В те же дни на Руси все обстояло по-другому. Ведь никакой
Ц во всяком случае радикальной Ц перемены политического курса, никако
й реформации, или напротив, контр-реформации не предвиделось, речь шла о р
утинной передаче высших государственных полномочий. Поэтому ответстве
нность за судьбы своей страны, да и просто трезвый политический расчет я
сно показывал, что гораздо целесообразней было присягнуть тому, кто обла
дал большими, чем его конкуренты, шансами на реальное возобладание ими. Т
акой выбор резко снижал вероятность кровопролитного противостояния не
примиримых политических сил. Так одна ли только боярская измена была пру
жиной того политического кризиса, который разразился в ожидании, как тог
да казалось, скорой и неизбежной кончины Иоанна? Корысть многих должност
ных лиц исключать, разумеется, нельзя и здесь, но все же, думается, и высоко
й ответственности за судьбы великой России места во всей этой темной ист
ории было вполне достаточно. Причем даже у тех, кому мы вот уже не одно сто
летие отказываем в каком бы то ни было сочувствии. Что же касается Сильве
стра и Адашева, то вовсе не исключено, что этими людьми руководили только
соображения блага для своей страны.
Но жизнь готовила Иоанну и другое, на взгляд автора, то есть на взгляд чело
века, пережившего безвременную смерть своей жены, куда более страшное по
трясение.
Это может показаться странным и даже парадоксальным, но по зрелом размыш
лении все оказывается вполне обоснованным и закономерным. Обусловленн
ым самой человеческой природой, ибо иначе просто не может быть, потому чт
о этого «иначе» не может быть никогда… Вдумаемся, что может связывать с н
ашим далеким от совершенства миром того, кто давно уже убедил самого себ
я в своей принадлежности к абсолютно иной, может быть, даже неземной прир
оде? Да только одно Ц любовь. Никто другой, кроме той единственной, без ко
торой часто немыслима даже самая жизнь еще не умершего для любви человек
а, не может служить посредником между сферами, в которых замыкается боль
ное сознание одержимого лишь самим собой гения, и дольним миром всех бес
толково снующих в пыли под его ногами ничтожеств. Замкнувшаяся в постоян
ном самообожествлении эгоцентрическая мысль в сущности полностью отго
раживает себя от всех окружающих, и человек в итоге оказывается одиноким
во всей кишащей людьми вселенной. И только любви до времени по силам быть
предстателем этого людского мира в химерических фантазиях того, кто сам
возвысил себя над всеми. Меж тем отъединение от всех Ц это ведь и неизбеж
ная утрата любых обязательств по отношению к ним. Любых, не исключая и нра
вственные (впрочем, может быть, именно нравственные-то обязательства и п
одлежат отторжению в самую первую очередь, ибо именно они способны слишк
ом больно напоминать о прямой соприродности гения всем тем ущербным, над
которыми ему так хочется воспарить). И только та единственная, ради котор
ой иногда можно поступиться даже драгоценностью своей собственной жиз
ни, не дает разорвать до конца слабую связь, что все еще существует между р
астворившимся в солипсическом дурмане абсолютной исключительности са
мосознанием надмирного героя и противостоящей ему реальной действител
ьностью. Ведь и эта одна Ц принадлежит отнюдь не горним сферам, но все той
же низменной природе, которая так недостойна избранного. Поэтому нет ре
шительно ничего удивительного в том, что когда рвется эта тонкая нить, вс
е обязательства перед миром людей исчезают окончательно, и перед нами вд
руг встает некий грозный нравственный мутант.
Случайная обмолвка адъютанта открыла Наполеону то, что благодаря своей
ветреной Жозефине он давно уже стал посмешищем всего Парижа. Его горе бы
ло страшным и неподдельным, ибо он обожал ее. На какое-то время герой почу
вствовал полную опустошенность, и, говорят, именно с этого момента из его
жизни ушли последние остатки юношеского идеализма, а себялюбие, подозри
тельность и эгоцентризм стали доминантами его натуры. Разрушение семей
ного счастья Наполеона еще скажется на всей Европе, его еще будут называ
ть и тираном, и чудовищем, и даже более того Ц Антихристом. Меж тем в систе
ме властвующих над умами того времени мифов имя Антихриста Ц это самое
страшное, что только можно было бросить в обвинение человеку. Этим имене
м не бросались даже в пылу самой острой полемики. Но уже здесь, на Востоке,
куда его увели еще юношеские мечты о соперничестве с самим Александром,
вдруг, как молния, как страшный проблеск гильотины, блеснет то, что застав
ит содрогнуться даже тех, кто еще не забыл о жутком времени революционно
го Террора. Три тысячи турок, поверивших слову одного французского офице
ра, сдадутся на милость победителя Ц и все они будут расстреляны по слов
у другого Ц Бонопарта. А вместе с ними будут расстреляны и еще почти полт
оры тысячи пленных, взятых ранее.
Впрочем, признаем, что Наполеон это не только продукт еще не утратившего
свою инерцию века Просвещения, но и живое олицетворение уже навсегда пер
еболевшей Террором Франции, поэтому откровенным живодером ему, конечно,
не дано было стать. К тому же и сама Жозефина еще не раз доставит ему и утеш
ение, и подлинное счастье. Но вот смерть первой жены, по свидетельству сов
ременников, окончательно уничтожила все следы человечности, ранее врем
я от времени еще проглядывавшие в Иосифе Джугашвили. Искренне любивший е
е, Сталин теперь уже окончательно замыкается в себе, и с тех пор его фигура
иррадиирует только то, что всегда сопровождается каким-то суеверным уж
асом.
Смерть первой жены Иоанна будет стоять в этом же ряду ломавших судьбы тр
агических поворотов.
7 августа 1560 года после болезни умерла Анастасия. Ее кончина потрясла Иоан
на Ц он любил ее как, может быть, никого и никогда в своей жизни. В окружени
и Иоанна тотчас воспользуются его глубокой растерянностью и отчаянием:
будет пущен слух о том, что «извели царицу своими чарами» Сильвестр и Ада
шев. Этого будет вполне достаточно для расправы.
«А с женой моей зачем вы меня разлучили? Не отняли бы вы у меня моей юной же
ны, не было бы и Кроновых жертв», Ц позднее (в 1577 году) во втором послании Ан
дрею Курбскому напишет сам Иоанн.
С ее кончиной оборвется, как кажется, последняя связь с миром окружающих
его людей, исчезнут последние обязательства перед ними. С этих пор вся вр
ученная его водительству страна становится чем-то вроде вечного неопла
тного должника. Отныне уже не болеющий за свой народ Моисей, но грозное яз
ыческое божество является своим подданным.

