Короче говоря, при любых наших природных недостатках и
достоинствах мы тем приятнее окружающим, чем согласнее
наш вид и той, манеры и чувства с нашим обликом и положе-
нием в обществе, и тем неприятнее, чем большее между ними
несоответствие.
4. ОБ УМЕНИИ ВЕСТИ БЕСЕДУ
Приятные собеседники потому так редко встречаются, что
люди думают не о тех словах, которым внимают, а о тех, кото-
рые жаждут произнести. Человек, желающий, чтобы его вы-
слушали, должен в свою очередь выслушать говорящих, дать
им время высказаться, проявляя терпение, даже если они по-
пусту разглагольствуют. Вместо того чтобы, как это нередко
бывает, тут же оспаривать и прерывать их, необходимо, напро-
тив, проникнуться точкой зрения и вкусом собеседника, пока-
зать, что мы оценили их, завести разговор о том, что ему дорого,
похвалить в его суждениях все, достойное похвалы, и не с ви-
дом снисхождения, а с полной искренностью.
Надо уклоняться от споров о предметах несущественных,
не злоупотреблять вопросами, большей частью бесполезными,
никогда не показывать, что себя мы считаем умнее прочих, и
охотно предоставлять другим окончательное решение.
Говорить следует просто, понятно и в той мере серьёзно, в
какой допускают это познания и расположение духа слушате-
лей, не понуждая их к одобрению и даже не отвечая на него.
Отдав, таким образом, должное учтивости, мы можем выска-
зать и наше мнение, но без предубежденности и упрямства, под-
черкивая, что ищем у других подтверждения своим взглядам.
Будем как можно реже поминать себя и ставить в пример.
Постараемся досконально понять, каковы пристрастия и спо-
собность к разумению у наших собеседников, и затем станем
на сторону того, у кого этого разумения больше, присовокупив
к его мыслям наши собственные, но столь скромно, чтобы он
поверил, будто мы заимствовали их у него.
Благоразумно поступает то, кто не исчерпывает сам пред-
мета беседы и дает возможность другим что-то еще приду-
мать и сказать.
Ни в коем случае не следует говорить тоном наставитель-
ным и употреблять слова и выражения, чрезмерно высокие
для предмета беседы. Можно придерживаться своего мнения,
если оно разумно, но, и оставаясь при нем, не будем задевать
чужие чувства или возмущаться чужими речами.
Мы станем на опасный путь, если все время будем пытать-
ся управлять течением беседы или слишком часто говорить
об одном и том же. Нам надлежит подхватывать любой раз-
говор, приятный нашим собеседникам, не сворачивая его на
предмет, о котором мы жаждем высказаться.
Будем твердо помнить, что, каких бы достоинств ни был
исполнен человек, отнюдь не всякая беседа, даже отменно ум-
ная и достойная, может его одушевить: с каждым надо разго-
варивать о близких ему предметах и лишь тогда, когда это
уместно.
Но если сказать слово кстати - большое искусство, то кста-
ти промолчать - искусство еще большее. Красноречивым
молчанием можно порою выразить и согласие, и неодобрение;
бывает молчание насмешливое, бывает и почтительное.
Существуют, наконец, оттенки в выражении лица, в жестах,
повадках, которые часто придают беседе приятность и утон-
ченность или делают ее докучной и несносной. Умеют пользо-
ваться этими оттенками немногие. Даже те самые люди, кото-
рые поучают правилам ведения беседы, иной раз совершают
промахи. На мой взгляд, вернейшее из этих правил - если
понадобится, изменять любому из них, лучше уж говорить не-
брежно, нежели напыщенно, слушать, помалкивать и никогда
не понуждать себя к разговору.
5. ОБ ОТКРОВЕННОСТИ
Хотя у искренности и откровенности много общего, все же
между ними немало и различий.
Искренность - это чистосердечие, являющее нас такими,
каковы мы на самом деле, это любовь к правде, отвращение к
лицемерию, жажда покаяться в своих недостатках, чтобы, честно
признавшись в них, тем самым отчасти их исправить.
Откровенность не дает нам такой свободы; ее рамки уже,
она требует большей сдержанности и осторожности, и мы не
всегда властны ею распоряжаться. Тут уже речь идет не о нас
одних, наши интересы обычно тесно переплетены с интереса-
ми других людей, поэтому откровенность должна быть необы-
чайно осмотрительна, иначе, предав нас, она предаст и наших
друзей, повысив цену даруемого нами, принесет в жертву их
благо.
Откровенность всегда приятна тому, к кому она обращена:
это дань, которую мы платим его добродетелям, достояние, ко-
торое вручаем его честности, залог, дающий ему права на нас,
узы, добровольно налагаемые нами на себя.
