Этот носитель
или субъект не есть ни то или иное содержание сознания, ни
голая форма <сознания вообще>.
Но что же такое есть этот носитель или субъект сознания?

Позднее мы ознакомимся с более глубокими формами и зна-
чениями его для нас, мысль о которых соучаствует или может
соучаствовать в этом стремлении к сохранению <я>. Но в общей
форме то <я>, которое предстоит всем людям без различия
глубины и ценности их самосознания и мысль об уничтожении
которого повергает нас в головокружительный ужас, - это <я>
не отличается никакими особыми достоинствами и не имеет
никакого конкретного содержания. Этот бесформенный и бессо-
держательный <носитель> сознания есть для нас лишь живая,
реальная точка бытия, которая от всего на свете отличается тем,
что это есть точка, в которой бытие есть непосредственно
для себя и именно в силу того действительно есть безусловно.
Все остальное есть или содержание сознания, или его форма,
и в том и другом случае есть лишь относительно, для другого
или у другого. То, что мы зовем самим нашим <я>, есть, напротив,
живое внутреннее бытие, как последняя опорная точка для всего,
в нем или для него сущего.

Мы видим: эта последняя опорная точка не есть ни само соз-
нание - ибо она есть лишь данный конкретный его носитель, -
и вместе с тем не есть ни мертвое, материальное или вообще
объективное бытие - бытие для другого, - ни абсолютное ничто.
Она есть то, что делает идеальный свет сознания живой, конкрет-
ной реальностью. Реальность же сознания есть его бытие как
переживания, как внутреннего бытия-для-себя, все равно, сознано
ли само это переживание или нет. Когда мы в обыденной речи
говорим о нашей <душе>, мы имеем в виду именно эту реальность
- это внутреннее бытие субъекта, хотя обычно и неразрывно
слитое с тем специфическим началом идеального света, которое
мы зовем сознанием, но не тождественное с ним. Отождествление
души или душевной жизни с сознанием или основано на смутном,
нерасчлененном понятии сознания, когда в нем идеальный момент
сознательности, как таковой, не отделен от момента конкретного
реального носителя этого чистого безличного света, или же необ-
ходимо ведет, додуманное до конца, к самому примитивному пан-
теизму, для которого существует лишь одно всеобъемлющее
безличное сознание - на пути к чему и стоит современная гносе-
ология, поскольку субъект сознания тожествен для нее самой форме
<сознания вообще>. Напротив, непосредственное усмотрение ду-
шевной жизни как конкретной реальности ведет к признанию, что
душевная жизнь, как таковая, не тождественна сознанию. Расс-
мотренные явления <подсознательной> душевной жизни важны для
нас прежде всего как показатели внесознательности душевной
жизни. И центр спора между сторонниками и противниками <бес-
сознательного> или <подсознательного> лежит не в вопросе, воз-
можна ли душевная жизнь при полном отсутствии сознания - этот
вопрос мы выше решили уяснением неправильности самой его пос-

ЧУШЕВНОЙ ЖИЗНИ

ДУША ЧЕЛОВЕКА

тановки, признанием самой относительности различия между
абсолютными и относительными, качественными и количест-
венными различиями в душевной жизни - а лишь в вопросе, тож-
дественна ли душевная жизнь сознанию и исчерпывается ли она
им одним, или же, будучи носителем сознания, она, как таковая,
отлична от него. Ответ на этот вопрос теперь для нас не может
быть сомнительным: существо душевной жизни лежит
в переживании, как таковом, в непосредственном внутреннем
бытии, а не в сопутствующем ему сознании. Что осталось еще
неясным здесь, уяснится нам в дальнейшей связи.

