Важно по
нять: рождение той новой России, которая вдруг явилась миру, властно заяв
ив о своих правах на равное участие в европейских делах уже на полях Семи
летней войны, Ц это не результат какой-то направленной инициативы прон
икшего в тайны исторических судеб титана, но простая стихийно складываю
щаяся результирующая слепого приспособительного процесса.
Да, действительно, первая четверть восемнадцатого Ц это время стремите
льного становления каких-то новых социальных институтов, если угодно, д
аже новых социальных инстинктов. Но становление это происходит стихийн
о, само по себе, в сущности совершенно безотносительно ко всем петровски
м начинаниям, а в чем-то, может быть, и вопреки им. Впрочем, это и неудивител
ьно: выжить в условиях столь мощного давления такого «мутагенного факто
ра», как петровское честолюбие, можно было только создав эти новые социа
льные органы, только сформировав новые исторические инстинкты. Нет, не п
етровская мысль воплотилась в них, Ц они конституировались сами. Дейст
вительная цель всех петровских нововведений и подлинная история Росси
и Ц две вещи «несовместные» друг с другом. Это полностью трансцендентны
е по отношению друг к другу начала.

Но вернемся к тому, с чего мы начинали. Да, самоотчуждение человека, о кото
ром мы говорили выше, может быть и вполне благодетельным. Та нравственна
я бездна, на краю которой помутился разум Ивана Карамазова, способна пог
лотить многих, как она поглотила даже Павла Смердякова. Но все же спасени
я в нем нет. Да и не может быть, ибо иным полюсом отчуждения как раз и предст
ает прямое порождение всех этих Иоаннов Грозных и Петров Великих, всех э
тих Сталиных и Пол Потов. Рано или поздно такое отчуждение выливается в п
рямое порождение человеком своих собственных палачей.
Парадоксально, но факт: не только холуйствующая мысль дипломированных и
недипломированных лакеев, но и людская молва наделяли всех этих соискат
елей пьедестала каким-то демоническим, едва ли не надмировым величием. Н
о были ли они на самом деле великими? Не воля ли миллионов и миллионов, при
вычно отчуждаемая в пользу одной (зачастую преступной) воли Ц подлинное
имя этому величию?
Человеку свойственно творить богов по образу и подобию своему. Еще к ант
ичности восходит мысль о том, что боги Ц суть прямое порождение человек
а, и выкристаллизовавшееся в прошлом столетии заключение о том, что Бог
Ц это концентрат отчужденных от человека и доведенных до степени абсол
юта человеческих свойств сформулировало то, что носилось «в воздухе» до
лее двух тысячелетий.
И здесь, в рассматриваемом нами предмете, проявляется точно такое же отч
уждение: доведенная до степени Абсолюта воля простых смертных, которые в
сущности и являются подлинными субъектами Большой Истории, самоотчужд
аясь от них, возрождается в ими же создаваемом кумире. Ничто не обращаетс
я в ничто, равно как и ничто из ничего не возникает Ц гласит старая филосо
фская истина. Так и здесь: отнюдь не из ничего возникает потрясающее разу
м обывателя величие несмертного героя, отнюдь не в ничто обращается отчу
ждаемый миллионами суверенитет их собственного «Я»…

Итак, есть два предела: за одним Ц вселенская тяжесть абсолютной ответс
твенности не только за себя Ц за Род Человеческий. За другим Ц абсолютн
ое бесправие перед в сущности фальшивыми идолами. Но вовсе не между ними
пролегает магистральная линия восхождения человеческого духа. Действи
тельная цель человеческого бытия (если она вообще есть эта конечная цель
) лежит отнюдь не в этом створе, который образуют очерченные здесь предел
ы. В чем конкретно состоит подлинное назначение человека, известно, пожа
луй, только Богу, но уже сегодня a posteriori шеститысячелетнего существования че
ловеческой цивилизации Ц можно категорически утверждать, что единств
енным ориентиром на пути достижения этой, неведомой нам, цели является п
реодоление той нравственной бездны, бегство от которой рано или поздно р
ождает палачей, принятие на себя всей тяжести неделимой абсолютной отве
тственности.
В сущности это и есть единственный путь к полной свободе, ибо именно своб
ода Ц настоящее имя этому состоянию: «Ибо будучи свободен от всех, я всем
поработил себя, дабы больше приобресть:\ Для иудеев я был как иудей, чтобы
приобресть иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрест
ь подзаконных;\ Для чуждых закона Ц как чуждый закона, Ц не будучи чужд з
акона пред Богом, но подзаконен Христу, Ц чтобы приобресть чуждых закон
а;\ Для немощных был как немощный, чтобы приобресть немощных. Для всех я сд
елался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых.»