Меня вовсе не надо понимать так, будто я стараюсь иско-
ренить откровенность, столь необходимую в обществе, ибо на
ней зиждутсявсе людские приязни, всякая дружба. Я только
пытаюсь поставить ей пределы, дабы она не нарушала правил
порядочности и верности. Я хочу, чтобы откровенность всегда
была прямодушна и вместе с тем осмотрительна, чтобы она не
поддавалась ни малодушию, ни своекорыстию. Мне хорошо
известно, как трудно установить точные границы, в которых
нам дозволено принимать откровенность наших друзей и в
свою очередь быть откровенными с ними.
Чаще всего люди пускаются в откровенность из тщеславия,
из неспособности молчать, из желания привлечь доверие и об-
меняться тайнами. Бывает так, что человек имеет все основа-
ния довериться нам, но у нас таких оснований нет; в этих слу-
чаях мы расплачиваемся тем, что храним его тайну и отделы-
ваемся маловажными признаниями. В других случаях мы
знаем, что человек нам неподкупно предан, что он ничего от
нас не утаивает и что мы можем излить ему душу и по сердеч-
ному выбору и по здравому размышлению. Такому человеку
мы должны поверять все, что касается только нас; должны
показывать нашу истинную суть - наши достоинства непре-
увеличенными, равно как и недостатки непреуменьшенными;
должны взять себе за твердое правило никогда не делать ему
полупризнаний, ибо они всегда ставят в ложное положение
того, кто их делает, нисколько не удовлетворяя того, кто вы-
слушивает. Полупризнания искажают то, что мы желаем
скрыть, разжигают любопытство в собеседнике, оправдывают
его стремление выведать побольше и развязывают ему руки в
отношении уже узнанного. Благоразумнее и честнее вовсе не
говорить, чем недоговаривать.
Если же дело касается вверенных нам тайн, тут мы долж-
ны подчиняться другим правилам, и чем эти тайны важнее,
тем от нас требуется большая осмотрительность и умение дер-
жать слово. Все согласятся с тем, что чужую тайну надо хра-
нить, но о природе самой тайны и о ее важности мнения могут
и разойтись. Мы чаще всего сообразуемся со своим собствен-
ным суждением по поводу того, о чем позволительно гово-
рить, а о чем нужно молчать. На свете мало тайн, хранимых
вечно, ибо голос щепетильности, требующий не выдавать чужо-
го секрета, со временем умолкает.
Порою нас связывает дружба с людьми, чьи добрые чувства
к нам уже испытаны; они всегда были откровенны с нами, и
мы платили им тем же. Эти люди знают наши привычки и
связи, они так хорошо изучили все наши повадки, что замечат
ют малейшую перемену в нас. Они, возможно, почерпнули из
другого источника то, что мы поклялись никогда и никому не
разглашать, тем не менее не в нашей власти поведать им со-
общенную нам тайну, даже если она в какой-то степени каса-
ется этих людей. Мы уверены в них, как в самих себе, и вот
стоим перед трудным выбором: потерять их дружбу или на-
рушить обещание. Что говорить, нет более жестокого испыта-
ния верности слову, чем это, но порядочного человека оно не
поколеблет: в этом случае ему дозволено себя предпочесть
другим. Первейший его долг - нерушимо хранить доверен-
ное ему чужое достояние. Он обязан не только следить за сво-
ими словами и голосом, но и остерегаться необдуманных заме-
чаний, обязан ничем не выдавать себя, дабы его речи и выра-
жение лица не навели других на след того, о чем ему надобно
молчать.
Нередко только с помощью незаурядной осмотрительности
и твердости характера человеку удается противостоять тира-
нии друзей, которые в большинстве своем считают, что они
вправе посягать на нашу откровенность, и жаждут узнать о
нас решительно все: такого исключительного права нельзя
давать никому. Бывают встречи и обстоятельства, не подлежа-
щие их надзору; если они начнут на это пенять, что ж, выслу-
шаем кротко их упреки и постараемся спокойно оправдаться
перед ними, но если они и дальше будут предъявлять непра-
вые притязания, нам остается одно: пожертвовать их друж-
бой во имя долга, сделав, таким образом, выбор меж двух неиз-
бежных зол, ибо одно из них еще можно исправить, тогда как
другое непоправимо.
6. О ЛЮБВИ И О МОРЕ
Авторы, бравшиеся за описание любви и ее прихотей, на
столь разнообразные лады сравнивали это чувство с морем, что
дополнить их сравнения новыми чертами - дело очень нелег-
кое: уже было сказано, что любовь и море непостоянны и веро-
ломны, что они несут людям несчетные блага, равно как и
несчетные беды, что наисчастливейшее плаванье тем не менее
чревато страшными опасностями, что велика угроза рифов и
бурь, что потерпеть кораблекрушение можно даже в гавани.
