– Все они мертвы, ваше величество!
– Как так?
– Я готов ручаться, что это так, ваше величество.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что господин д’Артаньян уложил всех семерых, отделавшись тремя ранениями? Это же невозможно. Если он сделал это, он не человек, а сущий… я просто не знаю кто!
– Ни в коем случае, ваше величество! Господин д’Артаньян уложил всего двух противников, что, согласитесь, вполне позволительно.
– Ну… для мушкетера, да к тому же гасконца – пожалуй, – с улыбкой сказал король.
– Вот, ваше величество, сами теперь изволите видеть…
– Но тогда я ничего не понимаю, Тревиль! Что же случилось с остальными? Что произошло?!
– Господин д’Артаньян, возвращаясь поздно вечером с дежурства, заметил, что его преследуют по пятам четверо незнакомцев, скрывающих свои лица. Полагая, что это обычные уличные грабители, он до поры до времени не обращал на них внимания, пока не оказался на улице Скверных Мальчишек.
– Кажется, это где-то возле Люксембурга, не так ли, Тревиль?
– Совершенно верно, ваше величество. Итак, господин д’Артаньян оказался на этой улице и обнаружил, что попал в западню. Навстречу ему вышли еще трое.
– Но это же целый заговор!
– Вот именно, государь.
– Что же случилось дальше?
– Господин д’Артаньян встал спиной к стене и приготовился дорого отдать свою жизнь. Ему удавалось отбивать клинки в течение некоторого времени. К тому же он успел уложить двух негодяев. Видя, что силы покидают его, лейтенант призвал на помощь своих мушкетеров.
По счастью, мимо проходили трое дворян, принадлежащих к моей роте, – они и прибежали на клич. Успел прийти на помощь другу и господин Атос, который живет на улице Феру неподалеку и, по счастью, еще не лег спать. Эти господа и покончили с остальными бандитами, причем один из моих людей, господин Деманжон, также получил смертельный удар шпагой, из чего видно, насколько опасны были эти негодяи.
– Если не ошибаюсь, Атос – это еще один из четверых неразлучных? – спросил Людовик. – Тех самых, что насолили господину кардиналу у монастыря Дешо?
– Да, государь. Но теперь их стало меньше.
– Неужели кто-то из них погиб?
– Нет, ваше величество. Но господин Портос женился и оставил службу, а господин Арамис…
– Почему ты остановился, Тревиль?
– Я, право, не решаюсь…
– С каких пор ты сделался так робок, Тревиль? Ты же знаешь, что в этом дворце, где все интригуют и лицемерят двадцать четыре часа в сутки, мне не сыскать более приятного и честного собеседника. Не уподобляйся этим паяцам, Тревиль.
– Ваше величество очень добры ко мне, – отвечал тронутый словами короля капитан мушкетеров с низким поклоном.
– Так что же случилось с господином Арамисом?
– Случилось то, государь, что он оставил службу под тем предлогом, что собирается вступить в братство лазаритов и принять монашество.
– Мушкетер готовится принять монашество?!
– Именно так, ваше величество. Он не скрывал своих намерений сделаться со временем аббатом, но я не слишком верил в их серьезность.
– Напомни-ка мне его настоящее имя, Тревиль?
– Его зовут Рене д’Эрбле, государь.
– А, сын храброго дворянина, погибшего при осаде Арраса! Теперь я вспомнил, Тревиль.
– Так что, ваше величество, сами изволите видеть, что четверо превратились в двоих, да и из них, хотя каждый, без сомнения, стоит дюжины, только господин Атос готов служить своему королю душою и телом. Что касается тела господина д’Артаньяна, то мой врач считает, что он надолго прикован к постели.
– Проклятие! Неужели невозможно установить, кто были эти негодяи?!
– Я думаю, что в этом нет необходимости, государь.
– В своем ли ты уме, Тревиль? Это преступление должно быть расследовано.
– Тут есть одна тонкость, ваше величество.
– Какая же?
– Господин Атос, от которого я и узнал сегодня утром подробности вчерашнего нападения, сообщил мне, что его товарищ узнал предводителя нападавших.
– Вот как!
– Узнал уже после того, как заколол его.
– Поделом каналье! Кто же он?
– Некто дю Пейра, состоящий, как выяснилось, на службе у его высокопреосвященства.
Король побагровел. Потом краска сошла с его лица, и его величество сильно побледнел. Затем Людовик XIII задумался.
Г-н де Тревиль, сделавший то, ради чего он явился во дворец, почтительно склонил голову, ожидая решения короля.
Людовик резким движением отбросил лютню, издавшую жалобный звук, и принялся мерить апартаменты неровными шагами.
В глубине королевских покоев часы пробили двенадцать раз.
– Что это? Уже полдень, так поздно? – встрепенулся Людовик.
