Так почему же Иоанн должен был поступать как-т
о иначе?
Мы помним, что раскулаченным Советской властью крестьянам не разрешало
сь брать с собой практически ничего. Да и в самом деле, что же это за борьба
с кулачеством, если все имущество забирается теми же «кулаками» и «подку
лачниками» с собой? И потом, не будем сбрасывать со счетов жадные до «халя
вы» комбеды, эту новую деревенскую власть, функционерам которой и должно
было доставаться в наследство все оставляемое. Вот так и здесь: можно нис
колько не сомневаться в том, что и новые приближенные к царю люди, которым
уже заранее было отпущено любое преступление по отношению к опальной «з
емщине», бдительно и строго следили за тем, чтобы изгои не прихватили из о
ставляемых ими домов с собой ничего «лишнего». То есть того, что уже как бы
по праву приближения к трону принадлежало им, прямым царевым избранника
м. Так что наспех собранные узелки самого необходимого, что было способн
о обеспечить выживание несчастных семей лишь на первые дни, запестрели н
а российских дорогах еще задолго до сталинских переселенцев. Тотальный
грабеж и мародерство сопровождали не только ликвидацию кулачества как
класса. Словом, трагедия «великого перелома» Ц это во многом, очень мног
ом своеобразное повторение когда-то давно пережитой нашей страной опри
чнины.
Но, несмотря ни на какие карательные санкции, изнасилованная и униженная
своим повелителем Россия так и не каялась перед своим повелителем, так и
не ползла в размазанных по грязным щекам слезах, на коленях, за царским пр
ощением. Больше того, она, по-видимому, вообще так и не осознала ни всей сте
пени вины перед своим государем, ни того, что она просто не в праве выживат
ь, раз уж сложилось так, что его лик отвернулся от нее. Напротив, она продол
жала жить какой-то своей, занятой самой собою, жизнью. Ее существование та
к и не обратилось в смертельную агонию, больше того, пусть и тяжело раненн
ая опричниной, она выказывала явные признаки выживания, постепенной ада
птации к ней.
Собственно, в этом нет, да, наверное, и не может быть ничего удивительного.
Физическое изъятие опричных земель из корпуса принадлежавшей ему стра
ны на самом деле абсолютно невозможно; такое могло быть выполнимым тольк
о в воспаленном воображении, только в некоторой виртуальной реальности.
Веками формировавшиеся хозяйственные, культурные, бытовые, семейные св
язи не рвутся в одночасье. Даже по велению отмеченных Божьим избранием в
енценосцев. Больше того, и новый нобилитет, несмотря на все страшные клят
вы, принесенные самодержцу при его приближении к трону, вовсе не был заин
тересован в их радикальной ломке. Собственная корысть всех причастных к
исполнительной власти во все времена Ц и не только на одной Руси Ц была
куда сильнее любой присяги.
Словом, виновная перед ним держава продолжала существовать, не только не
понимая, но как будто даже и не замечая провозглашенной ей анафемы. Как бу
дто не замечая даже его самого. Так погруженная в свою повседневность Ма
рфа не увидела то, с чем пришел в этот мир Иисус.
Было ли возможно еще большее унижение для гипертрофированного самолюб
ия Иоанна?
Проходит время Ц и еще недавно готовая простить все женщина вдруг начин
ает ненавидеть того, кто отверг ее. Ненавидеть тем сильнее, чем острей и пр
онзительней была жажда его любви и поклонения. По всей видимости, жгучая
ненависть к так и не возжелавшей заметить его трагедию земле жгла и ее по
велителя.
Но сжигавшее Иоанна пламя уже нельзя было ограничить условным простран
ством какого-то внутреннего мира. Его собственное «Я» давно уже не вмеща
лось в пределы кожного покрова, им обнималась без изъятия вся Россия. А зн
ачит, и от терзаний, переживаемых тем, кто сам себя определил в качестве ее
судьи, не могла быть избавлена и подвластная ему страна. Гореть и мучитьс
я вместе с ним надлежало всему, что было обязано подчиняться его царстве
нным начертаниям. Впрочем, здесь дело не ограничивалось одним только суд
ом, а значит, и муки должны были носить не один только нравственный характ
ер: своею царственной волей Иоанн сам себя назначил еще и палачом своей с
траны.
К сожалению, многие химеры самосознания высших государственных лиц име
ют какое-то таинственное и вместе с тем страшное свойство обращаться в п
лоть. Слишком многое находится во власти не ограниченного ничем самодер
жца.
