Тем временем неутомимый кардинал, находясь во главе французских войск и укрепляя своим примером волю короля, перешел через Мон-Женевр и разбил пьемонтцев при Сузе.
Выздоровевший Рошфор неотступно следовал за своим господином. Мелкие итальянские княжества видели во французах своих освободителей от испанского ига и радостно приветствовали знамя с лилиями Бурбонов.
Однажды вечером, сидя за походным столом, кардинал диктовал секретарю списки награжденных по армии. Рошфор, выполнявший также обязанности штабного офицера, сидел поодаль, готовя какие-то бумаги.
– …Суб-лейтенанты д’Эр и Левиллэн, капитан артиллерии Тейсье, шевалье Денель, сержанты Гюссон, Лемуан, Мерье и Брар… – диктовал кардинал ровным голосом.
Лицо его иногда искривляла гримаса, свидетельствовавшая о том, что подагра, рано начавшая беспокоить его высокопреосвященство, не покидала его и на итальянской земле.
– Кстати, Рошфор. Говорят, у вас в Париже что-то вышло с этим гасконским дворянином…
Рошфор помедлил с ответом.
– О каком дворянине ваше высокопреосвященство спрашиваете меня? – спросил он наконец.
– Я говорю об этом мушкетере… – досадливо морщась, продолжал кардинал, разыгрывая забывчивость.
Рошфор понял, что первый шаг придется сделать ему.
– Самый знаменитый гасконец среди мушкетеров – это их лейтенант, господин д’Артаньян, исключая, конечно, господина де Тревиля.
– Ах да! Спасибо, что напомнили, Рошфор. Это имя совсем вылетело у меня из головы. Поговаривают, что вы снова взялись за старое. Ведь я помирил вас, Рошфор?!
– В лагере под Ла-Рошелью. Я отлично помню это, ваше высокопреосвященство.
– И что же? С тех пор вы ладите?
Рошфор молчал, не зная, что отвечать.
– Что же вы молчите, Рошфор?
– Нельзя сказать, ваше высокопреосвященство, что наши отношения хорошие, они – никакие. Мы избегаем встреч.
– Однако встречались же вы с тех пор?
– Боюсь, что не припомню точно, ваше высокопреосвященство.
– Что за вздор! По крайней мере дважды. Так ведь?
Кавалер молча кивнул.
– Простая логика. Первый раз для того, чтобы повздорить и условиться о месте и времени дуэли, а второй раз для самое дуэли, а следовательно, для того, чтобы нарушить эдикты.
Секретарь постарался незаметно покинуть палату кардинала, но Ришелье остановил его властным жестом.
– …Гвардейцы роты господина Дюалье – шевалье де Юмбер, шевалье Фужерон и суб-лейтенант Бонфийон, – бесстрастно продолжил Ришелье, принудив секретаря снова взяться за перо.
– Отвечайте: так или нет, сударь? – обернулся к Рошфору кардинал.
– Вы прекрасно осведомлены, ваше высокопреосвященство, – мрачно отвечал Рошфор.
– Отлично, сударь. Значит, вы признаете, что вместе с господином д’Артаньяном нарушили указ о запрете дуэлей?
– К несчастью, это так.
– А в итоге?
– Я был ранен в руку, но не слишком серьезно.
– Так, что не отказались бы продолжить снова, чтобы рассчитаться за первую неудачу с лейтенантом мушкетеров?
– Ваше высокопреосвященство вынуждаете меня…
– Ну же, Рошфор?
– Мне приходится свидетельствовать против самого себя. Я дворянин, и наш спор с господином д’Артаньяном не закончен.
– Теперь вы высказались достаточно определенно, Рошфор.
Кардинал склонил голову набок.
– Можете идти, сегодня вы мне больше не понадобитесь, – сказал он секретарю. – И когда же вы… э… нарушили эдикты вместе с господином д’Артаньяном?
– Это случилось незадолго до того, как лейтенант получил отпуск, ваше высокопреосвященство.
– Вот как! А вам известно, что через несколько дней по возвращении из отпуска лейтенант был тяжело ранен? На него напали всемером.
– Да, ваше высокопреосвященство. Об этом говорили.
– Вот именно! Говорили, – нахмурился кардинал, вспомнив неприятную беседу с королем. – Я хочу, Рошфор, чтобы вы ответили мне – нет ли здесь связи?
– Ваше высокопреосвященство! Как вы можете так говорить?!
– Важно, как я думаю, Рошфор.
– В таком случае – как вы можете полагать…
– Успокойтесь, любезный, я вам верю. Но во всей этой истории мне не ясна одна вещь.
Рошфор хранил молчание, понимая, что его высокопоставленный собеседник и не ждет никаких вопросов.