Часть II
ИОАНН ГРОЗНЫЙ

1. Воцарение

В 1668 году молодой Людовик XIV явился в Парижский парламент и собственноручн
о вырвал из книги протоколов все листы, относившиеся ко времени Фронды. Т
ого страшного для него времени, когда во Франции шаталась королевская вл
асть, когда он сам был вынужден бежать из ставшего ненавистным ему «гнез
да мятежей» Парижа. Времени, навсегда оставившего в его памяти не только
хорошо знакомое и всем претендентам на королевский престол, и многим обл
адателям короны чувство страха, но и неслыханное для венценосцев чувств
о голода.
Напомним. Ему еще не исполнилось и пяти лет, когда скончался его отец Людо
вик XIII. Королева-мать Ц та самая Анна Австрийская, бриллиантовые подвеск
и которой через два столетия составят сердцевину самой блистательной и
нтриги, может быть, самого знаменитого европейского авантюрного романа,
Ц вручила государственную власть кардиналу Мазарини, великому преемн
ику великого Ришелье. Долгое время Францией будет править первый минист
р, его энергия, его авторитет совершенно заслонят собой и личность корол
я, и саму корону. Но в 1661 году, когда Людовику исполнится 22 года, Мазарини ото
йдет в иной мир, и молодой король заявит, что отныне он «сам станет своим п
ервым министром».
С этого времени он, прямая противоположность своего отца, Людовика XIII, уже
никогда не выпустит власть из своих рук. Отныне именно он выходит на перв
ый план и продолжает оставаться на авансцене французской истории более
полувека до самой своей смерти, последовавшей в 1715 году. Для многих истори
ков сама его личность до некоторой степени заслонит собой историю Франц
ии тех лет, и еще долго то время, на которое пришлось его царствование, буд
ет называться «веком Людовика».
Шаг за шагом на протяжении шестидесятых годов семнадцатого столетия он
будет последовательно укреплять и свою личную, и королевскую власть воо
бще, и, наконец, в 1668 году в парижском парламенте, согласно историческому пр
еданию, на весь мир прозвучат адресованные парламентским чиновникам зн
аменитые, ставшие исповеданием европейского монархизма, слова: «Вы дума
ли, господа, что государство Ц это вы? Государство Ц это я».
Говоря современным языком, это был государственный переворот. Ведь этим
вошедшим в историю актом закреплялся переход к принципиально новому дл
я Франции образу правления. Долгое время до того королевская власть была
вынуждена оглядываться и на могущественных феодалов, не желавших мирит
ься с их подвассальным отношением к короне, и на социальные институты, пр
едставлявшие интересы слоев, которые впоследствии составят собой так н
азываемую буржуазию. Но все когда-то дерзавшие бросать вызов королю бар
оны уже были приведены к покорности, а вот теперь и возможность парламен
тов ограничивать его права сокращается до абсолютного по меркам Европы
минимума.
Правда, это еще вопрос, звучали ли подобные слова на самом деле. Ведь вовсе
не секрет, что многие остающиеся в памяти поколений афоризмы и лозунги в
действительности рождаются вовсе не теми, кому они приписываются, а людс
кой молвой. Способные творить историю фигуры далеко не всегда отличаютс
я красноречием, да и обстоятельства, обрамляющие собой поворотные для ми
ровой истории события, очень редко способствуют рождению «величием рав
ного Богу» глагола, способного «жечь сердца людей». (Говорят, что даже не у
боявшийся взойти на Аркольский мост Наполеон был близок к обмороку на вт
орой день переворота, 19 брюмера 1799 года, когда незадавшаяся речь в Совете п
ятисот чуть не привела к объявлению его вне закона.) Впрочем, ничего плохо
го в таком приукрашении когда-то произошедших событий нет. И в самом деле
все значимые для поколений факты воспитывают честолюбивое юношество к
уда как лучше, если они маркируются не какими-то косноязычными речениям
и, но возвышающимся до символа словом. «Гвардия умирает, но не сдается!», «
Мертвые сраму не имут!», «Велика Россия, а отступать некуда!» Ц что бы мы п
омнили о свершенных когда-то подвигах, когда б не эти слова?
В общем, не так уж и важно, кто в действительности произнес то, что приписы
вается Людовику XIV. Важно другое Ц то, что и вправду прозвучало в тот день в
стенах парламента, было своеобразной декларацией, которая обозначила с
обой весьма существенные перемены, произошедшие во французском общест
ве.
Но повторим, все это произойдет только в 1668 году.
А между тем еще за целое столетие до этого события, 16 января 1547 года, в Успенс
ком соборе Московского Кремля состоялось торжественное венчание на ца