«Кто превзойдет меня, кто ст
анет равным мне?
Деяния людей Ц как тень в безумном сне.
Желанье подвигов Ц как детская забава.
Я исчерпал тебя до дна, земная слава.
И вот стою один, величьем упоен…»

Во многом именно здесь истоки той трагедии, которую предстояло пережить
России. Впрочем, трагедии не только подвластного ему люда, но и самого вен
ценосца. Ведь осознание молодым государем неземного своего величия не т
олько кровавым ужасом обернется против всех, кто готов был видеть в нем л
ишь достойное воплощение библейских царей, но и личной болью отзовется в
душе Иоанна. Увы, пределы слабого разумения подданных о подлинном велич
ии царской власти, как правило, не в состоянии возвыситься над хрестомат
ийными образами Давидова меча и Соломоновой мудрости. Именно перед этим
охранительным мечом, именно перед этой исполненной глубокой печалью му
дростью (а в великой мудрости и в самом деле, Ц как сказал Экклезиаст, Ц м
ного печали) охотно склонились бы все. Но и Давид и Соломон видели свое слу
жение Богу в смиренном служении избранному Им народу. Гордыня же Иоанна
вознесла его аж туда, где и сам Израиль обязан был благоговейно склонить
ся перед ним. А вот это уже против всех мирских разумений, ибо здесь начина
ется кощунственное посягновение на прерогативы самого Создателя. Но эт
от грех не может остаться безнаказанным…
Гордынной спесью своей обрекший себя на абсолютное одиночество, в спеси
же Иоанн переступил не только людской закон, но и закон небесный. Тонкий з
наток литургии, знавший едва ли не наизусть многие книги Ветхого и Новог
о заветов, он не мог не понимать этого. Но и противиться страшному сатанин
скому искусу не достало сил. И вот Ц в своем истовом служении тому, с чем с
опрягалась его избранность, в своем стремлении к Богу он, отринув от себя
недостойный его народ, по существу поднимается, восстает против Него.
Апокрифические предания гласят о том, что Сатана Ц это просто восставши
й ангел. Но едва ли бы он сумел стать столь опасным роду людскому (ибо, как к
ажется, одному только Христу и было дано устоять перед его искушением), ес
ли бы это был некий «рядовой» служитель высшей надмирной силы. Нет, взбун
товался, может быть, самый одаренный из всего того сонма, что окружал трон
Вседержителя. Искреннее страдание преданнейшего слуги, абсолютная лоя
льность которого, думается, была бы вполне обеспеченной простым признан
ием того, что все-таки есть первый, кто уже никогда не сможет стать послед
ним, обернулось вечной его враждой со своим же Создателем.
Вот так и здесь страдание ребенка, которому не достало тепла и ласки его р
одных, с мужанием переросло в непреходящую боль великого героя, уже не ви
девшего вокруг себя решительно никого, кто был бы достоин его искреннего
и чистого порыва, всех тех несмертных его подвигов, которые он в принципе
мог бы совершить…
Нам говорят, что объективные законы общественно-исторического развити
я диктовали необходимость строгой централизации государственного упр
авления, и, повинуясь именно им, Иоанн стал одним из, может быть, самых ярки
х идеологов абсолютизма, не ограниченной никакими законами царской вла
сти. Но стоит ли списывать все только на бездушные законы истории? Завоев
атель мира называл все основанные им города Александриями не только пот
ому, что магия эллинского имени обязана была крепить Ц и в самом деле кре
пила Ц союз двух великих культур. Тайное желание оставить вечную память
о самом себе в истории (чем-чем, а уж честолюбием-то греки были отнюдь не о
бделены, вспомним хотя бы вошедшего во все хрестоматии Герострата) играл
о здесь не последнюю роль. Апологетика русского абсолютизма Ц это в пер
вую очередь осознание собственного величия первого русского царя. Вели
чия неземного. В сущности это прежде всего форма утверждения и легитимац
ии своей собственной исключительности и уже только потом Ц адекватный
политический ответ на острые вызовы времени.
Словом, многое (если вообще не все) в России того времени могло бы сложитьс
я совершенно иначе, если бы прямая прикосновенность Иоанна к чему-то над
мирному вдруг каким-то вещим наитием глубоко осозналась всеми, кто до то
го хотел видеть в нем только земного царя.