VII

В заключение отметим чисто практическое, конкретное зна-
чение намеченного понимания душевной жизни. Как бы кто ни
относился к самому понятию подсознательного, к общему учению о
внесознательности душевной жизни и отвлеченному его обосно-
ванию, одно совершенно бесспорно: между степенью сознатель-
ности душевного переживания и его силой или интенсивностью
как действенной реальности, нет никакой прямой пропорциональ-
ности. Наиболее сознательные или сознанные наши душевные сос-
тояния отнюдь не суть наиболее сильные или влиятельные в нашей
жизни; и степень общей сознательности личности тоже отнюдь не
пропорциональна интенсивности и действенности ее душевной
жизни. Правда, в известном смысле преобладание подсознательных
или полусознательных состояний есть показатель <психической
слабости>, о которой справедливо говорят, например, в применении
к истерическим, легко внушаемым, склонным к сомнамбулизму и
т. п. субъектам. Но то, что здесь разумеется под <психической сла-
бостью>, естьсобственнослабостьдуховная, слабостьлмчностм как
управляющего и сдерживающего волевого центра и тем самым сла-
бость формирующих, целестремительных сил душевной жизни.
Напротив, интенсивность самой душевной жизни, как таковой,
обычно пропорциональна ее разнузданности: достаточно указать на
бурность ее проявлений, на склонность таких субъектов к страстным
аффектам, на явления исступленности, одержимости и т. п. Легко-
сть, с которою воля опытного психиатра управляет душевной
жизнью таких субъектов, обусловлена не слабостью самих их
переживаний, а лишь их слепою подвижностью, т. е. силой, которую
может приобретать в их составе каждое отдельное содержание, в том
числе и внушенное врачом. Как бы то ни было, но по меньшей мере
сравнение разных переживаний в составе каждой, отдельной
личности никогда не подтверждает соответствия между сознатель-
ностью и силой переживания. Скорее наоборот; есть много данных,
говорящих в пользу наличности здесь - при прочих равных ус-
ловиях - пропорциональности обратной. Так, упомянутый выше

методлечения го"о.- о.; йаейа заключается в ослаблении тягостного
переживания пут-м го отчетлг:зог- осознания, и на практике ."т( -
прием употреблялся .к.ихиатрами,тедаго1амиипростовдружескй
утешениях, конечно, надолго у) у гения Фрейда. Популярнейшее
психологическое наблюдение "сверит, что <самоанализ убивает
чувство>; самые сильные и упорные наши страсти противодействуют
освещению себя сознанием, как бы инстинктивно защищаясь от
грозящего им 1;ри этом ослабления или разрушения; отсюда
стыдливость и лучших, и худших, но всегда самых глубоких
и сильных наших побуждений. В жизни хорошими психологами
в отношении себя самих бывают обыкновенно разочарованные я
скучающие скептики, люди типа Онегина и Печорина: <вся тварь
разумная скучает>, говорит Мефистофель у Пушкина. Гений того
же Пушкина уронил другую, смелую и гонкую мысль. <Поэзия,
прости Господи, должна быть глуповатой>, - сказал мудрейший из
наших поэтов. Очевидно, <ум>, ясность познания, обычно препят-
ствует живости и полноте поэтического творчества. Все такого рода
утверждения, конечно, не имеют значения точных общих суж-
дений, а лишь подмечают преобладающие типичные соотношения.
Но с этой оговоркой мысль Пушкина, очевидно, может быть расп-
ространена и на любовь, на душевных двигателей нравственной и
политической жизни, на религиозное чувство и т. п.

Если продолжить до конца, мыслить в предельных формах психо-
логическое соотношение, выраженное в этих общеизвестных фак-
тах, то надо будет прийти к заключению, что сознание и жизнь,
будучи конкретно связаны между собой, по своему существу анта-
гонистичны: чистое сознание, в качестве совершенного созерцания,
есть бездействие, душевная смерть; чистая жизнь, как могуществен-
ная всепобеждающая действенная сила, есть совершенная слепота
сознания. Правда, в высших областях нашей жизни, в той сфере,
которую мы будем рассматривать позднее под именем духовной
жизни, возможно и обратное соотношение, своеобразная гармония
между этими двумя сторонами: для примера укажем здесь лишь на
область религиозной жизни, ще помимо слепого чувства и рассудоч-
ного отрицания возможна еще иная, высшая форма, в которой самый
жар религиозной страсти питает яркость религиозного созерцания,
и пламя жизни одновременно и светит, и греет. Но это касается,
во-первых, лишь высших видов страсти, тогда как низшие <земные>
страсти при этом необходимо замирают или ослабевают; и, во-вто-
рых, это свидетельствует не против самой намеченной анта-
гонистичности, а лишь против возможных преувеличений ее зна-
чения (вроде известных метафизических преувеличений Гартма-
на ); но возможность примирения этого антагонизма з высшем
единстве, достигаемом лишь с трудом и при исключительных ус-
ловиях, есть сама скорее косвенный показатель антагонистичности
этих начал з их господствующем, преобладающем состоянии.