рство великого князя Иоанна IV. Согласно обряду в тот день на него были воз
ложены знаки царского достоинства: крест Животворящего Древа, бармы и ша
пка Мономаха.
После приобщения Святых Тайн и обряда миропомазания новый государь при
нял новый для того времени титул царя Ц и это тоже не осталось не услышан
ным историей.
Дипломатический церемониал и протокол Ц «дело тонкое», и никакое измен
ение в принятом титуловании высших государственных лиц никогда не прои
сходит без достаточных на то оснований. Ведь пышность титула прямо пропо
рциональна величию той материальной силы, которая в решающий момент спо
ра может быть приведена в действие его носителем, и никому не позволено п
осягать на эту незыблемую пропорцию. Впрочем, это соотношение справедли
во не только в политике, Ц в той или иной форме существующая здесь зависи
мость проявляется в любой сфере человеческого бытия. «Табель о рангах» н
е позволено нарушать никому; лейтенант не вправе именоваться полковник
ом, простой ассистент Ц профессором, а мелкий жулик Ц вором в законе. Поэ
тому когда князь Ц пусть даже и великий Ц вдруг начинает именоваться ц
арем, то чуткое ко всем геральдическим новациям ухо явственно различает
обнаруживающееся здесь изменение геополитического статуса подвластн
ой ему державы. А это обстоятельство уже не может быть игнорировано проф
ессионалом. Словом, свершившаяся перемена могла означать собой только о
дно Ц далеко идущие претензии все еще таинственной для многих Московии
, а значит, должна была повлечь за собой весьма серьезные дипломатически
е последствия.
Новозаявленная претензия на царское достоинство давала возможность ру
сскому государю занять существенно иную позицию в дипломатических сно
шениях со всеми государствами Западной Европы. Ведь великокняжеский ти
тул до того переводили там как «принц» или даже «великий герцог». А значи
т, его носитель не мог восприниматься иерархически равным другим монарх
ам, он стоял на более низшей, нежели королевская, ступени. По воззрениям те
х лет, только римско-германские императоры могли даровать кому бы то ни б
ыло королевское достоинство. Впрочем, это право присвоили себе также и п
апы: известно, что папа прислал королевский венец Даниилу Романовичу Гал
ицкому. По существовавшей тогда классификации короли считались ниже им
ператора, но выше великих герцогов, герцогов и уж тем более князей (имеютс
я в виду «просто» князья, а не «великие», подобно русским), графов, баронов.
Символически все они были подвластны более высокому звену этой единой и
ерархии. Средневековый мир Ц это строго систематизированное и упорядо
ченное образование, нечто вроде пирамиды, каждая ступень которой обязан
а была подчиняться вышестоящей. Из далекой же Московии одновременно с но
вым титулом в дипломатический оборот входило и новое слово «самодержец
», которое категорически исключало любую форму и степень вассалитета.
Сопряженный с абсолютным отрицанием даже символической зависимости от
кого бы то ни было, новый титул устоявшегося лексического аналога в друг
их языках не имел. Поэтому первое время его или совсем не переводили, или
Ц неслыханная вещь Ц переводили как… «император». А вот это уже не могл
о не сказаться и на статусе мало кому в Европе того времени известной дер
жавы: дисциплина слова со времен Рима была одним из определяющих качеств
западного менталитета.
Не составляло большого секрета, что впервые вводимое в оборот поименова
ние шло от Византии. «Царь» Ц это ведь просто усеченная словоформа Цеза
ря.
Правда, Н.М.Карамзин оспаривает это: «Сие имя не есть сокращение латинско
го Caesar, как многие неосновательно думали, но древнее восточное, которое сде
лалось у нас известно по славянскому переводу Библии и давалось императ
орам византийским, а в новейшие времена ханам монгольским, имея на языке
персидском смысл трона или верховной власти; оно заметно также в окончан
ии собственных имен монархов ассирийских и вавилонских: Фаллассар, Набо
нассар и проч.» Но, думается, пришедшее к нам из империи, наследие которой
ассимилировало в себе культуру не одного только Востока, но и дух Запада,
это слово, в смысловой своей ауре, как в капле воды, отразило в себе память
не об одних только ассиро-вавилонских владыках, но и о римских император
ах. Больше того, для основной массы, то есть для тех, кто, в отличие от Карамз
ина, не обладал глубокими филологическими познаниями, оно Ц в первую и, п
ожалуй, единственную очередь Ц вызывало в сознании ассоциации именно с
римским наследием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31