– Мне необходимо узнать точно, где был гасконец во время своего отсутствия в Париже. Это во-первых. И виделся ли он перед отъездом с небезызвестным вам Арамисом. Это во-вторых. Молчите, сударь, сейчас говорю я. Есть люди, которые уже занялись этим вопросом, и, признаюсь, он меня занимает в большей степени, чем пьемонтцы, с которыми покончено и дорога в Ломбардию нам открыта, и почти в такой же степени, как испанцы, которых еще предстоит выкурить из Монферра и заставить снять осаду Казале. Я хочу, чтобы вы, Рошфор, приняли участие в выяснении обстоятельств этого дела. Можете привлечь графа де Варда – он, кажется, не имеет причин питать нежные чувства к нашему гасконцу. Вдобавок он ваш родственник. Необходимо выяснить, не путешествовал ли д’Артаньян в Тур по заданию своего друга или тех, кто за ним стоит. Также надо точно установить – видел ли он там известную особу, которая, без сомнения, предпочла бы сейчас находиться в Париже, ближе к своей царственной подруге.
Рошфор молча поклонился.
Глава тридцать седьмая
Поход
Как известно, между наступательным и оборонительным периодами войны существует глубокая разница. Ничто так не поднимает боевой дух солдат, как вид отступающего противника – его расстроенных рядов, готовых обратиться в бегство. Ощущение своего превосходства удваивает силы, и усталость уходит. Зимний ветер задувает уже не так свирепо, кровь быстрее бежит по жилам, и королевские штандарты горделиво реют над головами бодро продвигающегося вперед войска.
Напротив, отступающие угрюмы и молчаливы, в рядах пехоты не слышно веселых возгласов и просто громких голосов, подобных тем, что доносятся из стана победителей. На походных фурах и повозках стонут раненые, и не для всех хватает там места. Кавалерия рассыпалась по окрестным селениям и городкам, используя свое преимущество и не желая подвергаться опасности, и теперь рыщет по округе в поисках фуража для лошадей, попутно грабя мирных жителей, готовых считать, что военные действия немногим лучше эпидемии чумы.
Если все то, что мы здесь сказали о наступающем войске, с полным правом можно было отнести к французам, то последующие строки уместно употребить, описывая состояние испанского войска.
Испанцы отходили, стягивая свои силы в кулак. Их разрозненные отряды пока не в состоянии были сопротивляться стремительно приближавшимся королевским войскам.
Д’Артаньян догонял армию. Выехав на Дижон, он миновал Труа и, двигаясь вдоль берега Сены, проехал Шатильон-сюр-Сен. В Дижоне он сделал короткую передышку. Немного отдохнув, д’Артаньян двинулся на юго-запад, борясь с искушением повернуть на Клермон-Ферран.
Однако долг воина призывал его туда, где грохотали пушки, и наш герой отправился в Пьемонт, с каждым днем приближаясь к театру военных действий.
Характер и продолжительность войны в описываемую нами эпоху зависели не столько от планов и военных талантов полководцев противных армий, сколько от организации военного дела и самого войска. Почти повсеместно господствовало наемничество. Если в те времена нужно было собрать войско, то военачальник вручал известному числу полковников патент для вербовки солдат в ряды их полков или все дело передавал одному предприимчивому человеку – «главному полководцу», который опять-таки рассылал от имени военачальника полковникам их патенты.
Что касается издержек, то за них отвечал сам военачальник, а также главнокомандующий со своими полковниками, причем задаток и жалование они платили из своих средств. Оружие и платье солдат покупал сам, вследствие чего нельзя было ожидать также и настоящей экипировки и единообразного обмундирования. Читатель помнит, наверное, те затруднения, связанные с приобретением экипировки, которые испытывали четверо главных героев нашего повествования, отправляясь в поход на Ла-Рошель, а ведь они принадлежали к наиболее привилегированному полку королевской армии.
Догоняя наступавшую армию, д’Артаньян все чаще наталкивался на признаки более или менее ожесточенных схваток, происшедших между отступающим неприятелем и войсками короля. В одном направлении с ним двигались обозы со снаряжением и боеприпасами, шагали отряды в подкрепление воюющей армии.
Из коротких разговоров со случайными попутчиками и несколькими ранеными офицерами, возвращавшимися с полей сражений, молодому человеку удалось узнать об успехе войск его величества против пьемонтцев.
В одном из местечек в горной долине, сидя за черным от времени и скользким от жира грубо сколоченным деревянным столом единственной на много лье в округе харчевни гасконец поглощал похлебку с гусиными потрохами и капустой – единственное, что мог предложить ему хозяин.
«Да, – говорил себе мушкетер. – Я начал отвыкать от приличной пищи. В Париже доктора мне запрещали есть паштет из гусиной печенки, уверяя, что это слишком тяжелое блюдо, а теперь…»
– Какую великолепную кабанью голову, начиненную фисташками, подавали последний раз у господина де Тревиля! – воскликнул д’Артаньян, распаляясь все больше. – Какие ароматные байонские окорока не переводились в родительском доме в моей родной Гаскони! – И д’Артаньян стукнул кулаком по столу.
