Бесспорно, эти <Размышления>
полны такого рода истинами, с которыми неспособна прими-
риться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не
возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому
я и помещаю здесь письмо, написанное и переданное мне сра-
зу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился
высказать свое мнение о ней. Письмо это с достаточной, на мой
взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, мо-
гущие возникнуть по поводу <Максим>, и объясняет мысли
...письмо... - речь идет о <Размышлении по поводу "Максим">,
написанном Анрв де Лашапель-Бессе, суперинтендантом строений, ис-
кусств и мануфактур, и напечатанном в первом издании <Максим> (1665).
- 15 -
автора: оно неопроверясимо доказывает, что эти <Максимы> -
всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во
всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их
автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испы-
танным вожатым, и что он не совершил ничего предосуди-
тельного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повто-
рил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое
мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не
постесняются вынести обвинительный пригЬвор этой книге и
одновременно - воззрениям святых мужей, я прошу читате-
ля не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца
и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешатель-
ства в суждение о <Максимах>, ибо, прислушавшись к нему,
читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: по-
скольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно
не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть
читатель помнит, что предубеждение против <Максим> как
раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем
запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее
доказывает их правоту. Поистине трудно будет убедить любо-
го здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владе-
ют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и се-
бялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если
заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных мак-
сим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто
затрагивают всех без исключения, он - тот единственный, к
кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь,
он не только с готовностью подпишется под ними, но даже
подумает, что они слишком снисходительны к человеческому
сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же
кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то дол-
жен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было
бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что распо-
ложить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого
сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукопи-
си; а так как порою один и тот же предмет упоминается в
нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за со-
ветом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указа-
тель для тех читателей, которым придет охота прочесть под-
ряд все размышления на одну тему.
Указатель - небольшой предметный указатель, очень общий, пе-
чатавшийся в прижизненных изданиях <Максим>.
МАКСИМЫ
Наши добродетели - это чаще всего
искусно переряженные пороки.
R То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается
сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно по-
добранных судьбой или нашей собственной хитростью; так,
например, порою женщины бывают целомудренны, а муж-
чины - доблестны совсем не потому, что им действитель-
но свойственны целомудрие и доблесть.
R Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
R Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще
осталось вдоволь неисследованных земель.
R Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.
R Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем
долговечность жизни.
R Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не
менее часто наделяет дураков умом.
R Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блес-
ком и толкуемые политиками как следствие великих за-
мыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и стра-
стей. Так, война между Августом и Антонием, которую
объясняют их честолюбивым желанием властвовать над
миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.
R Страсти - это единственные ораторы, доводы которых все-
гда убедительны; их искусство рождено как бы самой при-
родой и зиждется на непреложных законах. Поэтому чело-
век бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить
скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
R Страстям присущи такая несправедливость и такое своеко-
рыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться
даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.
R В человеческом сердце происходит непрерывная смена стра-
стей, и угасание одной из них почти всегда означает,торже-
ство другой.
R Наши страсти часто являются порождением других стра-
стей, прямо им противоположных: скупость порой ведет
к расточительности, а расточительность - к скупости;
люди нередко стойки по слабости характера и отважны из
трусости.
R Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной
благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь
этот покров.
R Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши
вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
R Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже
склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчи-
ков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за
зло кажется им рабством, которому они не желают поко-
ряться.
R Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая
политика, цель которой - завоевать любовь народа.
R Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено
иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти
всегда - и тем, и другим, и третьим.
R Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия,
даруемого неизменной удачей.
R Умеренность - это боязнь зависти или презрения, кото-
рые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счас-
тьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умерен-
ность людей, достигших вершин удачи, - это желание ка-
заться выше своей судьбы.
R У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближ-
него.
R Невозмутимость мудрецов - это всего лишь умение скры-
вать свои чувства в глубине сердца.
R Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на
казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о бо-
язни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно ска-
зать, что то и другое для их разума - все равно что повяз-
ка для их глаз.
R Философия торжествует над горестями прошлого и буду-
щего, но горести настоящего торжествуют над философией.
R Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в боль-
шинстве случаев на нее идут не по обдуманному намере-
нию, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще
всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.
R Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью дли-
тельных невзгод, они этим показывают, что прежде их под-
держивала не столько сила духа, сколько сила честолюбия,
и что герои отличаются от обыкновенных людей только
большим тщеславием.
R Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труд-
нее, чем когда она враждебна.
R Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
R Люди часто похваляются самыми преступными страстями,
но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет
признаться.
R Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо
она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы
считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует
на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.
R Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше нена-
висти и преследований, чем наши достоинства.
R Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеж-
даем себя, что не в силах достичь цели; на самом же деле
мы не бессильны, а безвольны.
R Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно
подмечать их у ближних.