ДУША ЧЕЛОВЕКА

ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ

Но если так, то здесь мы имеем самое конкретное и живое
свидетельство противоположности или, по крайней мере, несов-
падения между душевной жизнью и сознанием. Душевная
жизнь в качестве жизни, со стороны своей импульсивности и
интенсивности, т. е. в качестве конкретной и действенной
реальности, есть нечто отнюдь не тождественное сознанию, и
сознание совсем не есть ее существенный отличительный
признак. Скорее мы имеем в лице того и другого два разных
начала, как бы материю и форму внутреннего существа чело-
века, которые хотя в конкретном бытии человека всегда связа-
ны или соприкасаются, но для анализа являются разными и
разнородными началами. Лишь эта материя внутреннего бытия
человека есть то, что может быть названо в строгом смысле
психическим в нем; она есть как бы особое начало <душев-
ности>, в отличие от присоединяющегося к нему иного, высше-
го начала Логоса или духа (Уои?), выражение которого мы име-
ем в лице так называемого сознания, взятого, как таковое. Со-
отношение между этими двумя началами может быть подробнее
намечено лишь позднее; здесь нам нужно было только выделить
и приблизительно зафиксировать саму область психического.
Итак, область психического, как такового, есть область
переживания, непосредственного субъективного бытия. И пос-
кольку явления сознания имеют сторону, в силу которой они
суть переживания в указанном смысле этого понятия, пос-
тольку они суть явления душевной жизни. Этот вывод может
показаться, на первый взгляд, столь самоочевидным и баналь-
ным, что, по-видимому, не было надобности в сложных сообра-
жениях, которыми мы пытались его обосновать. Но если эти
соображения были убедительны, то из них явствует, что содер-
жание, скрытое под этим простым и привычным обозначением,
далеко не общеизвестно и обыкновенно остается вообще неза-
мечаемым. В лице душевной жизни мы имеем, как мы видим,
совершенно особый мир, - вернее, особую стихию, отличную
от всего объективного, предметного бытия и противостоящую
ему, - и вместе с тем не идеальное начало чистого сознания,
света разума, а вполне реальную и могущественную силу и
сферу бытия. Будучи связана и с предметным бытием, и с мо-
ментом сознания, она является нам конкретно лишь как прида-
ток, с одной стороны, предметного мира и, с другой стороны,
разумного предметного сознания, оставаясь, однако, сама в се-
бе особым и совершенно самобытным миром.

Для дальнейшего уяснения душевной жизни нам нужно теперь
определить ее основные характерные черты, а затем наметить ее
состав.

Глава III
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ

Наметив область душевной жизни и уяснив ее отношение
к области сознания, попытаемся теперь вглядеться в душевную
жизнь и определить основные черты, присущие этой своеобразной
стихии. Мы не строим здесь никаких гипотез, не пытаемся
проникать в скрытые основания или источники душевной жизни,
а должны просто, непредвзято и по возможности адекватно
описать совершенно своеобразный, единственный в своем роде тип
бытия, который мы имеем в лице душевной жизни. Несмотря на
то, что мы ставим своей задачей простое, бесхитростное описание
данного - или, может быть, именно поэтому - задача эта не так
проста, как это может показаться с первого взгляда. Мы так
привыкли, в силу практической необходимости, сосредоточиваться
на предметном мире, что невольно склонны мыслить все вообще
в категориях этого предметного мира, и потому переносить и на
душевную жизнь черты, присущие не ей, а только предметному
миру. Немало психологов, начав С решительного заявления, что
<психическое> есть нечто совершенно отличное от внешнего, <ма-
териального> бытия, кончают все же подменой чистого описания
теориями, которые переносят на <психическое> черты материаль-
ного мира. Весь так называемый <ассоциационизм> - учение,
изображающее душевную жизнь как результат комбинации
неизменных психических элементов, - покоится на такой ма-
териализации душевного; и, быть может, большая часть того, что
считается <законами душевной жизни>, могла быть <открыта>
только через посредство такой непроизвольной мистификации, за-
меняющей непосредственно данное гипотетически допущенными
содержаниями предметной формы.

Давнишнее и распространенное учение утверждает, что сущ-
ность своеобразия душевной жизни определяется непротяженно-
стью психического, в отличие от протяженности материального.
Но если верны развитые выше соображения, по которым душевное
отличается не только от материального, но и от духовного>, то
сразу видно, что это учение недостаточно по крайней мере в том
отношении, что не указывает отличительного признака душев-
ного, как такового, ибо в том смысле, в каком непротяженно
душевное, во всяком случае непротяженно и духовное. Не только
настроение, чувство, стремление, но и математическая теорема,
нравственная заповедь, государственный закон не могут быть
измерены аршином, иметь объем в пространстве, передвигаться
в нем, иметь материальный вес и т.п. Но оставим даже в стороне

ДУША ЧЕЛОВЕКА

ЧАСТЬ 1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41