– Вы что-то сказали, сударь? – спросил хозяин, подходя поближе и с опаской поглядывая на пистолеты, тускло поблескивающие за поясом мушкетера.
– Я говорю, милейший хозяин, что ваша харчевня – не самое лучшее заведение подобного рода. А вон тот длинный кусок сала, что свисает с потолка на крюке в чаду и клубах дыма от вашей негодной печки, сильно смахивает на висельника!
– Господин офицер должен извинить бедного трактирщика, – отвечал хозяин, говоривший на невообразимой смеси французского с немецким и итальянским. – Через нашу деревню недавно прошли солдаты и съели все подчистую, а что не съели – забрали с собой. Если не ошибаюсь, это были французы, – добавил хозяин, криво ухмыльнувшись.
В этот момент, опровергая слова хозяина, из глубины двора послышался поросячий визг и сердитый женский голос.
– Видно, кое-что все же осталось, любезный хозяин, – сказал д’Артаньян.
– Клянусь Святой Троицей – это, должно быть, свинья рябого колдуна, что живет по соседству. Ей уже больше лет чем мне, сударь. А мясо ее по вкусу, должно быть хуже конины, – поспешно отвечал хозяин, делая попытку улизнуть.
Однако осуществить этот маневр ему не удалось, так как о двора снова послышались громкие голоса, сопровождаемые топотом ботфортов, и двери распахнулись, пропуская в харчевню громадного толстяка в кирасе и шлеме.
– А-а, люпезный козяин! – проревел вошедший. – Топрые поросята у тебя там, за томом, – путет чем поткрепиться моим молотцам!
– Черт тебя принес, tedesco , – пробормотал трактирщик, переходя на итальянский, а д’Артаньян расхохотался.
– Что фас рассмешило, каспадин? – зычно спросил толстяк, шумно опускаясь на скрипнувшую скамью.
– Этот плут только что клялся мне, что во всей харчевне нет ничего, кроме этой гнусной похлебки и кислой капусты.
– А, мошенник! – загудел рейтар, запуская в хозяина подсвечники. – Ты опманул каспадина мушкетера, но я тепя фыфету на шистую фоду! Вольфганг Бергер – командир отдельного рейтарского полка на слушбе его феличества – к фашим услугам, сударь. Солдаты зофут меня Толстый Вольф.
– Лейтенант королевских мушкетеров д’Артаньян, – представился молодой человек в свою очередь.
– Готов поспорить на што укодно – сейчас нам податут опет. Мои репята перевернут вверх тном фею эту проклятую харчевню, но пез шаркого и допрого фина нас не остафят, – уверенным тоном заявил рейтарский полковник.
– А чтоб вас!.. – тихо ругался хозяин в темном углу. – Французы ощипали всех кур, теперь германцы всех свиней перережут.
– Эй, молотшик! – окликнул его бравый полковник, к счастью, не расслышавший последних слов хозяина. – Неси сюта топрого фина, та пошифей! Каспадин мушкетер и я хотим выпить за сторофье допрого короля Людовика!
Вскоре на столах появились поросята, которых расторопные рейтары деловито зажарили целиком, насадив их на вертела, как куропаток. Нашлось в харчевне и вино.
– Не кажется ли вам, полковник, – спросил д’Артаньян, – что наш милейший хозяин вполне способен подсыпать в бочонок отраву? Поглядите только, как он смотрит на нас.
– Шорт фосьми, фы правы! – с полным ртом отвечал рейтар, от этого его произношение стало еще своеобразнее.
Не приостанавливая движения своих устрашающих челюстей, живо напоминавших д Артаньяну мельничные жернова, полковник знаком подозвал хозяина к столу.
– Фыпей-ка из этого куфшина, люпезный, – тоном, не допускающим возражений, приказал он трактирщику.
Тот послушно выпил и, крякнув, вытер губы тыльной стороной руки. При этом достойный содержатель заведения не удержался от жалобного восклицания:
– Эх, последнее приличное вино пропало!
– Что значит – пропало, каналья! – воскликнул д’Артаньян. – Уж не хочешь ли ты сказать, что если два благородных путника разопьют этот бочонок за здоровье короля Франции, то вино следует считать пропавшим!?
– Что сначит пропало, плут?! – эхом откликнулся толстяк. – Я прикашу моим молотцам насадить тебя на фертел, как свинью, и сашарить на метленном окне!
– О каком окне здесь толкуют? – раздалось позади. – В этом дрянном кабачке и окон-то не разглядишь – видно, все они мухами засижены. Эй, трактирщик – вина мне самого хорошего да подбрось поленьев в очаг – огонь почти погас, а я промерз до костей, они так и стучат друг о дружку!
В харчевне появилось новое лицо, которое отвлекло внимание рейтарского полковника и д’Артаньяна, избавив тем самым хозяина от дополнительных неприятностей.
Глава тридцать восьмая,
в которой полковник обедает, капитан рассказывает, а д’Артаньян узнает новости о Планше
– Это фы говорите оп окне, люпезный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59