– Я сознаю, что отрываю ваше величество от государственных дел, но происшествие носит чрезвычайных характер, и я подумал…
– Конечно, конечно, ты прав, Тревиль, – поспешно сказал Людовик, поглощенный своими мыслями. – Правильно, что ты предупредил меня.
Король сжал пальцы в кулак, так что побелели костяшки.
– Я подумаю! Надо подумать, Тревиль! – были последние слова короля.
Глава тридцать четвертая
Партия в шахматы
Ришелье не любил ошибаться. Избегая ошибок с молодости, он раньше обычного по тем временам срока был посвящен в сан и признан доктором богословия. Приняв в 1608 году управление своей епархией в Люсоне, он проявил большую заботу о своей духовной пастве, затем отличился своей деятельностью и красноречием на собрании государственных чинов в 1614 году так, что маршал д’Анкр счел полезным пригласить его в состав кабинета.
Вынужденный возвратиться в свою епархию после смерти д’Анкра, Ришелье сохранил связи со двором, способствовал в 1619 году примирению короля с его матерью и приобрел с тех пор такое влияние, что получение им через посредство короля кардинальского сана и возвышение до ранга всесильного министра было уже делом естественным.
Ришелье не любил ошибаться. Он и не допускал промахов. Вернее – делал их очень редко.
Вечером, за партией в шахматы с королем, кардинал, постепенно наращивая преимущество, получил выигрышную позицию.
Его величество, игравший белыми, вынужденно рокировался. Черные фигуры теснили белого короля, забившегося в угол.
Ришелье заметил, что Людовик не в духе, и, приписав дурное настроение своего царственного партнера неудачной партии, заговорил об изящных искусствах, зная, что Людовик не чужд этого предмета.
Однако морщины на лбу короля не разглаживались.
– Согласен, господин кардинал, – сказал король, нервным жестом передвинув фигуру. – Несомненно, господин Вуатюр подает надежды сделаться гордостью французской поэзии и больше того – французской словесности. Вы знаете, что я покровительствую литераторам. Однако всякое дело требует таланта, и я нахожу, что военное поприще и служение своему королю и государству есть не менее достойное занятие.
– Вне всякого сомнения, ваше величество. Более достойное, чем любое другое, – отвечал Ришелье, озадаченный этим неожиданным поворотом в разговоре.
– Поэтому, – продолжал король все тем же раздраженным тоном, – мне подчас странно наблюдать, как первые лица королевства отдают явное предпочтение первым перед вторыми. Мне кажется, что военные люди, проводящие жизнь среди лишений и опасностей, заслуживают много большего.
Людовик редко высказывал кардиналу свое неудовольствие, поэтому его высокопреосвященство насторожился. Он почувствовал, что случилось что-то серьезное.
– Если ваше величество интересует мнение скромного священника, то осмелюсь заметить, что первыми лицами королевства по праву являются именно люди военные – ваш благородный брат герцог Орлеанский, господа Бассомпьер и Конде, капитан ваших мушкетеров господин де Тревиль…
– Но моих мушкетеров недолюбливают отцы церкви. И это чуть не стоило жизни их лейтенанту. Наверное, теперь на очереди капитан.
Последние слова Людовика оказались для Ришелье полной неожиданностью и заставили его вздрогнуть. Пытаясь скрыть замешательство, кардинал опустил взгляд на доску и сделал очередной ход. Он выбрал не лучший вариант, и это позволило королю беспрепятственно продвинуть вперед белую пешку.
– Ваше величество изволите говорить о чем-то совершенно недоступном моему разумению, – принужденно улыбнувшись, сказал кардинал. – Что могло случиться с таким храбрым офицером, как господин д’Артаньян?
– О, вы помните его имя, герцог? Тем лучше. Я расскажу вам одну историю.
– Я весь внимание, государь.
– Представьте себе, герцог, что один из офицеров, командующих вашими гвардейцами, – да хоть господин Ла Удиньер – возвращается поздно вечером с дежурства.
– Это легко, – сказал кардинал, поглаживая кончиками пальцев свою клинообразную бородку.
– Представьте дальше, что в одном из глухих переулков господин Ла Удиньер обнаруживает, что за ним неотступно следуют четверо закутанных в плащи людей, каждый из которых держит в одной руке шпагу, а в другой – дуэльный кинжал…
– Это, к сожалению, еще случается в Париже. Ночные улицы небезопасны, – лицемерно вздохнул кардинал. – Не далее чем позавчера я приказал министру полиции удвоить количество ночной стражи в городе.
– Господин Ла Удиньер, будучи человеком не робкого десятка, – продолжал король, оставляя без внимания замечание Ришелье, – продолжает свой путь, но, столкнувшись на узкой улице лицом к лицу с еще тремя наемными убийцами, понимает, что окружен и вынужденно принимает бой, почти не имея шансов на успех.
