Насколько мне известно, его высокопреосвященство не имеет формального права использовать офицеров роты королевских мушкетеров в качестве своих курьеров. Погодите, сударь, дайте мне закончить свою мысль, – добавил Атос, видя, что лейтенант хочет что-то сказать. – Однако господин д’Артаньян – солдат Франции, и он волен исполнить любое частное поручение господина кардинала, являющегося, как всем известно, первым министром Франции. Вне всякого сомнения, это поручение, будучи выполненным, послужит на благо французскому государству и нанесет ущерб его врагам. Со своей стороны, я, как солдат короля, могу только способствовать и желать всяческого успеха д’Артаньяну в этом деле. Именно поэтому, сознавая, сколь нелегким должно быть секретное поручение, возложенное на господина д’Артаньяна, желая облегчить ему, насколько возможно, тяготы и препятствия, которые, несомненно, встретятся на его пути, я, скромный мушкетер, решил обойтись без своего слуги, оставаясь здесь, в лагере, отдав его в полное распоряжение господина д’Артаньяна. Неужели такое благое начинание не найдет поддержки с вашей стороны? – закончил Атос, отпуская шутовской поклон лейтенанту Малэ.
Тот, казалось, не был удовлетворен объяснениями Атоса, однако не находил, что возразить.
Планше с Гримо с благоговением взирали на мушкетера, видимо, пораженные его речью, – Атос редко открывал рот, да и делал это чаще для того, чтобы осушить парой глотков стакан бургундского.
– Помилуйте, Атос. Зачем вы устроили весь этот спектакль? – прошептал д’Артаньян, подходя к мушкетеру.
– Мне не нравится эта затея кардинала, и я хочу, чтобы Гримо сопровождал вас. Я полагаюсь на Гримо, и мне так будет спокойнее, – просто отвечал Атос. – Если уж мы не можем помешать кардиналу играть его игру, то давайте по крайней мере примем свои меры предосторожности.
– Но его высокопреосвященство поручил мне посадить на борт корабля этого господина со своим слугой, относительно же вашего слуги у меня нет никаких приказаний, – сказал лейтенант.
– Что с того? – невозмутимо отвечал Атос. – Мы ведь оба понимаем, что его высокопреосвященство отправляет господина д’Артаньяна в частную поездку, а в таких случаях, насколько мне известно, воинский устав не имеет силы и количество слуг не регламентируется.
– Ну что ж, господа? Мы отплываем или нет? – вмешался капитан.
– Разве вы не видите, что достойный капитан ждет? – все тем же спокойным и насмешливым тоном продолжал Атос, обращаясь к лейтенанту. – Не станем задерживать его. Без третьего пассажира фелука от берега не отойдет. В противном случае господин де Тревиль узнает, что лейтенанта его мушкетеров без его ведома собираются увезти неизвестно куда на какой-то подозрительной рыбацкой посудине. Мы оба прекрасно понимаем, лейтенант, что господин де Тревиль неминуемо обратится к королю, а его величество захочет узнать у его высокопреосвященства подробности дела. Таким образом, секретное поручение господина кардинала перестанет быть секретом для всех. Не лучше ли обойтись без огласки, лейтенант?
– Делайте что хотите, – отступил Малэ. – Но капитан предупрежден только о двух пассажирах.
– Не беда. Где найдется место для двоих, там разместятся и трое. К тому же мой слуга неприхотлив. С капитаном предоставьте поговорить мне.
Атос сделал два шага навстречу бородатому капитану, который уже с нескрываемым интересом глядел на него. Мушкетер отвел фламандца в сторону и что-то тихо сказал ему. При этом из рук Атоса в карман капитана перекочевал тугой кошелек, что осталось незамеченным для окружающих. Капитан коротко кивнул и направился к фелуке, сделав жест, который можно было бы истолковать как приглашение пассажирам взойти на борт.
– До свидания, Атос, – взволнованно сказал д’Артаньян, сжав руку товарища.
– До скорой встречи, д’Артаньян, – отвечал мушкетер. – Мы будем ждать вас.
Глава третья
Поучительные сведения о жизни в Западных Индиях
Д’Артаньян поднялся на борт по шаткому трапу. Фелука имела небольшую осадку, поэтому она стояла недалеко от берега, у невысокого естественного мола, выдававшегося в море.
На палубе маячила одинокая фигура рослого матроса. Вскоре к нему присоединились еще несколько товарищей – также фламандцев, как можно было судить по их говору.
Якорь был поднят, и скоро быстро сгущавшиеся над морем сумерки надежно укрыли корабль от взглядов оставшихся на берегу людей.
Стоя на палубе, д’Артаньян наблюдал за спокойными и сноровистыми действиями экипажа, весьма немногочисленного, но умелого.
– Не находишь ли ты, что наши моряки больше шумят и суетятся, тогда как эти все делают тихо и быстро, а уж разговорчивы они все, примерно как наш милейший Гримо? – сказал д’Артаньян, обращаясь к Планше, стоявшему рядом.
