– Не огорчайтесь, сударь, – вступила в разговор девушка. – Вы спасли мне жизнь. Я и отец будем молиться за вас. А уж на нашу помощь вы можете рассчитывать без всякого сомнения. Я уже отдохнула достаточно для того, чтобы продолжить.
И снова д’Артаньян, испытывая чувство нереальности происходящего, сидел в комнате придорожной харчевни «Герб Оверни», слушая тихий, мелодичный голос Анны Перье, которая открывала ему его будущее.
– Я вижу Камиллу де Бриссар в Париже, – говорила предсказательница. – Я никогда не бывала в этом городе, но я знаю, что это так, потому что в этом городе много дворцов и в этом городе живет король Франции… Она ищет вас, сударь, но узнает, что вы на войне с испанцами… Она думает о вас… Но вот рядом с ней появляется какая-то женщина, другая… все больше людей… имена их мне не знакомы… дамы, кавалеры… Один из них – весь в лиловом, молодой и храбрый, но с черным сердцем… Он все время рядом с нею… Она уже меньше думает о вас, сударь… Больше я вам ничего не скажу…
– Тысяча чертей! – вскричал мушкетер. – Но кто же этот человек?! Опишите мне его, мадемуазель. Я убью его, как только вернусь в Париж.
– Я это чувствую, сударь, – кротко отвечала девушка. – Вот поэтому-то я не скажу вам ничего об этом человеке. Камилла де Бриссар сама должна разобраться в своей душе. Послушайте лучше то, что я смогла увидеть о вас и ваших друзьях. Отец прав – вам надо опасаться длинного, худого англичанина, – продолжала она.
– Этот худой англичанин уже сделал все, что мог, но он сделал это не со зла, – машинально отвечал д’Артаньян.
Мысли его в настоящий момент занимали совсем другие материи.
– Вряд ли вы правы, сударь, – с сомнением сказала Анна Перье. – Не думаю, что вы встречались. Вы увидите его не ранее, чем через восемнадцать лет. Но ваши друзья помогут вам – они будут рядом с вами, а этот человек будет добиваться их гибели с не меньшим упорством, чем он будет стремиться погубить вас.
– Ах, мадемуазель! Если через десять или сколько там вы говорите лет… у меня будет такое же настроение, как и сегодня, то этот загадочный англичанин без труда добьется своего. Но одно обстоятельство меня радует – Атос, Портос и даже таинственный Арамис будут снова рядом со мной.
– Вы совершите удивительные дела, сударь. Поверьте, я говорю так не из желания сделать вам приятное или как-то отблагодарить вас. Вы уже помогли одной коронованной особе, но вам еще не раз предстоит оказывать услуги королям. И не только здесь, во Франции.
– Где же еще?!
– Где-то к северу от Парижа.
– Но только не в Англии. Туда я больше не поеду ни за какие сокровища мира! – воскликнул д’Артаньян.
– Я не могу сказать вам точно, сударь. Я всего лишь простая, полуграмотная девушка, но я вижу берег моря и скромный дом. Там живет король-изгнанник. Вы и ваш друг поможете ему получить корону, принадлежащую ему по праву.
– Вы не простая девушка! Вы – чудо! Но мне страшно рядом с вами.
– Нет причины бояться, сударь. К тому же вы верите мне сейчас – пока вы со мной. Я предвижу, что на следующее утро вы захотите изгладить из памяти почти все, что услышали сегодня, а то, что останется с вами, не будет воспринято вами всерьез. К сожалению, это так, – сказала она, видя, что мушкетер собирается ей возразить.
– Скажите мне что-нибудь о моих товарищах. Их зовут Атос, Портос и Арамис.
– Не все мне понятно из того, что вижу, сударь. Я знаю лишь то, что проживете вы долго и переживете, хоть и не на большое количество лет, двух из своих лучших друзей. А один из них переживет вас. Он будет очень важным человеком, ему будут доступны какие-то тайные знания, делающие его могущественным даже в глубокой старости. Кое-что он знает уже сейчас.
«Это наверняка Арамис, – решил д’Артаньян. – Хитрец и тут обошел всех нас».
– Но, потеряв вас всех, он будет чувствовать себя очень несчастным и одиноким. И только его могучий ум и воля удержат его от добровольного ухода из жизни.
Девушка помолчала еще немного.
– Но мне не все понятно… мне кажется, что он… он может не умереть никогда…
– Черт возьми! – пробормотал изумленный д’Артаньян.
– Это… в это нельзя вторгаться… – испуганным голосом говорила девушка. – Все плывет передо мной. И я снова вижу вас, сударь. Вы лежите на земле, а вокруг вас ангелы в белой одежде. Они рады забрать к себе вашу душу, потому что вы благородный и честный человек… Ваши губы шепчут последние слова… Вот они: «Атос, Портос, – до скорой встречи, Арамис, – прощай навсегда!».
И Анна Перье в полуобморочном состоянии опустилась на руки подхватившего ее мушкетера и подбежавшего старика.
