- «Это вполне разумно», - мысленно заметил дядя Тоби.
- Существуют, - продолжал отец, - такие выражения лица и телодвижения, что бы человек ни делал и что бы он ни говорил, по которым можно легко заключить о его внутренних качествах; и я нисколько не удивляюсь тому, что Григорий Назианзин, наблюдая порывистые и угловатые движения Юлиана, предсказал, что он однажды станет отступником, - или тому, что святой Амвросий спровадил своего писца по причине непристойного движения его головы, качавшейся взад и вперед, словно цеп, - или тому, что Демокрит сразу узнал в Протагоре ученого, когда увидел, как тот, связывая охапку хвороста, засовывает мелкие сучья внутрь. - Есть тысяча незаметных отверстий, - продолжал отец, - позволяющих зоркому глазу сразу проникнуть в человеческую душу; и я утверждаю, - прибавил он, - что стоит только умному человеку положить шляпу, войдя в комнату, - или взять ее, уходя, - и он непременно проявит себя чем-нибудь таким, что его выдаст.
- По этим причинам, - продолжал отец, - гувернер, на котором я остановлю свой выбор, не должен ни шепелявить, ни косить, ни моргать глазами, ни слишком громко говорить, он не должен смотреть зверем или дураком; - он не должен кусать себе губы, или скрипеть зубами, или гнусавить, или ковырять в носу, или сморкаться пальцами. -
- Он не Должен ходить быстро - или медленно, не должен сидеть, скрестя руки, - потому что это леность, - не должен их опускать, - потому что это глупость, - не должен засовывать их в карманы, - потому что это нелепо. -
- Он не должен ни бить, ни щипать, ни щекотать, - не должен грызть или стричь себе ногти, не должен харкать, плевать, сопеть, не должен барабанить ногами или пальцами в обществе, - не должен также (согласно Эразму) ни с кем разговаривать, когда мочится, - или показывать пальцем на падаль и на испражнения. - «Ну, это все чепуха», - мысленно заметил дядя Тоби.
- Я хочу, - продолжал отец, - чтобы он был человек веселый, любящий пошутить, жизнерадостный, но в то же время благоразумный, внимательный к своему делу, бдительный, дальновидный, проницательный, находчивый, быстрый в решении сомнений и умозрительных вопросов, - он должен быть мудрым, здравомыслящим и образованным. - А почему же не скромным и умеренным, кротким и добрым? - сказал Йорик. - А почему же, - воскликнул дядя Тоби, - не прямым и великодушным, щедрым и храбрым? - Совершенно с тобой согласен, дорогой Тоби, - отвечал отец, вставая и пожимая дяде руку. - В таком случае, брат Шенди, - сказал дядя Тоби, тоже вставая и откладывая трубку, чтобы пожать отцу другую руку, - покорно прошу позволения рекомендовать вам сына бедного Лефевра. - При этом предложении слеза радости самой чистой воды заискрилась в глазу дяди Тоби - и другая, совершенно такая же, в глазу капрала; - вы увидите почему, когда прочтете историю Лефевра. - - - Какую же я сделал глупость! Не могу вспомнить (как, вероятно, и вы), не справившись в нужном месте, что именно мне помешало позволить капралу рассказать ее на свой лад; - однако случай упущен, - теперь мне приходится изложить ее по-своему.
