Но если мы внимательно вслу-
шаемся в то, что нам дано, например, в пятой или девятой
симфонии Бетховена (а может быть, уже в отдельных их темах),
то мы узнаем большее: мы узнаем то, что мы вправе назвать
душой самого Бетховена, с непререкаемой очевидностью мы вос-
примем ту глубочайшую основу душевной жизни Бетховена, из
которой истекла вся его жизнь, с ее трагическим одиночеством,
с ее бурными страстями, гордыми подъемами и исключительными
упоениями. Еще один пример, быть может, для большинства
более убедительный. С тех пор как каждый из нас помнит себя,
он имеет сознание по крайней мере некоторых из своих душевных
переживаний. Но показаниями многих выдающихся людей удо-
стоверено, что лишь гораздо позднее, в юношеском или даже
зрелом возрасте, появляется у человека, как что-то совершенно
новое, сознание своей личности, своего <я> как особой реальности.
Это сознание имеет по большей части характер внезапного откро-
вения, неожиданного опытного раскрытия особого, ранее не за-
мечавшего мира внутренней жизни как целостного единства
Во всех этих случаях мы имеем опытное знание <души> как

.

чего-то отличного от единичных душевных явлений. Конечно
в отдельных случаях суждения такого рода могут оказаться или
не вполне адекватными своему предмету, или даже просто лож-
ными. Но ведь от ошибок не застраховано никакое вообще
опытное суждение человека: ошибаться, даже в простом кон-
статировании фактов, может и самый точный и добросовестный
естествоиспытатель, но никому не придет в голову вывести отсю-
да, что опытное естествознание невозможно. Для нас было здесь
существенно лишь отметить показания непосредственного опыта,
которые говорят нам, что мы можем иметь опыт не только об
отдельных душевных явлениях, но и о самой душе. Кто никогда
не пережил указываемых нами или аналогичных им случаев
опытного познания души, тот, конечно, будет сомневаться в их
возможности; но, думается, все люди их переживали, и лишь
предвзятые теории заставляют их или отрицать, или же искус-
ственно перетолковывать такие непосредственные свидетельства
опыта.

в чем состоят эти предвзятые теории? Мнение о невозмож-
ности опытного познания души заключает в себе обычно, на-
сколько мы видим, два утверждения. С одной стороны, предпо-
лагается, что в опыте нам непосредственно дано лишь множество
отдельных явлений, но никогда не дано, а всегда лишь примыш-
ляется нами объединяющее их целое. Поэтому нам доступны
лишь душевные явления, но недоступна душа как единство,
объемлющее это множество. С другой стороны, под душой пред-
полагается начало, которое лежит где-то в глубине и опытно
проявляется лишь в отдельных своих <явлениях>, а не в своей
<сущности>. Как мореплавателю доступна лишь поверхность оке-
ана, движение его волн, а не таинственная глубина морского
дна, так и нам доступен лишь поверхностный слой нашей <ду-
шевной жизни>, а не скрытый от наших взоров в недостижимой
глубине ее центр и носитель - <наша душа>.

Первое допущение есть мысль, которая была правильно обоз-
начена, как психическая атомистика. К счастью, в настоящее
время вряд ли найдется образованный психолог, который разделял
бы ее. Предположение, что душевная жизнь складывается из
обособленных, независимых друг от друга элементов, - вроде
того, как дом строится из отдельных кирпичей, - опровергается
любым внимательным и непредвзятым восприятием душевной
жизни, в котором последняя всегда обнаруживается как слитное
целое. В сущности, все, что мы воспринимаем в себе, носит
характер некоторого общего <самочувствия>, целостного душев-
ного состояния; и всякое многообразие, подмечаемое нами в этом
целом, дано именно только на почве целого и столь глубоко
укоренено в нем, что без него совершенно непредставимо. Но,
может быть, возразят: пусть в каждый момент конкретно вос-