R Ревность питается сомнениями; она умирает лли перехо-
дитв неистовство, как только сомнения превращаются в
уверенность.
R Гордость всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет,
даже когда отказывается от тщеславия.
R Если бы нас не одолевала гордость, мы не жаловались бы на
гордость других.
R Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как
и когда они ее проявляют.
R Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно
устроила органы нашего тела, но еще подарила нам гор-
дость, - видимо, для того, чтобы избавить нас от печально-
го сознания нашего несовершенства.
R Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать настав-
ления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не
столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы
"убедить в нашей собственной непогрешимости.
R Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем
обещанное соразмерно нашим опасениям
R Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает лю-
бые роли - даже роль бескорыстия.
R Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза.
R Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится не-
способным к великому.
R У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать
всем велениям рассудка.
R Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как
на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремит-
ся к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой.
...нашим опасениям. - Максима имеет прямую связь с поведени-
ем Анны Австрийской, которая давала Ларошфуко большие обещания,
но не сдерживала их из-за страха перед Мазарини.
...неспособным к великому. - Обычно эту максиму связывают с
именем Людовика XIII, но и узость эгоистических претензий друзей-
фрондеров могла вызвать появление этого афоризма Ларошфуко.
R Сила и слабость духа - это просто неправильные выраже-
ния: в действительности же существует лишь хорошее или
плохое состояние органов тела.
R Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.
R В привязанности или равнодушии философов к жизни ска-
зывались особенности их себялюбия, которые так же нельзя
оспаривать, как особенности вкуса, как склонность к како-
му-нибудь блюду или цвету.
R Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости
от расположения духа.
R Нам дарует радость не то, что нас окружает, а наше отноше-
ние к окружающему, и мы бываем счастливы, обладая тем,
что любим, а не тем, что другие считают достойным любви.
R Человек никогда не бывает так счастлив или так несчаст-
лив, как это кажется ему самому.
R Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть
несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя
в том, что судьба еще не воздала им по заслугам.
R Что .может быть сокрушительнее для нашего самодоволь-
ства, чем ясное понимание того, что сегодня мы порицаем
вещи, которые еще вчера одобряли.
R Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равнове-
сие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает
их между собой.
R Какими бы преимуществами природа ни наделила челове-
ка, создать из него героя она может, лишь призвав на по-
мощь судьбу.
R Презрение философов к богатству было вызвано их сокро-
венным желанием отомстить несправедливой судьбе за то,
что она не наградила их по достоинствам жизненными бла-
гами; оно было тайным средством, спасающим от униже-
ний бедности, и окольным путем к почету, обычно достав-
ляемому богатством.
...философов... - имеются в виду древние философы-язычники.
R Ненависть к людям, попавшим в милость, вызвана жаждой
этой самой милости. Досада на ее отсутствие смягчается и
умиротворяется презрением ко всем, кто ею пользуются;
мы отказываем им в уважении, ибо не можем отнять того,
что привлекает к ним уважение всех окружающих.
R Чтобы упрочить свое положение в свете, люди старательно
делают вид, что оно уже упрочено.
R Как бы ни кичились люди величием своих деяний, послед-
ние часто бывают следствием не великих замыслов, а про-
стой случайности.
R Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или
несчастной звездой; ей они и обязаны большей частью по-
хвал или порицаний, выпадающих на их долю.
R Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный
человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не
бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог об-
ратить их против себя.
R Судьба все устраивает к выгоде тех, кому она покровитель-
ствует.
R Счастье и несчастье человека в такой же степени зависят
от его нрава, как от судьбы.
R Искренность - это чистосердечие. Мало кто обладает этим
качеством, а то, что мы принимаем за него, чаще всего про-
сто тонкое притворство, цель которого - добиться откро-
венности окружающих.
R За отвращением ко лжи нередко кроется затаенное жела-
ние придать вес нашим утверждениям и внушить благого-
вейное доверие к нашим словам.
R Не так благотворна истина, как зловредна ее видимость.
R Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно
...уже упрочено. - В <Мемуарах> Ларошфуко говорит о герцоге
де Бофоре, который, <чтобы закрепить свое возвышение, умело пользо-
вался этим отличием..., стараясь создать впечатление, что оно уже проч-
но закреплено>.
не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратно-
стей судьбы.
R Дальновидный человек должен определить место для каж-
дого из своих желаний и затем осуществлять их по поряд-
ку. Наша жадность часто нарушает этот порядок и застав-
ляет нас преследовать одновременно такое множество це-
лей, что в погоне за пустяками мы упускаем существенное.
R Изящество для тела - это то же, что здравый смысл для ума.
R Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать,
что для души - это жажда властвовать, для ума - внут-
реннее сродство, а для тела - скрытое и утонченное жела-
ние обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53