ведь даже в эпоху республиканизма во время военной грозы верх
овная власть всегда консолидировала все силы наций. Во все времена народ
ы сплачивались даже вокруг уже растративших свою былую популярность ли
деров. Больше того, известно, что очень многие войны тайно провоцировали
сь и продолжают провоцироваться высшими должностными лицами именно дл
я того, чтобы поднять их пошатнувшийся рейтинг. Сведение каких-то счетов
с ними всегда начиналось потом, когда опасность уже устранялась. Что же г
оворить о временах, когда во главе народов стояли те, источником полномо
чий которых были уже не переменчивые настроения никогда не знающей чего
ей хочется толпы, но само Небо?
Нет, бегство Иоанна Ц это не трусость (хотя, может быть, и она тоже), здесь я
вственно различается нечто другое. Нам, обывателям, к каким относит себя
и автор, трудно представить, как перед лицом смертельной опасности повел
и бы себя мы сами, но все время привыкшие быть на виду люди, причастные к вы
сшей власти, сотканы из каких-то иных материй. Готовность достойно приня
ть мученическую смерть, по-видимому, у них в крови, Ц да без этого, наверно
е, и не может быть никаких серьезных притязаний на престол. Но можно одоле
ть свой страх и жертвовать собой на виду у всех, зная, что твой подвиг стан
ет красивой возвышающей легендой и долгие тысячелетия потомки будут хр
анить о тебе благодарную память. Там же, где дело клонится к тому, что восс
тавшая чернь просто разобьет ставшую ненавистной ей голову о булыжные к
амни мостовой, гордые позы не принимают и красивые слова не произносят. М
еж тем стихия не знающего пощады народного бунта была хорошо знакома Иоа
нну еще с детских лет. Из окон московских палат выбрасывали многих, так чт
о и опыт и должные навыки у толпы, как, впрочем, и у тех, кто водил ею, были. До
царей, правда, дело еще не доходило, да вот лиха ли беда начало? (А ведь и пра
вда: уже очень скоро в эти окна выбросят сумевшего-таки завоевать народн
ые симпатии самозванца-Дмитрия, которому незадолго до того присягнут ка
к природному российскому государю, а еще через какое-то время начнут раз
бивать головы и душить офицерскими шарфами и вполне легитимных монархо
в.)
Царя хранит нечто более могущественное, нежели все охранные контингент
ы, которыми он может оградить себя от опасности. Наверное, и в самом деле е
го хранит Бог, но Он же может и отвернуться, как это когда-то случилось с Са
улом, и тогда его не сможет спасти уже ничто. Сейчас же, когда жестокий дав
ний враг России, не встречая отпора, приближался к Москве, по всему станов
илось ясно, что Он отвернул Свое лицо, и вот Ц само возмездие вдруг предст
ало перед грозным самодержцем. Но если бы одним только видением скорой р
асправы! Россия, любовь и поклонение которой было, может, единственным, ра
ди чего вообще стоило жить, сейчас отказывалась защищать его, своего зак
онного монарха! и позорней, унизительней этой оглушительной всенародно
й пощечины уже ничего нельзя было даже измыслить.
Можно ли придумать более страшное возмездие для влюбленного только в се
бя человека?

11. Вместо заключения

Нет, думается, что Иоанн бежал не столько от врага, сколько от того глубоко
го унижения, с которым теперь ему предстояло жить.
Было ли это личной трагедией русского самодержца? Еще бы нет! Любому чело
веку, столь крутой поворот жизненных обстоятельств, когда оказывается н
еобходимым вдруг бросать все и спасать свою голову, может показаться тра
гедией, ведь зачастую даже незначительные изменения привычного ритма и
условий повседневности кажутся нам непереносимо тяжелым испытанием.
Но было и другое: здесь обнаруживалось, что эта неблагодарная, так и не пож
елавшая оплатить свои долги перед ним Россия сама имела какие-то счеты к
нему. Оказывается, она вовсе не была слепа на оба глаза, когда в упор не мог
ла разглядеть в нем великого библейского героя. Напротив, в действительн
ости все это время она внимательно рассматривала его, как разглядывают н
аколотое на булавку диковинное насекомое, и складывала о нем какое-то св
ое, до этого часа недоступное ему, суждение. Вот только это суждение не был
о таким, о каком все годы так страстно мечталось ему. Словом, он сам, подобн
о халдейскому царю Валтасару, вдруг оказался сочтен и взвешен и найден е
ю неосновательным. И, точно так же, как наследие этого ветхозаветного тир
ана, его собственное царство в сущности уже было отдано этим новым вторг
нувшимся в пределы России мидянам и персам. Только теперь уже не требова
лось ниспосланного Даниилу пророческого дара, чтобы понять: всё относящ
ееся к нему так же обязано сбыться в самое короткое время. Может быть, как
и тогда, Ц в ближайшую же ночь. Словом, теперь уже было совершенно отчетл
иво видно Ц Россия не принадлежала ему, и сейчас, в решительную минуту, он
а со всей категоричностью отказывалась жертвовать собой ради его спасе
ния.