– Вы сказали – «наемными убийцами», ваше величество?
– Вы не ослышались, герцог. Я употребил именно это выражение. Итак, господину Ла Удиньеру, вероятно, пришлось бы прижаться спиной к стене и отчаянно отбиваться, одному против семерых, призывая на помощь своих однополчан, – продолжал король, горячась все больше. – И если бы, по счастливой случайности, поблизости не проходили несколько из них, господин Ла Удиньер был бы убит.
– По-видимому, так, ваше величество.
– Но Бог милосерден, и в наши дни, когда все вырождается, еще существует такое понятие, как братство по оружию. Офицер был услышан, и, хотя он получил не одну рану, все нападающие остались на месте преступления. Не ушел ни один.
– Это весьма захватывающая история, государь, но, насколько мне известно, господин Ла Удиньер не участвовал в приключении подобного рода, так как я видел его сегодня в добром здравии, – проговорил кардинал с кривой улыбкой.
– Рад это слышать, герцог. Видите ли, убийцы нападают вовсе не на всех подряд без разбора, а только на тех, на кого им указывают. Видимо, на господина Ла Удиньера им никто не указал. Мне вздумалось рассказать вам эту историю потому, что я хочу задать вам один вопрос, герцог.
– Ваше величество вольны задавать любые вопросы, – отвечал кардинал с поклоном.
– Что бы вы предприняли, если бы подобная история все же произошла с господином Ла Удиньером?
– Я приказал бы начальнику полиции расследовать это дело и установить личности нападавших, так как очевидно, что это не было обычным уличным ограблением.
– Рад это слышать, герцог. Но что бы вы сказали, если бы тело предводителя нападавших опознали? Что бы вы сказали, если бы им оказался… скажем, Ла Порт или Ла Шене?
Кардинал резко откинулся на спинку резного кресла.
– Ваше величество изволите смеяться надо мной!
– Почему вы так решили?
– Это невозможно!
– Вы правы – это невозможно, – отвечал король, плохо сдерживая себя.
Он видел, что кардинал в замешательстве, и именно это придавало Людовику XIII уверенности в себе – так школяр с радостью мстит своему строгому и нелюбимому наставнику, случись тому ошибиться и проявить слабость.
– Оказалось, возможно другое! Все описанное мною имело место в действительности! Не далее как вчерашней ночью, позади Люксембурга. Только на месте господина Ла Удиньера оказался лейтенант моих мушкетеров господин д’Артаньян, а предводителем нападавших, заколотым во время схватки, был человек вашей службы, господин кардинал, некто по имени дю Пейра.
Ришелье редко ошибался. Тем болезненнее он переносил промахи. Его преосвященство побледнел, усы его, обычно воинственно топорщившиеся кверху, поникли.
Видя, что король провел свою пешку в ферзи и теперь ожидает ответного хода, кардинал машинально переставил одну из черных фигур. Ход был откровенно слабым.
– Ваше величество уверены в том, что здесь нет ошибки? – только и нашел что спросить он.
Его высокопреосвященство до сих пор не мог смириться с мыслью, что отец Жозеф, которому он доверял почти так же, как самому себе, его люди, а следовательно, и он сам, всеведущий министр, допустили столь явный и непростительный промах.
– Нет, герцог, меня информировали верно. Мне тоже неплохо служат, – ответил Людовик с плохо скрываемым торжеством.
В этот момент короля Франции занимал не столько раненый офицер его гвардии или чувство справедливого негодования, сколько такие редкие в его жизни минуты слабости и унижения кардинала, которые ему случалось наблюдать.
Король неторопливо снял с доски черного коня, оставленного кардиналом без защиты. Теперь позиция белых сделалась абсолютно выигрышной.
– Я не в силах прийти в себя от этого печального известия, ваше величество, – проговорил наконец кардинал. – Сейчас же я займусь расследованием происшедшего.
Кардинал помолчал, рассеянно глядя на доску, где его фигуры жались по углам, готовясь встретить конец под разящими ударами белых слонов и коней.
– Пока же, ваше величество, я прошу вас извинить меня за тех недостойных людей, которые по досадному недосмотру были приняты ко мне на службу. Они понесли справедливую кару. Я же выражаю соболезнование господину д’Артаньяну по поводу этого несчастного случая и немедленно пошлю к нему своего врача.
С этими словами Ришелье встал.
Людовик наклонил голову в знак того, что извинения кардинала приняты и удовлетворяют его. Он поднялся раньше кардинала, давая понять, что разговор окончен.
Кардинал снова бросил взгляд на позицию. Она была почти безнадежной. Его высокопреосвященство двумя пальцами уронил черного короля в знак того, что он сдает партию, почтительно поклонился королю и быстро удалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59