* * *
Проснувшись следующим утром, мушкетер почти ничего не вспомнил. Он только понимал, что слышал вчера что-то исключительно важное.
Спросив у хозяина, встали ли уже отец и дочь Перье, он получил следующий ответ.
Рано утром служанка, проходившая мимо комнаты, отведенной мадемуазель Перье, заметила, что дверь слегка приоткрыта. Заглянув в комнату, она не обнаружила там постоялицы, кровать имела такой вид, словно на нее никто не ложился. Старика также не обнаружили в своей комнате. Очевидно, постояльцы ушли из гостиницы с восходом, а может быть, и с закатом солнца. Они ушли незамеченными, никто из слуг не видел их и ничего к сказанному выше добавить не мог.
Глава сорок девятая
Планше находит лекарство
Молча они продолжали обратный путь по дороге, которая привела их в Клермон-Ферран. Теперь город, охваченный чумой, остался позади. Вечером, когда они добрались до Тьера и устраивались на ночлег, Планше взглянул в лицо мушкетеру и поразился перемене, происшедшей в своем господине. На лбу резко обозначились морщины, скулы выступили сильнее, а на висках засеребрилась ранняя седина.
– Ох, сударь, – сказал Планше на следующее утро, – вы не могли бы сказать мне, как быстро заболевает человек, заразившийся чумой?
Д’Артаньян повернулся и пристально посмотрел на своего верного слугу.
– Я это потому спрашиваю, сударь, – продолжал Планше, – что ощущаю признаки болезни. Но только еще точно не могу разобрать, что со мной происходит.
– Думаю, еще рано, Планше, – отвечал мушкетер. Затем он снова погрузился в свои мрачные размышления.
– А куда мы сейчас направляемся, сударь?
– В Виши.
– Наверное, там меня и похоронят, – жалобно сказал Планше.
Но чуткое ухо д’Артаньяна расслышало в его тоне некоторую фальшь.
– В таком случае, Планше, нас похоронят в Виши вместе. Ведь ты не откажешь мне в любезности, покидая этот мир, заразить напоследок и меня.
– Я рад бы вам помочь, сударь, но, боюсь, это невозможно.
– Ну уж нет, Планше! В таком случае тебе придется остаться в живых. Мне будет слишком одиноко без тебя.
При этих словах д’Артаньяна глаза славного малого радостно заблестели.
– Вы ведь говорите это искренне, сударь? Вам и впрямь было бы жаль меня?
– Ты задаешь смешные вопросы, Планше. Я говорю то, что думаю. Мне очень не хватало тебя, покуда ты пропадал где-то на краю света. Я ведь даже не знал, жив ли ты.
– Ах, сударь, вы проливаете бальзам на мои душевные раны. А то я было подумал… Да что там! Другими словами, сударь, мне не очень-то радостно было увидеть у вас в услужении этого олуха Жемблу.
– Жемблу?!
– Ну да!
– А знаешь ли ты, что его мне рекомендовал твой почтенный собрат по профессии – господин Мушкетон, потому что теперь, я думаю, Мушкетона нельзя именовать иначе, как господином – такой он, верно, стал важный.
– Так это Мушкетон так удружил мне?!
– Лучше сказать, что Мушкетон удружил мне, – все-таки мне нужен был кто-нибудь, особенно во время поездки в Тур.
– Так это Мушкетон! Ах болван, ах чугунная голова! – повторял Планше. – Так я и знал, сударь, что вам кто-то подал дурной совет.
Планше еще немного поворчал для порядка.
– Вот Гримо такая дикая мысль никогда бы не пришла в голову, – сказал Планше, успокоившись. – Этот парень надежный.
Так как мушкетер опять опустил голову и замолчал, Планше, искоса поглядывавший на него, наконец решился:
– Знаете что, сударь!
– Что, Планше?
– Я тут подумал… не позволите ли мне поведать вам нашу с Гримо историю? Глядишь, моя болезнь и выйдет потихоньку из моего организма вместе со словами. А их придется потратить немало, уверяю вас. Времени у нас достаточно – мы ведь не слишком торопимся. Дорога дальняя. Так я и сам бы вылечился, и вас бы развлек по пути в Париж.
Д’Артаньян был тронут этой дипломатией.
– Ты славный малый, Планше, – ответил он. – Я не настолько жестокосерд, чтобы позволить тебе зачахнуть на своих глазах. Выкладывай свои приключения. К тому же твой рассказ действительно развлечет меня – наверное, это как раз то, что мне сейчас необходимо.
– Отлично, сударь! – воскликнул Планше. – Честное слово, мне, кажется, уже немного полегчало. Итак, с чего мы начнем?
– С самого начала, разумеется!
– Извольте, сударь. Ваше желание – для меня закон. Только не перебивайте меня, я ведь не мастер рассказывать разные истории и, пожалуй, могу сбиться.
– Обещаю тебе, Планше, что буду нем, как рыба.
– В таком случае, сударь, я начинаю, – торжественно объявил Планше.