принимаемое явление есть не обособимый отдельный элемент
душевной жизни, а сама <душевная жизнь>, как целое, все же
она не тождественна целостности <души> ибо под душой мы
разумеем единство, объемлющее все множество сменяющихся
душевных состояний, весь временной поток душевной жизни
человека от его рождения до смерти. Это возражение кажется
на первый взгляд весьма убедительным; в действительности же
оно тоже исходит из предвзятого взгляда на характер единства,
присущий душевной жизни. Это единство - не такого рода как
механическое целое, слагающееся из суммы своих частей и
потому, очевидно, не могущее присутствовать в каждой отдель-
ной своей части. Напротив, это есть некоторое первичное единст-
во, данное сразу в своей целостности и потому не требующее
для своего обнаружения обзора всей совокупности своих времен-
ных проявлений. В каждый данный миг и во всяком единичном
душевном явлении присутствует (правда, с большей или меньшей
актуальностью и явственностью) душевная жизнь как единство
целого; ведь для того, чтобы, например; определить <характер>
какого-нибудь человека, т. е. своеобразие его душевного строя
как целого нет надобности знать жизнь этого человека от ко-
лыбели до могилы. Это типичное свойство душевной жизни,
в силу которого она как целое присутствует в каждое свое мгно-
вение, заключено уже в ее сверхвременности. Единство душев-
ной жизни дано нам не только, как единство одновременных ее
состояний, но и как единство процесса, т. е. совокупности сме-
няющих состояний. Наше душевное переживание есть по самому
существу своему единство процесса, т. е. сверхвременное
единство движения или смены. <Миг настоящего>, как идеальная
точка, образующая рубеж между будущим и прошлым, есть
абстрактное математическое понятие, а. не конкретное данное
душевного опыта. Конкретное <настоящее> душевной жизни име-
ет всегда некоторую, правда, точно не определимую, длитель-
ность, которая дана сразу, т. е. как единство и опять-таки
отдельные состояния, из смены которых состоит этот процесс,
даны и мыслимы лишь на почве самого процесса как целого.
Правда, эта длительность по общему правилу много короче всей
душевной жизни человека но в ней нет никаких точных граней;
актуально переживаемое непрерывно и незаметно сливается
с тем, что находится за его пределами, без скачка и резкой
грани переходит в одном направлении в вспоминаемое, в дру-
гом - в предвосхищаемое, так что мы не можем - и даже не
вправе - ясно отделить одно от другого; поэтому то, что дейст-
вительно нам дано, не исчерпывается ни одним лишь <мигом>
настоящего, ни даже краткой длительностью живого <душевного
настоящего>: последнее есть лишь самая яркая или светлая часть
данного, которая через полосу постепенно уменьшающейся осве-

щенности и сумеречности сливается с темным фоном прошлого
и будущего. Вот почему более внимательное наблюдение даёт
нам право сказать, что в каждом переживаемом миге потенциаль-
но заключена, с большей или меньшей ясностью, полнота всей
нашей душевной жизни. Если мы все же - как в приведенных
выше примерах - различаем между восприятием отдельных ду-
шевных явлений и восприятием душевной жизни или души как
целого, то это различие имеет лишь относительное значением
это есть различие между первичными и производными или как
бы между центральными и периферическими (с точки зрения
душевного единства) душевными состояниями. Подобно тому как
в физическом организме характер и силы целого присутствуют
в каждой его части и как бы пропитывают ее, но все же в разй
степени - в сердце и мозге больше, чем в оконечностях, в корне
дерева больные, чем в отдельном листе, - так и в организме
душевной жизни мы различаем центральные части от
периферических, хотя во всех частях потенциально присутствует
сила и характер целого.

итак, <душа в этом смысле - как единство или целостность
душевной жизни - вовсе не есть что-то далекое, таинственное.
недостижимое для нас. Напротив, она есть самое близкое и до-
ступное нам в каждое мгновение нашей жизни мы сознаем ее,
вернее сказать - мы есмы она, хотя и редко замечаем и знаем
ее. душа> в этом смысле есть, говоря меткими словами лотце
то, за что она выДает себя - наше собственное существо,
как мы ежемгновенно его переживаем, эта душа есть не <суб-
станциях, <бессмертная сущностью, <высшее началом и пр., -
словом, не загадочная, мудреная вещь, о которой мы часто
узнаем только из книг и в которую можно верить и не верить,
а просто то, что каждый человек зовет самим собою и в чем
никому не приходит в голову сомневаться. Поэтому, утверждая,
что душа существует и познаваема, мы ничего не предрешаем
о ее сущности, кроме того - очевидного для всякого непредвзя-
того сознания - факта, что наша душевная жизнь есть не ме-
ханическая мозаика из каких-то душевных камешков, называ-
емых ощущениями, представлениями и т.п., не сгребенная кем-
то куча душевных песчинок, а некоторое единство, нечто пер-
вично-сплошное и целое, так что, когда мы употребляем слово
<я, этому слову соответствует не какое-либо туманное и про-
извольное понятие, а явно сознаваемый (хотя и трудно опре-
делимый) факт.