Больше того, даже самосознание нации долгое время не подвергает сомнени
ю право государя вершить суд над своим народом. Напомним, что только в сле
дующем столетии (27 января 1649 года) прозвучит приговор английской судебной
палаты, в котором властитель впервые будет объявлен врагом нации. «Насто
ящий суд по разуму и совести убедился, что он, Карл Стюарт, виноват в подня
тии войны против парламента и народа, а также в поддержании и продолжени
и ее… Он был и продолжает быть виновным в беззаконных замыслах, изложенн
ых в обвинении; в том, что упомянутая война была начата, поддерживалась и п
родолжалась им… ради исполнения упомянутой цели, что он был и продолжает
быть виновником, творцом и продолжателем указанной противоестественн
ой, жестокой и кровавой войны и тем самым… виновен в государственной изм
ене, убийствах, грабежах, погромах, насилиях, опустошениях, во вреде и несч
астии нации, совершенных в названную войну.
Настоящий суд решил, что за все эти измены и преступления он, Карл Стюарт,
как тиран, изменник, убийца и как враг добрых людей этой нации должен быть
предан смерти через отсечение головы от тела.»
Но, во-первых, это будет еще не скоро, во-вторых, Россия Ц не Англия, и свойс
твенное западноевропейскому менталитету еще долгое время будет чуждо
ей. В последнем утверждении нет и тени морализаторства по поводу нашей о
тсталости или неразвитости; на самом деле все куда как глубже Ц здесь фу
ндаментальное различие культур, различия же культур Ц слишком серьезн
ая материя, чтобы ее можно было объяснить примитивной ссылкой на простую
задержку в развитии народов. Больше того, подобные объяснения сами спос
обны свидетельствовать о неполной интеллектуальной состоятельности т
акого резонерства. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что и в
России того времени раздавались довольно громкие голоса против опричн
ых казней. Так, например, московский митрополит Филипп (Колычев Федор Сте
панович, 1507Ц 1569) публично выступил против Иоанна, за что, собственно, и был н
изложен в 1568 году и вскоре задушен по приказу царя. Да и уже приводившиеся з
десь письма беглого князя Курбского Ц это ведь тоже свидетельство прот
еста. Но причиной подобной диссиденции служило не сомнение в праве верхо
вной власти на насилие по отношению к своим подданным, но скорее то, что зд
есь русским царем была преступлена некая мера, перейден некий незримый,
но вместе с тем абсолютный даже для государя предел.
В самом деле: с правом вершить суд над своим народом в те поры еще готовы б
ыли примириться многие, но вот право быть его палачом могло быть принято
только при какой-то внезапной нравственной мутации всего национальног
о менталитета.
В уникальном произведении российской словесности, «Верном Руслане», оп
исан бунт конвойных собак. Бессловесные существа, они привыкли смотреть
на своих хозяев как на богов. А это значит, что они вообще были не способны
подвергнуть сомнению право или неправомерность никакого их действия, т
ем более действия по отношению к лишенным всяких прав рабам Ц заключенн
ым сталинских концентрационных лагерей. Но случилось невозможное Ц их
боги, которым, казалось, разрешено все, вдруг преступили меру .
И тогда вспыхнул бунт. Но не как порыв к восстановлению попранной ими спр
аведливости, а скорее как рефлекторный протест против какого-то мучител
ьного напряжения своего собственного, убогого собачьего, рассудка, кото
рый оказывается неспособным вместить вопиющее противоречие между всем
огуществом своих повелителей и внезапно открывающейся истиной, что даж
е им может быть дозволено не все. Выступления против преступлений опричн
ины Ц это во многом бунт именно такого рода, и объяснять его с помощью иде
ологем, рождавшихся через столетия было бы ошибочным.
Но как бы то ни было, запаленное униженной гордыней самодержавного власт
ителя пламя уже не могло быть локализовано в границах того внутреннего м
ира, который строит самосознание каждого из нас, оно обязано было выплес
нуться наружу и выжечь дотла все вокруг него. И вот Иоанн, в сопровождении
опричников, стрельцов и других ратных людей, выступает против своей земл
и.