– Верно, сударь, но мне кажется, что среди них есть и наши соотечественники. Мне показалось, что я несколько раз слышал французскую речь.
– В самом деле, Планше? Было бы славно встретить на этой посудине кого-нибудь, с кем можно поговорить по-человечески!
К ним подошел капитан. Во рту его дымилась неизменная трубка.
– Пожалуйте в свою каюту, сударь. Я покажу вам дорогу. Мое имя Якоб Ван Вейде, – добавил он, помолчав.
– Меня зовут Шарль де Кастельмор, капитан, – отвечал наш гасконец. – Что, на фелуке есть и французы?
– Почему вы так думаете, господин де Кастельмор?
– Планше слышал, как кто-то говорил по-французски.
– Да, в самом деле. Наверное, это мой помощник – он, кажется, говорит на всех христианских языках, а может быть, знает и несколько дикарских наречий.
– Он действительно родом из Франции?
Казалось, этот вопрос привел капитана в затруднение.
Он долго попыхивал трубкой, и д’Артаньян с Планше уже решили, что славный капитан окончательно проглотил язык, как вдруг он произнес:
– Сказать по правде, я и сам толком не знаю, откуда он и кто были его родители. Сомневаюсь, что он сам в состоянии ответить на этот вопрос, но моряк он превосходный. А зовут его Александр Эвелин.
– Любезный капитан Ван Вейде, разрешите мне попросить вас об одном одолжении.
– Охотно, о каком же?
– Как только ваш помощник освободится от своих обязанностей, попросите его спуститься ко мне в каюту. Мне будет очень любопытно поговорить с ним.
– Как вам будет угодно, господин де Кастельмор, – сказал капитан, бросив странный взгляд на подошедшего в этот момент Гримо.
Затем капитан Ван Вейде выпустил клуб дыма из трубки и удалился, широко расставляя ноги. Фелуку изрядно качало.
– Что ты скажешь о нашем капитане, Гримо? – спросил д’Артаньян.
В ответ Гримо, как всегда, красноречиво пожал плечами.
– Посмотрим, – был его ответ.
Так как Планше и Гримо не могли поместиться в кубрике или каюте, отведенной д’Артаньяну, они устроились на ночлег в тесной каморке под лестницей, ведущей на палубу, д’Артаньян же отправился к себе и в глубокой задумчивости прилег на койку.
Заснуть он не мог, ему мешала сильная качка. Кроме того, мысли против воли то возвращались к погибшей Констанции, то перед глазами возникало обезглавленное тело миледи в ту страшную грозовую ночь на берегу Лиса, и наш герой ворочался с боку на бок в кромешной тьме маленькой каюты.
Читатель не раз имел случай убедиться, что д’Артаньян был человеком не робкого десятка. Однако наш гасконец имел впечатлительный ум и хорошо развитую фантазию. Он не мог не думать о возможных опасностях, пускаясь в очередное рискованное предприятие. Его храбрость имела своим источником не безрассудство, а сильную волю, побуждавшую его преодолевать страх.
Д’Артаньяна не оставляли сомнения. Он снова и снова возвращался к предостережению Атоса и спрашивал себя: мог ли он под каким-либо предлогом уклониться от исполнения приказа Ришелье?
Его размышления были прерваны появлением помощника капитана, несущего с собой фонарь.
– Вы, кажется, хотели меня видеть, сударь? Если так – то я к вашим услугам, – раздался голос, произносивший эти слова чисто, с чуть уловимым бретонским акцентом.
– Да, заходите, господин…
– Эвелин, сударь.
– Вот именно, господин Эвелин. Тем более что это я у вас в гостях, не так ли? Слыша вашу речь, я подумал, что на судне есть француз, а перед серьезным делом всегда приятно пообщаться с соотечественником.
– Разве вам предстоит серьезное дело, сударь?
– Вы правы, черт возьми. Скорее мне, чем вам. Но я думал, что вы лучше осведомлены о причинах выхода в море вашего судна.
– Э, видите ли, сударь, я человек, всякое повидавший на своем веку, и, следовательно, знаю, что лучшая политика – ни во что не вмешиваться. Якоб велел поднимать паруса – значит, надо поднимать паруса.
– Вы бретонец, господин Эвелин? – спросил д’Артаньян, которому не слишком понравилось подчеркнутое стремление собеседника убедить его в своей полной неосведомленности о причинах экспедиции.
«Странная позиция для помощника капитана», – подумал наш гасконец и решил смотреть в оба.
– Как вам сказать, сударь. Отец мой был шотландцем, но жил в Остенде, а матушка и впрямь увидала свет Божий в Бретани, но ее почтенный родитель был гугенотом из Эльзаса. По этой самой причине я с младых ногтей говорю на четырех языках, а войдя в возраст и поплавав на судах Голландской Вест-Индской компании, научился понимать также и испанскую речь.
– Но какое же отношение имеет испанская речь к Голландской Вест-Индской компании?