Это был не просто жестокий афронт, даже самый острый ожог от которого ран
о или поздно заживает, Ц это стало сокрушительным поражением всей его ж
изни. Рушился тот светлый лелеемый его сознанием замкнутым на себя призр
ачный праздничный мир, который, казалось, рано или поздно должен был смен
ить ту серую рутину, что без остатка год за годом поглощала его жизнь. Мир,
который один только и мог, наконец, стать равноценной ему, Иоанну, оправой
, достойным его, Иоанна, пьедесталом.
Обнаружилось то, что, собственно, и должно было обнаружиться, что рано или
поздно встает-таки перед всеми претендующими на исключительность непр
изнанными никем «гениями», Ц химеры его воспаленного гордыней сознани
я не имели никакого отношения к реальной действительности и светлые гре
зы о собственной избранности были только влекущей и прекрасной сиренно
й песнью из затянувшегося детского сна.
В политической борьбе всегда кто-то обязан проигрывать. Но заметим, что д
аже кровавая расправа над английским королем Карлом I, над французским Л
юдовиком XVI, да и над нашим Николаем II, не будет таким сокрушительным жизнен
ным поражением, вернее сказать разгромом, катастрофой. Напротив, для них
эшафот станет своеобразным пьедесталом; смертная казнь обратится в еди
нственный и последний триумф, если угодно, в нравственную победу над сво
ими взбунтовавшимися нациями этих ранее ничем не выдававшихся людей. Об
ыкновенные посредственности, благодаря именно этой неправосудной расп
раве, вернее, благодаря тому, с каким благородством и мужеством, если угод
но, Ц с каким талантом они встретили смерть, они сумели возвыситься над о
бстоятельствами своей прежней жизни и стать некими знаковыми фигурами
всей европейской истории.
Иоанну же Ц и это было столь же отчетливо видно Ц не суждено было сохран
иться символом в благодарной памяти своего народа, внушающий ужас и отвр
ащение жупел Ц вот чем должно было стать для поколений его страшное имя.

Звездный ли расклад, Бог, собственное ли мужество народа или все это вмес
те еще охранит Россию; она обнаружит в себе достаточно сил, чтобы с честью
отразить вторжение хана, Ц и вдребезги разбитый враг еще будет искать с
пасения в позорном бегстве. В Крым вернутся лишь жалкие остатки вышедшег
о оттуда татарского воинства. Но все это как-то отдельно от Иоанна, все пе
ремены, как по мановению какого-то волшебного жезла, случатся только пос
ле его бегства, вернее, впрочем, было бы сказать его самоустранения. И это
будет только множить его унижение, ибо по всему выходило: Россия не прост
о отказывалась жертвовать собой ради его спасения, Ц она была готова на
ложить на себя руки, только чтобы избавиться, наконец, от него.
Разумеется, это было не так, и Карамзин во многом прав в своих оценках было
й (давно уже утраченной) русской преданности верховной государственной
власти и (так и не поколебленного никакими испытаниями) русского долготе
рпения. Но в решительную критическую минуту восприятие таких неуловимы
х материй, как умонастроение подвластного люда, способно не только к рез
кому обострению, но и к столь же резкой деформации. В общем, как бы то ни был
о, отныне что-то вдруг сломается в нем. Сведение кровавых счетов со своим
неблагодарным народом еще будет продолжаться какое-то время, Россия еще
будет корчиться на пыточной дыбе. Долее десятилетия будут вершиться неп
равые казни, но незаметно гинет куда-то прежнее вдохновение, заворажива
ющая поколения историков сатанинская энергия и сатанинская же фантази
я палача. Сравнительно с прежними мерками вяло текущий террор еще будет
тлеть, как тлеет годами не поддающийся тушению подпочвенный торфяник, но
уже не станет былого огня, того жуткого инфернального пламени, испепеля
ющие протуберанцы которого еще совсем недавно были способны внушать су
еверный страх даже окрестным народам.
Согласно теории звездной эволюции со временем, после выгорания водород
а в ее центральной области, расположенная на главной последовательност
и звезда становится красным гигантом, излучение которого уже нельзя соп
оставить даже с таким заурядным светилом, как наше, тяготеющее к перифер
ии Галактики, Солнце. Опалившая память долгой череды поколений, некогда
ослепительная звезда Иоанна, после того, как выгорит вдруг его пламенная
вера в свою собственную избранность, еще будет напоминать о себе, но отны
не станет лишь кроваво красным подобием этих мрачных космических испол
инов.