Формальным поводом послужил анонимный подметный донос о том, что новгор
одцы замышляют измену и мечтают о том, чтобы отдаться под власть Литовск
ого княжества. Никаких объективных подтверждений этому, как кажется, не
было и нет. Правда, когда-то, в 1470 Новгород действительно вел переговоры о с
оюзе с Литвой, но уже через несколько лет, в 1478, в результате Шелонской битв
ы и осады он лишился своего вечевого колокола, и pеспублика окончательно
вошла в состав Московского царства. И потом, с тех пор минуло целое столет
ие, сменилось не одно поколение людей, которые выросли и воспитались в ус
ловиях совершенно нового государственного устройства. Так что единств
енными свидетельствами могли быть только те показания, которые выбивал
ись под пыткой, когда уже вершилась расправа. Но ведь под пыткой чаще всег
о показывают вовсе не то, что было в действительности, а то, что хочется ус
лышать самому следствию. Что же касается тех или иных умонастроений, то о
ни, конечно же были; была и ностальгия о старых, теперь уже утраченных, при
вилегиях древнего города, было и определенное «литовофильство». Точно т
ак же, впрочем, как и в самой Литве не могло не существовать определенного
тяготения к России. В каждой стране во все времена существовало подобное
тяготение друг к другу, его порождали и продолжают порождать бытовые, ро
дственные, этнические, культурные, хозяйственные связи Ц ведь народы не
существуют в абсолютной изоляции друг от друга. Так что какое-то «ино-фи
льство» существует всегда, в любой нации, но это нисколько не мешает при н
еобходимости даже воевать с теми, чей образ жизни, культура, обычаи часто
служат образцом для подражания. Кстати, если мы обратимся к истории наше
й собственной страны, то обнаружим, что вся дворянская Россия в свое врем
я была просто помешана на всем французском, однако это нисколько не поме
шало плохо знавшему по-русски русскому же дворянству встать на защиту с
воего отечества от наполеоновского нашествия. Причем зачастую рафинир
ованные французской культурой русские офицеры обращались с врагом вов
се не так, как требовал манерный рыцарский кодекс, Ц история партизанст
ва хранит в себе много такого, о чем не принято упоминать в патриотически
х изданиях.
Словом, никакой измены (во всяком случае массовой, народной) в подобных ум
онастроениях нет и в помине, но если очень хочется, то ее можно обнаружить
где угодно и когда угодно. Вот так и здесь, видно очень уж хотелось.
Ведомое царем и его сыном Иоанном войско подвергает все на своем пути от
кровенному ограблению и опустошению.

«По русским обычаям только
пожарища…»

Но здесь пожарища оставались хоть и за спиной, но отнюдь не отступающей р
ати, они выжигали вовсе не то, что могло достаться супостату. Тактика «выж
женной земли», как оказывается, применима не только по отношению к инове
рцу, не только как средство обороны от иноземного вторжения, но и как форм
а устрашения непокорных.
Сначала была опустошена Тверская область; опричники брали у жителей все
, что можно было унести с собой, и уничтожали остальное. «Иоанн, Ц пишет Ка
рамзин, Ц велел смертоносному легиону своему начать войну, убийства, гр
абеж там, где никто не мыслил о неприятеле, никто не знал вины за собою, где
мирные подданные встречали государя как отца и защитника. Домы, улицы на
полнились трупами; не щадили ни жен, ни младенцев. От Клина до Городни и да
лее истребители шли с обнаженными мечами, обагряя их кровию бедных жител
ей, до самой Твери… Иоанн не хотел въехать в Тверь и пять дней жил в одном и
з ближних монастырей, меж тем как сонмы неистовых воинов грабили сей гор
од, начав в духовенства и не оставив ни одного дома целого: брали легкое, д
рагоценное; жгли, чего не могли взять с собой; людей мучили, убивали, вешал
и в забаву; одним словом, напомнили несчастным тверитянам ужасный 1327 год, к
огда жестокая месть хана Узбека совершалась над их предками.»
За Тверью уничтожительному опустошению подверглись Торжок, Вышний Вол
очек и другие города и села, лежащие на пути: «Вышний Волочек и все места д
о Ильменя были опустошены огнем и мечом. Всякого, кто встречался по дорог
е, убивали, для того что поход Иоаннов долженствовал быть тайною
для России!»
Наконец, пришла очередь и Новгорода. «2 генваря передовая многочисленная
дружина государева вошла в Новгород, окружив его со всех строн крепкими
заставами, дабы ни один человек не мог спастись бегством. Опечатали церк
ви, монастыри в городе и в окрестностях: связали иноков и священников; взы
скивали с каждого из них по двадцати рублей; а кто не мог заплатить сей пен
и, того ставили на правеж: всенародно били, секли с утра до вечера. Опечата
ли и дворы всех граждан богатых; гостей, купцов, приказных людей оковали ц
епями; жен, детей стерегли в домах. Царствовала тишина ужаса. Никто не знал
ни вины, ни предлога сей опалы. Ждали прибытия государева.
6 генваря, в день Богоявления, ввечеру, Иоанн с войском стал на Городище, в д
вух верстах от посада. На другой день казнили всех иноков, бывших на праве
же: их избили палицами и каждого отвезли в свой монастырь для погребения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31