Глава VI

История Лефевра
Однажды, летом того года, когда союзники взяли Дендермонд, то есть лет за семь до переезда отца в деревню, - и спустя почти столько же лет после того, как дядя Тоби с Тримом тайком убежали из городского дома моего отца в Лондоне, чтобы начать одну из превосходнейших осад одного из превосходнейших укрепленных городов Европы, - дядя Тоби однажды вечером ужинал, а Трим сидел за ним у небольшого буфета, - говорю: сидел, - ибо во внимание к изувеченному колену капрала (которое по временам у него сильно болело) - дядя Тоби, когда обедал или ужинал один, ни за что не позволял Триму стоять; - однако уважение бедного капрала к своему господину было так велико, что, с помощью хорошей артиллерии, дяде Тоби стоило бы меньше труда взять Дендермонд, чем добиться от своего слуги повиновения в этом пункте; сплошь и рядом, когда дядя Тоби оглядывался, предполагая, что нога капрала отдыхает, он обнаруживал беднягу стоящим позади в самой почтительной позе; это породило между ними за двадцать пять лет больше маленьких стычек, чем все другие поводы, вместе взятые. - Но речь ведь не об этом, - зачем я уклонился в сторону? - Спросите перо мое, - оно мной управляет, - а не я им.
Однажды вечером дядя Тоби сидел таким образом за ужином, как вдруг в комнату вошел с пустой фляжкой в руке хозяин деревенской гостиницы попросить стакан-другой канарского вина. - Для одного бедного джентльмена - офицера, так я думаю, - сказал хозяин, - он у меня занемог четыре дня назад и с тех пор ни разу не приподнимал головы и не выражал желания отведать чего-нибудь, до самой этой минуты, когда ему захотелось стакан Канарского и ломтик поджаренного хлеба. - Я думаю, сказал он, отняв руку от лба, - это меня подкрепит. -
- Если бы мне негде было выпросить, занять или купить вина, - прибавил хозяин, - я бы, кажется, украл его для бедного джентльмена, так ему худо. - Но, бог даст, он еще поправится, - продолжал он, - все мы беспокоимся о его здоровье.
- Ты добрая душа, ручаюсь в этом, - вскричал дядя Тоби. - Выпей-ка сам за здоровье бедного джентльмена стаканчик Канарского, - да отнеси ему парочку бутылок с поклоном от меня и передай, пусть пьет на здоровье, а я пришлю еще дюжину, если это вино пойдет ему впрок.
- Хоть я искренне считаю его, Трим, человеком весьма сострадательным, - сказал дядя Тоби, когда хозяин гостиницы затворил за собой дверь, - однако я не могу не быть высокого мнения также и о его госте; в нем наверно есть что-то незаурядное, если в такой короткий срок он завоевал расположение своего хозяина. - И всех его домочадцев, - прибавил капрал, - потому что все они беспокоятся о его здоровье. - Ступай, догони его, Трим, - сказал дядя Тоби, - и спроси, не знает ли он, как зовут этого джентльмена.
- Признаться, я позабыл, - сказал хозяин гостиницы, вернувшийся с капралом, - но я могу еще раз спросить у его сына. - Так с ним еще и сын? - сказал дядя Тоби. - Мальчик, лет одиннадцати - двенадцати, - сказал хозяин, - но бедняжка почти так же не прикасался к еде, как и его отец; он только и делает, что плачет и горюет день и ночь. - Уже двое суток он не отходит от постели больного.
Дядя Тоби положил нож и вилку и отодвинул от себя тарелку, когда все это услышал, а Трим, не дожидаясь приказания, молча вышел и через несколько минут принес трубку и табак.
- Постой немного, не уходи, - сказал дядя Тоби. -
- Трим, - сказал дядя Тоби, когда закурил трубку и раз двенадцать из нее затянулся. - Трим подошел ближе и с поклоном стал перед своим господином; - дядя Тоби продолжал курить, не сказав больше ничего. - Капрал, - сказал дядя Тоби, - капрал поклонился. - Дядя Тоби дальше не продолжал и докурил свою трубку.