Глава пятидесятая
Рассказ Планше: день первый
Первым делом, сударь, я вам расскажу, как мы спаслись от гибели. Видно уж, наши с вами святые были сильны в тот день, что не дали нам покинуть этот мир.
Мы с Гримо приспособили несколько длинных досок к пустым бочонкам, предварительно закрыв их крышками и заделав все щели и отверстия. Доски матросы связали между собой; к тому времени они уже смекнули, к чему идет дело.
Господин Эвелин – вы должны его помнить, сударь, это помощник капитана – тоже здорово помогал нам. Опасность как-то сближает. Уже никому не приходило в голову орать на нас и тем более загонять в трюм. Правда, в нем было уже воды по горло самому здоровому матросу на фелуке, а в нем росту хватило бы на двоих таких, как я, сударь.
Когда мы спускали на воду наш плот, на душе у нас было неважно, но оказалось, что он вполне способен держаться на поверхности воды, а не опускаться на дно, а в тот момент нам ничего другого и не было нужно. Волны швыряли и бросали нас, но мы все вцепились в наши бочки с досками, и, думаю, всем чертям преисподней было тогда нас от них не оторвать.
Так прошло довольно много времени, фелука пошла ко дну. Силы наши таяли, надежды на спасение – тоже. И тут капитан заметил парус. Как мы кричали! Как мы молили Бога, чтобы они не прошли мимо!
К счастью, на корабле заметили нас и спасли наши продрогшие тела и пострадавшие души.
Корабль, который нас подобрал, был голландский. Голландцы, сударь, – отличные моряки, но народ неразговорчивый. На корабле было скучновато. Зато, уж если эти люди принимались чудить, то чудили они как следует. Вроде бы и умом их Господь не обидел, да, видно, все же что-то упустил из виду, когда сотворил эту нацию. Взять хотя бы их морские обычаи.
Сам я, как вы хорошо знаете, сударь, человек далекий от морского дела, но господин Эвелин посвятил меня в наши, французские, морские церемонии. Они просты и необременительны для посвящаемых и веселы для всех остальных. Существует обычай шуточного крещения всех, кто первый раз пересекает тропик Рака, Козерога или же экватор. Вообще же, как я уяснил, моряки развлекаются на подобный лад значительно чаще. Как только увидят какие-нибудь рифы или утесы, которые готовы разнести корабль в щепки, так сразу начинают умилостивливать морского бога Нептуна.
Наши это делают на такой манер – обряжают боцмана правителем подводного царства, мажут ему физиономию сажей и усаживают на видном месте: в одной руке деревянный меч, в другой горшок с колесной мазью или чем-нибудь еще похлеще. Все, кто пересекает тропик в первый раз, становятся перед боцманом на колени, и он крестит им лбы, касается мелом, а затем мажет их этой самой колесной мазью. Потом, наверное, для того, чтобы отмыть ее, подручные боцмана – морские черти и прочие обитатели морей, роли которых доверены матросам, уже побывавшим в этих широтах, – окатывают их водой из ведра. В тех краях такой климат, что это только приятно.
Кроме того, каждый «крещеный» должен отнести к грот-мачте бутылку вина; но у кого вина нет, того об этом и не просят. Кроме того, по окончании церемонии все равно это вино дружно выпивают сообща.
Совсем иначе поступают голландцы. Они и нас с Гримо пытались заставить выполнять их обряды, но мы отказались наотрез.
– Какой же их способ «крещения»? – спросил мушкетер, невольно улыбнувшись.
– Ужасный, сударь! – живо откликнулся Планше, ободренный этой улыбкой. – У них принимавшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Думаю, что и я, и Гримо пошли бы ко дну после первого же такого прыжка.
Героем дня у них считается тот, кто прыгнул и в четвертый раз, – в честь штатгальтера Нидерландов или капитана.
Первым прыгнул здоровенный рыжий матрос по имени Иоганн. Его поздравили пушечным выстрелом и поднятием флага. Нам с Гримо сообщили, что тот, кто не желает бросаться в воду, кишащую акулами, по их правилам, платит двенадцать стюйверов, и тогда я окончательно понял, что эти правила никуда не годятся.
Хуже всего – пассажиры платят, сколько с них потребуют, а так как их на судне было много, то монеты так и звенели. С одного купца, направлявшегося на Мартинику, запросили целых два рейксдалдера, и он, простофиля, их безропотно заплатил.
Капитан Ван Вейде сказал, что со шкиперов, которые еще не бывали в этих водах, по голландским обычаям, берут бочку вина.
Как бы то ни было, ни у меня, ни у Гримо не было ни одного су, да и у капитана с помощником, после того как их фелука пошла ко дну, тоже в карманах было не больше нашего, не говоря уже об остальных матросах «Морской звезды». Все мы, подобранные в открытом море, находились в жалком состоянии, когда ступили на борт голландца.
Планше перевел дух и чуточку помолчал.
– Кстати говоря, сударь. Теперь я знаю разгадку тайны «летучих голландцев».
– «Летучих голландцев», Планше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59