По большей части, однако, под <душой и утверждающие, и
отрицающие ее существование и познаваемость понимают не
непосредственно данную целостность душевной жизни, а какое-то
глубже лежащее и не столь явственное и бесспорное начало,
лишь производным проявлением которой признается непосред-

ственно переживаемая душевная жизнь, так, никто не может
отрицать, что наша эмпирическая душевная жизнь в известной
мере подчинена жизни нашего тела или находится в некоторой
связи с нею, так что верующие в бессмертие души должны
утверждать, наряду с этой душевной жизнью, особое начало, не
подтвержденное действию тела и совершенно независимое от
него. Точно так же тот, кто признает свободу воли, способность
души властвовать над своей жизнью, побеждать эмпирические
мотивы человеческого поведения, должен признавать это высшее
или более глубокое начало, которое не совпадает с опытно-дан-
ным потоком душевной жизни. и спор о существовании и поз-
наваемости <души есть спор о душе именно в этом ее смысле,
как особого начала, отличного от самой душевной жизни, тогда
как спор о душе в первом смысле для непредвзятого и умелого
наблюдателя есть в значительной мере лишь спор о словах.

мы оставляем здесь в стороне вопрос, существует ли в дейст-
вительности в составе нашей душевной природы такое особое,
высшее начало, которое, как таковое, называется <душой, в от-
личие от ее проявлений в форме душевной жизни. Этот трудный
вопрос, конечно, не может быть решен мимоходом, в пропе-
девтическом, вступительном разъяснении общих задач учения
о душе, а принадлежит к самому содержанию этого учения.
здесь мы остановимся лишь на методологическом утверждении
противников теории <души все равно, существует ли или нет
такое высшее начало, оно, по распространенному мнению, неиз-
бежно непознаваемо для нас, ибо лежит за пределами нашего
опыта.

душа в этом смысле - говорят нам - не совпадая с душев-
ными явлениями (даже в смысле целостной душевной жизни),
а будучи лишь предполагаемой их причиной, тем самым не
может быть предметом опыта. Это возражение основано на
совершенно предвзятом, никогда никем не доказанном и не
доказуемом понятии опыта. Опыт представляется здесь в виде
созерцания каких-то плоских картинок - созерцании, которое
дает нам представление лишь о поверхностном слое вещей, лишь
о переднем плане сущего и оставляет скрытым и недостижимым
глубину, задний фон и источник предметов, Мы оставляем здесь
в стороне <внешний опыт, хотя это явно неверно и в отношении
его. но кто, при внимательном отношении к делу, не увидит,
что это понятие опыта дает совершенно извращенное, почти до
карикатурность ложное изображение Душевного опыта? Кто ког-
да-либо доказал, что мы можем усматривать в себе лишь
внешний, поверхностный слой нашей душевной жизни и никогда
не можем усмотреть более глубоких и первичных, а потому
труднее достижимых и обычно скрытых сил и оснований этой
жизни? Напротив, присматриваясь к характеру душевного опыта,

мы непосредственно замечаем в нем типическую черту некоторой
глубинности: в душевном опыте нам доступна не одна поверх-
ность, не одни лишь явления, как бы всплывающие наружу, но
и более глубоко лежащие корни или источники этих явлений.
Когда мы говорим, что <глубоко заглянули" в свою или чужую
душу, что мы знаем кого-либо <насквозь", то в этих мета-
форических выражениях мы высказываем тот характер душевного
опыта, в силу которого он способен не только скользить по
поверхности душевной жизни, но и проникать в нее, т. е. не-
посредственно усматривать не только следствия и производное,
но и основания и действующие силы душевной жизни. Поэтому
противопоставление <души", даже как <высшего начала", душев-
ным явлениям, будучи - как мы увидим это далее - в извест-
ном смысле и до известной степени вполне правомерным и не-
обходимым, не должно пониматься в смысле резкой, совершенной
разграниченности того и другого, в смысле какого-то разрыва
между двумя сторонами нашей душевной жизни. Напротив, ха-
рактер сплошности, слитности, присущий нашей душевной жизни
вообще, сохраняет силу и в этом измерении ее - в направлении
глубины: переход от ее <поверхности" к ее <глубине" есть переход
постепенный, и мы не можем отделить шелуху души от ее ядра:
в самом поверхностном явления уже соучаствуют и более глу-
бокие слои душевной жизни. наша душевная жизнь не абсолютно
прозрачна, но и не абсолютно непроницаема: созерцая поверх-
ностные душевные явления, мы имеет перед собой не густой
занавес, который нужно было бы поднять, чтобы увидеть глубину
сцены, а скорее дымку, сквозь которую вырисовываются или
могут вырисовываться контуры заднего плана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41