- Трим, - сказал дядя Тоби, - у меня в голове сложился план - вечер сегодня ненастный, так я хочу закутаться потеплее в мой рокелор и навестить этого бедного джентльмена. - Рокелор вашей милости, - возразил капрал, - ни разу не был надеван с той ночи, когда ваша милость были ранены, неся со мной караул в траншеях перед воротами Святого Николая, - а кроме того, сегодня так холодно и такой дождь, что, с рокелором и с этой погодой, вашей милости недолго насмерть простудиться и снова нажить себе боли в паху. - Боюсь, что так, - отвечал дядя Тоби, - но я не могу успокоиться, Трим, после того, что здесь рассказал хозяин гостиницы. - Если уж я столько узнал, - прибавил дядя Тоби, - так хотел бы узнать все до конца. - Как нам это устроить? - Предоставьте дело мне, ваша милость, - сказал капрал; - я возьму шляпу и палку, разведан) все на месте и поступлю соответственно, а через час подробно обо всем рапортую вашей милости. - Ну, иди, Трим, - сказал дядя Тоби, - и вот тебе шиллинг, выпей с его слугой. - - Я все от него выведаю, - сказал капрал, затворяя дверь.
Дядя Тоби набил себе вторую трубку и если бы мысли его не отвлекались порой на обсуждение вопроса, надо ли вывести куртину перед теналью по прямой линии или лучше по изогнутой, - то можно было бы сказать, что во время курения он ни о чем другом не думал, кроме как о бедном Лефевре и его сыне.
Глава VII

Продолжение истории Лефевра
Только когда дядя Тоби вытряс пепел из третьей трубки, капрал Трим вернулся домой и рапортовал ему следующее.
- Сначала я отчаялся, - сказал капрал, - доставить вашей милости какие-нибудь сведения о бедном больном лейтенанте. - Так он действительно служит в армии? - спросил дядя Тоби. - Да, - отвечал капрал. - А в каком полку? - спросил дядя Тоби. - Я расскажу вашей милости все по порядку, - отвечал капрал, - как сам узнал. - Тогда я, Трим, набью себе новую трубку, - сказал дядя Тоби, - и уж не буду тебя перебивать, пока ты не кончишь; усаживайся поудобнее, Трим, вон там у окошка, и рассказывай все сначала. - Капрал отвесил свой привычный поклон, обыкновенно говоривший так ясно, как только мог сказать поклон: «Ваша милость очень добры ко мне». - После этого он сел, куда ему было велено, и снова начал свой рассказ дяде Тоби почти в тех же самых словах.
- Сначала я было отчаялся, - сказал капрал, - доставить вашей милости какие-нибудь сведения о лейтенанте и о его сыне, потому что когда я спросил, где его слуга, от которого я бы, наверно, разузнал все, о чем удобно было спросить… - Это справедливая оговорка, Трим, - заметил дядя Тоби. - Мне ответили, с позволения вашей милости, что с ним нет слуги, - что он приехал в гостиницу на наемных лошадях, которых на другое же утро отпустил, почувствовав, что не в состоянии следовать дальше (чтобы присоединиться к своему полку, я так думаю). - Если я поправлюсь, мой друг, - сказал он, передавая сыну кошелек с поручением заплатить вознице, - мы наймем лошадей отсюда. - - Но увы, бедный джентльмен никогда отсюда не уедет, - сказала мне хозяйка, - потому что я всю ночь слышала часы смерти, - а когда он умрет, мальчик, сын его, тоже умрет: так он убит горем.
- Я слушал этот рассказ, - продолжал капрал, - а в это время мальчик пришел в кухню заказать ломтик хлеба, о котором говорил хозяин. - Только я хочу сам его приготовить для отца, - сказал мальчик. - Позвольте мне избавить вас от этого труда, молодой человек, - сказал я, взяв вилку и предложив ему мой стул у огня на то время, что я буду поджаривать его ломтик. - Я думаю, сэр, - с большой скромностью сказал он, - что я сумею ему лучше угодить.
- Я уверен, - сказал я, - что его милости этот ломтик не покажется хуже, если его поджарит старый солдат. - Мальчик схватил меня за руку и разрыдался. - Бедняжка, - сказал дядя Тоби, - он вырос в армии, и имя солдата, Трим, прозвучало в его ушах как имя друга. - Жаль, что его нет здесь.