Но, перечислив все, на что можно уповать, и все, чего следует
страшиться, эти авторы слишком мало, на мой взгляд, сказали
о сходстве любви, еле тлеющей, исчерпанной, отжившей с теми
долгими штилями, с теми докучными затишьями, которые так
часты в экваториальных морях. Люди утомлены длительным
путешествием, мечтают о его конце, но, хотя земля уже видна,
попутного ветра все нет и нет; зной и холод терзают их, болез-
ни и усталость обессиливают; вода и пища пришли к концу
или стали неприятны на вкус; кое-кто пытается ловить, даже
вылавливает рыбу, но занятие это не приносит ни развлечения,
ни еды. Человеку прискучило все, что его окружает, он погру-
жен в свои мысли, постоянно скучает; он еще живет, но уже
нехотя, жаждет, чтобы желания вывели его из этой болезнен-
ной истомы, но если они у него и рождаются, то немощные и
никому не нужные.
7.0 ПРИМЕРАХ
Хотя хорошие примеры весьма отличны от дурных, все же,
если подумать, то видишь, что и те и другие почти всегда при-
водят к одинаково печальным последствиям. Я даже склонен
считать, что злодеяния Tибepия и Нерона больше отвращают
нас от порока, чем самые достойные поступки великих людей
приближают к добродетели. Сколько фанфаронов наплодила
доблесть Александра! Сколько преступлений против отчизны
посеяла слава Цезаря! Сколько жестоких добродетелей взра-
щено Римом и Спартой! Сколько несносных философов создал
Диоген, краснобаев - Цицерон, стоящих в сторонке бездель-
ников - Помпоний Аттик, кровожадных мстителей - Ма-
рий" и Сулла, чревоугодников - Лукулл", развратников -
Тиберий, Клавдий Нерон (42 г. до н.э.-37 г. н.э.) - римский
император (с 14 г. до н. э.), жестокий и лицемерный тиран, прославив-
шийся казнями, изощренными пытками, коварством по отношению к
друзьям и родным.
Нерон, Клавдий Тиберий (37 - 68 гг. н. э.) - римский император
(с 54 г.); в числе совершенных им преступлений убийство отца, брата,
матери, жен, многочисленные казни, пожар Рима.
Диоген (414 - 323 гг. до н. э.) - древнегреческий философ кини-
ческой школы, проповедовавший воздержание и аскетизм.
Цицерон, Марк Тулий (106 - 43 гг. до н. э.) - политический дея-
тель, писатель, крупнейший мастер красноречия, оказавший большое вли-
яние на развитие ораторского искусства.
Ї Помпоний Аттик, Тит (1 в. до н.э.) - крупный римский финансо-
вый делец, близкий друг Цицерона. Ловко лавируя между борющимися
группами, одновременно поддерживал Цезаря, Брута, Антония, Октавиана.
" Марий, Гай (156 - 86 гг. до н. э.) - римский полководец и полити-
ческий деятель.
" Сулла, Люций Корнелий (138 -78 гг. до н.э.) - римский полково-
дец, диктатор. Постоянно был с Марием в смертельной вражде.
Лукулл, Люций Люциний (ок. 106 - 56 гг. до н. э.) - римский
политический деятель, полководец, богатейший человек в Риме, славив-
шийся любовью к роскоши.
Aлlcивиaд и Антоний, упрямцев - Катон! Эти великие об-
разцы породили бессчетное множество дурных копий. Добро-
детели граничат с пороками, а примеры - это проводники,
которые часто сбивают нас с правильной дороги, ибо мы сами
так склонны заблуждаться, что в равной степени прибегаем к
ним и для того, чтобы сойти со стези добродетели, и для того,
чтобы, на нее встать.
8.0 СОМНЕНИЯХ РЕВНОСТИ
Чем больше человек говорит о своей ревности, тем больше
неожиданных черт открывает в поступке, вызвавшем у него
тревогу. Самое ничтожное обстоятельство все переворачивает,
открывая глазам ревнующего нечто новое. То, что, мнилось,
уже окончательно обдумано и взвешено, теперь выглядит со-
всем по-иному. Человек пытается составить себе твердое суж-
дение, но не может: он во власти чувств самых противоречи-
вых и ему самому неясных, одновременно жаждет и любить и
ненавидеть, любит ненавидя, ненавидит любя, всему верит и во
всем сомневается, стыдится и презирает себя и за то, что пове-
рил, и за то, что усомнился, неустанно пытается прийти к како-
му-нибудь решению и ни к чему не приходит.
Поэтам следовало бы ревнивца уподоблять Сизифу: труд
того и другого бесплоден, а путь - тяжел и опасен; уже видна
вершина горы, он вот-вот ее достигнет, он полон надежды -
но все напрасно: ему отказано не только в счастье поверить
тому, чему хочется, но даже и в счастье окончательно убедить-
ся в том, в чем убедиться всего страшнее; он во власти вечного
Алкивиад (451 - 404 гг. до н.э.)- древнегреческий полководец. В
эпоху Пелопониесской войны легко переходил из одного борющегося ла-
геря в другой, стремясь удовлетворить свое честолюбие, страсть к роско-
ши, любовь к наслаждениям.
Антоний, Марк (80 - 30 гг. до н. э.) - римский государственный
деятель, сподвижник Юлия Цезаря. После его гибели получил во владе-
ние восточные римские провинции;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53