Любая стихия способна завораживать, в ее сокрушительной мощи, что обнару
живает присутствие в нашем мире каких-то высших сил, часто видится даже к
акая-то своя эстетика. Такова стихия огня, океанского шторма. Не исключен
ие в этом ряду и стихия террора. Но здесь, кроме канонов не всем доступной
надмирной гармонии часто различается и абрис какой-то трансценденталь
ной этики. Нет, нет Ц это не оговорка, не преувеличение, напомним: и францу
зские якобинцы, и русские большевики видели в революционном терроре не т
олько (и, может быть, даже не столько) острое социальное оружие, но и (скольк
о) некое высшее правящее всем ходом человеческой истории этическое нача
ло. Террор в глазах ослепленных его действием революционеров представа
л в виде некоего грозного, но в то же время и прекрасного языческого божес
тва; благоговейный ужас и красота Ц вот чувства, которые он вызывал у все
х его идеологов. Здесь нет никакой аберрации нравственности; пусть это п
арадоксально, но все же именно так Ц то, что несет в себе уничтожение, дей
ствительно может быть прекрасным. Прекрасным настолько, что внезапная в
стреча с ним способна стать гибельной для человека. Это хорошо понимали
и древние: ведь, согласно Писанию, даже в лицо Бога не было дано взглянуть
никому, даже самым великим подвижникам и пророкам, ибо психика простого
смертного не в состоянии выдержать столкновение с той высшей гармонией,
которая воплощается в Нем. Впрочем, нужно честно признать: гармоническое
начало различается в действии всех этих материй только тогда, когда что-
то встает между нами, что-то надежно отделяет нас Ц достаточное ли расст
ояние, закопченное ли стекло, или то густое облако, в котором Господь явля
лся Моисею на горе Синай. Точно так же и нравственную составляющую любог
о террора можно разглядеть только через какую-то специфически окрашенн
ую призму, да и то лишь с гарантирующей безопасность политической «диста
нции».
Всему этому, разумеется, можно возражать и возражать, можно даже с негодо
ванием отвергать только что сказанное. Но ведь и естественный отбор, вед
ущий к появлению новых, более совершенных форм жизни, в конечном счете, пр
оявляет себя через отнюдь не добровольную смерть… Но ведь приветствуем
же мы всякого рода «справедливые» войны… Но ведь освобождаем же от нравс
твенного суда непримиримых друг к другу «остроконечников» и «тупоконе
чников» всех возможных цветов и исповеданий… Поэтому если оставить в ст
ороне (конечно же спорную!) этическую оценку, можно заметить, что любое нас
илие над историей, Ц вершимое петровскими ли батогами, гильотиной ли Ве
ликой французской революции, террором Гражданской войны в России и стал
инского периода, Ц и в самом деле часто содержит в себе творческое созид
ательное начало: новые формы общественного устройства, новые вероучени
я, новые культы и культуры,… наконец, новые нации Ц результат, как бы чудо
вищно это ни звучало сегодня, в частности и пролитой вчера крови.
Но теперь, когда погаснет пламя, горевшее в душе Иоанна, обнаружится, что
ничего созидательного его репрессии так и не имели; гипноз ег
о свирепой клокочущей энергии окажется неспособным заворожить, наверн
ое, никого, и волей-неволей встанет так до сих пор и не решенный истекшими
столетиями вопрос: во имя чего свершались все эти убийства?
Конечно же, цель не оправдывает средства, но как быть там, где и цели-то не б
ыло?…
На рубеже веков по существу рухнет русское государство. И вина в этом ляж
ет прежде всего на его безумную голову…

Есть мнение (Р.Ю.Виппер), что, умри Иоанн на тридцать шестом году своей жизн
и, он навсегда остался бы в русской истории окруженным славой великого з
авоевателя и реформатора. История, наверное, простила бы ему, как прощала
многим их прегрешения, и его казни и все его пороки.
Переступив какую-то черту, он, кажется, и сам понял это, но было уже слишком
поздно…
В его незадавшейся жизни будет еще многое. Будет оставляющая осадок како
го-то стыда и омерзения казнь народного героя, недавно спасшего Россию о
т нашествия крымского хана, князя Михаила Ивановича Воротынского. Будет
отвратительное не только по замыслу, но и по исполнению убийство двоюрод
ного брата, Владимира Старицкого. Будет убийство своего собственного сы
на, Иоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31