7. «Государство Ц это я!»

Эпоха опричнины охватывает время приблизительно от начала 1565 г. и практич
ески до самой смерти Иоанна Грозного. Опричнина Ц это часть государства
, со своим особым управлением, которая была выделена для содержания царс
кого двора и всех вновь приближенных к нему. (Как писано в никоновской лет
описи, вобравшей в себя многие источники по истории России: «…учинити ем
у на своем государьстве себе опришнину, двор ему себе и на весь свой обихо
д учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и в
сяких приказных людей, да и дворян и детей боярских и столников и стряпчи
х и жилцов учинити себе особно; и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хл
ебенном, учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебник
ов, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей на всяк
ой обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно».)
Полное собрание рус
ских летописей. Спб. 1906, Т. XIII

Само по себе понятие опричнины не было новым: в Древней Руси ею называли т
у часть княжества, которая после смерти князя выделялась его вдове. Но ца
рская реформа придала ей совершенно особый смысл. Обобщая, здесь можно в
ыделить три группы нововведений.
Первая из них предусматривала выделение в системе централизованного г
осударства больших территорий, которым надлежало составить личный уде
л самого государя, то есть собственно опричнину. Сюда вошли Можайск, Вязь
ма, Козельск, Перемышль, Белев, Лихвин, Малоярославец, Суходровья, Медынь,
Суздаль, Шуя, Галич, Юрьевец, Балахна, Вологда, Устюг, Старая Русса, Каргопо
ль, Вага и ряд высокодоходных волостей. Может быть, для многих сегодня это
просто историко-географические пункты, по тогдашнему же времени они кон
тролировали стратегически важные торговые пути, основные центры солед
обычи, ключевые форпосты на западных и юго-западных границах России. Сло
вом, все они были далеко не второстепенными и отбор поэтому был совсем не
случаен. В самой Москве царь взял в свой удел Чертольскую улицу, Арбат, Сив
цев Вражек, левую часть Никитской улицы с их слободами. При этом из всех го
родов, уездов, волостей и улиц, отходивших в опричнину, надлежало насильс
твенно выселить всех князей, бояр, дворян и приказных людей.
Вторая группа мероприятий вводила личную гвардию государя, создававшу
юся из князей, дворян, детей боярских, отличившихся особой удалью и преда
нностью царю. Первоначально опричный корпус насчитывал 1000 человек, но вск
оре его численность значительно возрастет. Отбор в торжественной обста
новке производил сам Иоанн в Большой палате Кремлевского дворца. Все изб
ранные в присутствии митрополита, всего кремлевского духовенства, бояр
должны были отрекаться от семьи, отца, матери, и клясться, что они будут сл
ужить только государю и беспрекословно исполнять лишь его приказания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31