не причините неприятностей людям с оружием. Управляющий хотел выжить. Он открыл контору и вернулся к работе.
Василий завтракал поздно; он ел колбасу с черным хлебом. когда в дверь позвонили. Через несколько секунд вошла его жена с побелевшим лицом, а за ней – двое мужчин. Оба в черных масках и с оружием. У Василия отвисла челюсть и изо рта вывалился кусок колбасы.
– Слушайте, я бедный человек, у меня нет… – начал он.
– Заткнись! – сказал один из вошедших, в то время как другой грубо толкнул его дрожащую жену на стул. Василию сунули в лицо оторванный клочок бумаги.
– Ты водитель номер пятьдесят два центрального таксопарка? – спросил первый.
– Да, но честно, ребята…
Палец в черной перчатке ткнул в строчку наряда.
– Две ночи назад, поездка в Чистый переулок. Около полуночи. Кто это был?
– Откуда я могу знать?
– Не умничай, приятель, или я вышибу тебе мозги. Подумай.
Василий подумал. Ничего не приходило на ум.
– Священник, – подсказал спрашивающий.
Вот что! В голове просветлело.
– Правильно, теперь я вспомнил. Чистый переулок, маленькая улочка. Мне пришлось сверяться по карте. Должен был подождать минут десять, пока его впустили. Потом он рассчитался, и я уехал.
– Опиши.
– Среднего роста, среднего телосложения. Около пятидесяти лет. Священники, понимаете, они все на одно лицо. Нет, минутку, он был без бороды.
– Иностранец?
– Не думаю. По-русски говорил как русский.
– Видел его раньше?
– Никогда.
– А потом?
– Нет. Я предложил заехать за ним, но он сказал, что не знает, сколько он там пробудет. Послушайте, если с ним что-то случилось, я тут ни при чем. Только вез его десять минут.
– И последнее. Откуда?
– Из «Метрополя», конечно. Здесья работаю. Ночная смена на стоянке у «Метрополя».
– Он шел по тротуару или вышел из дверей?
– Из дверей.
– Откуда ты знаешь?
– Я стоял первым. Вышел из машины. Тут надо быть внимательным, или будешь ждать целый час, а какой-нибудь нахал перехватит пассажира. Поэтому я следил за дверью, не выйдет ли еще один турист. А он и выходит. Черная ряса, высокая скуфья. Помню, я подумал: что священник делает в таком месте? Он посмотрел на стоянку и пошел прямо ко мне.
– Один? С ним был кто-нибудь?
– Нет. Один.
– Он назвал фамилию?
– Нет, только адрес, куда ему надо. Заплатил наличными рублями.
– Разговаривали?
– Нет. Он только сказал, куда ему надо, и больше ни слова. Когда мы приехали, он попросил: «Подождите здесь». Когда вернулся от дверей, то спросил: «Сколько?» Вот и все. Послушайте, ребята, клянусь, я и пальцем его не тронул…
– Приятного аппетита, – произнес допрашивающий и ткнул Василия лицом в колбасу. И они ушли.
Полковник Гришин бесстрастно выслушал доклад. Все это могло не иметь никакого значения. Человек вышел из дверей «Метрополя» в половине двенадцатого. Он мог жить там, мог приходить в гости, мог пройти через вестибюль из другого входа. Но стоит проверить.
В МУРе Гришин имел нескольких информаторов. Старший из них – генерал-майор из президиума управления. Следующим и самым нужным был чиновник-делопроизводитель. Для этой работы первый не подходил из-за своего высокого положения, а второго нельзя было оторвать от его полок с документами. Подходящим казался следователь из отдела убийств Дмитрий Бородин.
Следователь пришел в отель вечером, показал свое милицейское удостоверение и сказал, что ему нужен главный управляющий.
– Убийство? – встревоженно спросил управляющий – австриец, проработавший в Москве восемь лет. – Надеюсь, ни с кем из наших гостей ничего не случилось?
– Насколько мне известно, нет. Просто проверка, – ответил Бородин. – Покажите мне полный список постояльцев за три последних дня.
Управляющий сел к компьютеру и вызвал необходимую информацию.
– Вам нужна распечатка? – спросил он.
– Да, я хочу получить списки на бумаге.
Бородин приступил к работе, просматривая списки. Если судить по именам, то среди шестисот гостей только десять были русскими. Остальные – из разных стран Западной Европы плюс Соединенные Штаты и Канада. «Метрополь» был дорогим отелем, обслуживал приезжих туристов и бизнесменов. Бородин получил указание искать слово «отец» перед именем гостя. Он такого не нашел.