- Во время самых продолжительных переходов, - сказал капрал, - мне никогда так сильно не хотелось обедать, как захотелось заплакать с ним вместе. Что бы это могло со мной быть, с позволения вашей милости? - Ничего, Трим, - сказал дядя Тоби, сморкаясь, - просто ты добрый малый.
- Отдавая ему поджаренный ломтик хлеба, - продолжал капрал, - я счел нужным сказать, что я слуга капитана Шенди и что ваша милость (хоть вы ему и чужой) очень беспокоится о здоровье его отца, - и что все, что есть в вашем доме или в погребе, - (- Ты мог бы прибавить - и в кошельке моем, - сказал дядя Тоби) - все это к его услугам от всего сердца. - Он низко поклонился (вашей милости, конечно), ничего не ответил, - потому что сердце его было переполнено, - и пошел наверх с поджаренным ломтиком хлеба. - Ручаюсь вам, мой дорогой, - сказал я, когда он отворил дверь из кухни, - ваш батюшка поправится. - Священник, помощник мистера Йорика, курил трубку у кухонного очага, - но ни одним словом, ни добрым, ни худым, не утешил мальчика. - По-моему, это нехорошо, - прибавил капрал. - Я тоже так думаю, - сказал дядя Тоби.
- Откушав стакан Канарского и ломтик хлеба, лейтенант почувствовал себя немного бодрее и послал в кухню сказать мне, что он рад будет, если минут через десять я к нему поднимусь. - Я полагаю, - сказал хозяин, - он хочет помолиться, - потому что на стуле возле его кровати лежала книга, и когда я затворял двери, то видел, как его сын взял подушечку. -
- А я думал, - сказал священник, - что вы, господа военные, мистер Трим, никогда не молитесь. - Прошедший вечер я слышала, как этот бедный джентльмен молился, и очень горячо, - сказала хозяйка, - собственными ушами слышала, а то бы не поверила. - Солдат, с позволения вашего преподобия, - сказал я, - молится (по собственному почину) так же часто, как и священник, - и когда он сражается за своего короля и за свою жизнь, а также за честь свою, у него есть больше причин помолиться, чем у кого-нибудь на свете. - Ты это хорошо сказал, Трим, - сказал дядя Тоби. - Но когда солдат, - сказал я, - с позволения вашего преподобия, простоял двенадцать часов подряд в траншеях, по колени в холодной воде, - или промаялся, - сказал я, - несколько месяцев сряду в долгих и опасных переходах, - подвергаясь нечаянным нападениям с тыла сегодня - и сам нападая на других завтра; - отряжаемый туда - направляемый контрприказом сюда; - проведя одну ночь напролет под ружьем, - а другую - поднятый в одной рубашке внезапной тревогой; - продрогший до мозга костей, - не имея, может быть, соломы в своей палатке, чтобы стать на колени, - солдат поневоле молится, как и когда придется. - Я считаю, - сказал я, - потому что обижен был за честь армии, - прибавил капрал, - я считаю, с позволения вашего преподобия, - сказал я, - что когда солдат находит время для молитвы, - он молится так же усердно, как и поп, - хотя и без всяких его кривляний и лицемерия. - Ты этого не должен был говорить, Трим, - сказал дядя Тоби, - ибо только одному богу ведомо, кто лицемер и кто не лицемер: - в день большого генерального смотра всех нас, капрал, на Страшном суде (и не раньше того) видно будет, кто исполнял свой долг на этом свете и кто не исполнял; и мы получим повышение, Трим, по заслугам. - Я надеюсь, получим, - сказал Трим. - Так обещано в Священном писании, - сказал дядя Тоби, - вот завтра я тебе покажу. - А до тех пор, Трим, будем уповать на благость и нелицеприятие вседержителя, на то, что если мы исполняли свой долг на этом свете, - у нас не спросят, в красном или в черном кафтане мы его исполняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74