– Самое прямое, сударь. Если вы позовете слугу и потребуете, чтобы он принес что-нибудь, способствующее приятной беседе, я с удовольствием расскажу вам о делах, свидетелем которых мне довелось побывать и о каких, готов биться об заклад чем хотите, вы в жизни не слыхали.
Д’Артаньян, решив, что не следует пренебрегать возможностью провести предстоящие несколько часов в обществе словоохотливого моряка, постучал кулаком в переборку, за которой, как он знал, находятся Планше и Гримо.
Через некоторое время появился заспанный Планше.
– Что случилось, сударь? – спросил он, отчаянно борясь с одолевавшей его зевотой.
– Планше, господин Эвелин – помощник капитана фелуки. Он делает нам честь, приглашая нас отведать вина из корабельных запасов. Сейчас он объяснит тебе, что ты должен сделать для того, чтобы воспользоваться его любезностью.
– Я слушаю вас, сударь, особенно если принять во внимание, что в каморке, где помещаемся мы с Гримо, чертовски сыро…
– Планше, сколько раз я учил тебя, что скромность является первейшей добродетелью слуги, – сказал д’Артаньян, стараясь придать себе по возможности строгий вид.
– Э, сударь, – воскликнул Эвелин. – Плох тот хозяин, который не позаботится о слуге. Я это говорю со знанием дела, поскольку сам состоял в услужении… Слушай меня, парень. Ступай в трюм и отыщи семь бочонков, что стоят слева от лестницы. В каждом из них доброе вино с берегов Рейна, или меня зовут не Александр Эвелин! Принеси нам и не забудь своего молчаливого товарища.
– И все же, господин Эвелин, – спросил д’Артаньян, когда Планше принес вино и изрядный ломоть копченого мяса и удалился, – прежде чем вы начнете объяснять связь между Голландской Вест-Индской компанией и испанским языком, позвольте мне задать вам один вопрос.
– Охотно.
– Что вы скажете, если комендант Ла-Рошели или кто-либо из ее защитников спросит вас, откуда и куда идет ваше судно?
– А, так мы идем в Ла-Рошель?! Черт побери!
– Вот именно! Черт побери, вы хотите уверить меня в том, что вам это не известно?!
– Ничуть не бывало! Я хотел только сказать, что не был уверен в том, известно ли это вам. Не мое это дело – вмешиваться в дела, которые пахнут высокой политикой, а следовательно, и виселицей.
– Виселицей! Но почему?!
– Виселицей, эшафотом, Бастилией – чего еще можно ожидать от политики! Кончини, Шалэ – все они занимались не чем иным, как политикой, и все плохо кончили.
– Но почему вы считаете, что здесь замешана политика?
– Ах, сударь! Но если мы идем из лагеря войск его величества в Ла-Рошель, которую осаждают войска его величества, то что я должен предположить?
– Что речь идет о сугубо военных вопросах, например. Однако, любезный господин Эвелин, оставим предположения и займемся фактической стороной дела. Помнится, я задал вам вопрос…
– Вопрос, сударь?
– Тысяча чертей!
– Ах, ну да, конечно, теперь я вспомнил, сударь. Относительно конечного пункта следования «Морской звезды».
– Так ваша фелука называется «Морская звезда»?
– Да, сударь.
– Звучит весьма романтично. Но я не хочу отвлекать вас…
– Я отвечу, что «Морская звезда» вышла из Остенде и направляется в Сантандер, предварительно зайдя в Портсмутскую гавань.
– А…
– А вы, сударь, путешествующий гасконский дворянин, и больше мне ничего не известно.
– Ну что же, – сказал д’Артаньян, видя, что из помощника капитана больше ничего не вытянешь. – Теперь я ничего не имею против вашего поучительного рассказа, господин Эвелин.
– Право же, это намного лучше, чем говорить о политике, сударь, – откликнулся помощник капитана со вздохом облегчения.
– Итак, любезный господин Эвелин..
– Итак, сударь! Как я уже имел честь сообщить вам, в юности я попал на один из кораблей Голландской Вест-Индской компании.
– Да, и вы также упомянули, что, благодаря этому, выучились испанскому языку.
– Совершенно верно, сударь. Хотя, на первый взгляд, может быть, трудно усмотреть связь. Дело, однако, заключается в том, что Голландская Вест-Индская компания торгует за океаном – в тех землях, которые испанцы называют Западными Индиями и где они хозяйничают почти как у себя дома.
– Так вот почему вам пришлось заговорить по-испански!
– Не только по этой причине, сударь.
– Какова же другая?
– Я был продан в рабство!
– Проданы в рабство?! Черт побери!
– Сколько раз я повторял то же самое, сударь, когда сделался рабом богатого плантатора. Но в Западных Индиях порядки не такие, как в Европе. Там идет такая же торговля людьми, как в Турции, сударь. Слуг покупают и продают, как у нас лошадей.
– Ах, черт возьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59