– У вас проживают какие-нибудь священники Православной Церкви? – спросил он.
Управляющий удивился.
– Нет, насколько я знаю… я хочу сказать, что никто не регистрировался как священник.
Бородин просмотрел список имен еще раз.
– Я возьму список, – наконец сказал он. Управляющий был только рад избавиться от него.
И лишь на следующее утро полковник Гришин получил возможность ознакомиться с этим списком. Когда в десять часов один из двоих служащих, находящихся в особняке, принес в его кабинет кофе, он застал начальника службы безопасности СПС бледным и трясущимся от гнева.
Он робко справился о здоровье, но начальник раздраженно отмахнулся. Когда служащий вышел, Гришин взглянул на свои руки, лежавшие на бюваре, и попытался остановить дрожь. Ему были знакомы припадки гнева, и когда они случались, он почти терял над собой контроль.
Имя стояло в середине списка на третьей странице распечатки: доктор Филип Питерс, американский ученый.
Десять лет он подкарауливал это имя. Дважды десять лет назад он прочесывал архивы иммиграционного отдела старого Второго главного управления, куда Министерство иностранных дел передавало копии каждого обращения за визой на въезд в СССР. Дважды он наталкивался и пристально рассматривал фотографию, приложенную к обращению: густые седые кудри, дымчатые очки, прячущие слабые глаза, которые были далеко не слабыми.
В лефортовских подвалах он тряс этими фотографиями перед лицом Круглова и профессора Блинова, и они подтвердили, что именно с этим человеком они встречались в туалете Музея искусств народов Востока и в часовне Успенского собора во Владимире.
Но не дважды, а много раз он клялся, что, если человек, которому принадлежит этот псевдоним, когда-нибудь вернется в Россию, он сведет с ним счеты.
И вот он вернулся. После прошедших десяти лет он, должно быть, думает, что ему сойдет с рук его оскорбительная самонадеянность и неслыханная наглость – возвратиться на территорию, которой правит Анатолий Гришин.
Он встал и, подойдя к шкафу, стал искать старое досье. Найдя его, он достал оттуда другую фотографию, увеличенную копию маленькой, еще в давние времена присланную Олдричем Эймсом. После окончания работы «Комитета Монаха» связник из Первого главного управления передал ее Гришину в качестве сувенира. Сувенир-насмешка. Но он берег ее как драгоценность.
Лицо выглядело моложе, чем оно было бы теперь, но взгляд такой же прямой. Волосы светлые, небрежно причесанные, седые усы и дымчатые очки отсутствовали. Но лицо оставалось таким же – лицом молодого Джейсона Монка.
Гришин сделал два телефонных звонка, не оставив у ответивших ему сомнений относительно того, что он не потерпит промедления. От связника в отделе иммиграции аэропорта он хотел узнать, когда прибыл этот человек и откуда и не покинул ли он страну.
Бородину он приказал вернуться в «Метрополь» и узнать, когда прибыл доктор Питере, выехал ли он, и если нет, то какой номер занимает.
К середине дня он получил все ответы. Доктор Питере прибыл рейсом из Лондона на самолете британских авиалиний семь дней назад, и если он покинул страну, то не через Шереметьево. От Бородина он узнал, что доктор Питере вселился по брони, сделанной известной туристической фирмой в Лондоне, в тот же день, когда он прибыл в аэропорт, но не выехал и находится в номере 841.
Одно только странно, сказал Бородин. Нигде не могут найти паспорта доктора Питерса. Он должен оставаться у администратора, но его кто-то взял. Все служащие отрицают, что им что-либо известно о том, как это произошло.
Это не удивило Гришина. Он знал, как сильно действие стодолларовой купюры. Паспорт для въезда, вероятно, будет уничтожен. Монк станет другой личностью, но среди шестисот иностранцев в «Метрополе» этого никто не заметит. Когда он пожелает уехать, он просто уйдет, не заплатив; испарится, исчезнет. Управляющий отеля пожмет плечами и спишет убыток.
– Сделай-ка вот что, – сказал он Бородину, который все еще оставался в отеле. – Достань запасной ключ и скажи управляющему, что если он хоть полслова скажет доктору Питерсу, то его не уволят, а на десять лет сошлют в соляные копи. Придумай для него какую-нибудь историю.
Гришин решил, что эта работа не для его черногвардейцев. Их слишком легко узнать, а дело может кончиться заявлением протеста со стороны американского посольства. Лучше пусть это сделают обычные преступники и примут вину на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67