За четыре года правления его матери по обвинению в заговоре именем велик
ого князя были преданы смерти два родных дяди юного Иоанна и дядя самой Е
лены.

«…Зрелищем смерти, печали

Детское сердце грешно возмущать»,

Ц сказал поэт, но в замирающую от страха душу малолетнего государя лила
сь и лилась концентрированная отрава клеветы; защиты не было даже в родн
ой семье, даже она, это единственное убежище ребенка от всех мирских невз
год, становилась источником непроходящего ужаса.
Но дальше Ц хуже. Смерть матери положила начало какой-то безумной вакха
налии неуемных боярских амбиций. Оставшаяся беспризорной, государстве
нная власть практически немедленно была узурпирована князьями Шуйским
и, потомками суздальско-нижегородских князей. Опирающийся на поддержку
митрополита Даниила клан восходящих к Гедимину князей Бельских потерп
ел полное поражение. Князь Овчина-Телепнев-Оболенский был схвачен и зат
очен уже через шесть дней после кончины правительницы. Там, в темнице, он т
ак и останется до самой своей смерти. Его сестра, мамка Великого князя, ссы
лается в Каргополь и принимает насильственный постриг. После смерти Вас
илия фактическим правителем становится его брат Иван Шуйский. Он отстра
няет митрополита Даниила и на его место ставит игумена Троицкого монаст
ыря Иоасафа. «Тем временем князья Василий и Иван Шуйские самовольно заня
ли при мне первые места и стали вместо царя, тех же, кто больше всех изменя
л нашему отцу и матери, выпустили из заточения и привлекли на свою сторон
у. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея Ив
ановича, и его сторонники, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, на это
м дворе захватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при нашем отце и при на
с, и, опозорив его, убили; князя Ивана Федоровича Бельского и многих других
заточили в разные места; подняли руку и на Церковь: свергнув с престола ми
трополита Даниила, послали его в заточение и так осуществили свои желани
я и сами стали царствовать»
Иван Грозный. Царево государево посл
ание во все его Российское царство об измене клятвопреступников Ц княз
я Андрея Курбского со товарищи.
.
Через год следует новый государственный переворот, одним из центров кот
орого становится теперь уже изменивший Шуйским и начинающий какую-то св
ою собственную игру московский митрополит. Князь Иван Федорович Бельск
ий вновь выходит на свободу, а Иван Шуйский удаляется в ссылку. Но в начале
1542 года с вооруженным отрядом он неожиданно появляется в Москве и вновь з
ахватывает власть. Свергнутого правителя, Ивана Бельского бросают в Бел
оозерский монастырь и душат там. Вместо Иоасафа на митрополию возводитс
я новый владыка Ц Макарий…
И все это именем затравленного непреходящим страхом и ненавистью ребен
ка.
Калейдоскопическая феерия политических переворотов, какой-то затянув
шийся шабаш нечистых сил Ц вот та среда, в которой формировалась душа бу
дущего правителя России. Расправа с политическими конкурентами все год
ы его детства вершится прямо на его глазах. Вооруженные чужие озлобленны
е люди вдруг врываются во дворец; пытки и убийства близких происходят пр
ямо в его присутствии. Оскорбляется память его покойных родителей, откры
то разграбляются принадлежавшие им вещи. («Что же сказать о доставшейся
мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом Ц говорили, будт
о детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назна
чали не по достоинству; бесчисленную казну нашего деда и отца забрали се
бе и наковали себе из нее золотых и серебряных сосудов и надписали на них
имена своих родителей, будто это их наследственное достояние…»)
Там же

И все это именем искоренения государственной измены.

Но кому могли изменить те, кровавая расправа над которыми все годы детст
ва вершилась у него на глазах?
Понятно, что в действительности это было обычной, хорошо знакомой истори
ческим анналам любого народа, «подковерной» возней. Рвущиеся к трону пре
тенденты во все времена и во всех странах люто ненавидели друг друга, ост
ающаяся же бесконтрольной государственная власть всегда рождала их в н
еимоверном количестве. Это и понятно: там, где вдруг рвется легитимная ни
ть престолонаследия, никому не хочется видеть в ком-то другом более дост
ойного воспреемника короны, чем он сам. Но в узком круге ближних бояр смер
тная казнь никак не могла быть оправдана этой ненавистью, одним только к
орыстным желанием расчистить дорогу самому нельзя было объяснить ника
кие расправы. Этим можно было только скомпрометировать самого себя. Поэт
ому в подобной, далеко не однажды повторявшейся в истории, интриге обвин
ение в государственной измене было скорее формой собственного обелени
я, чем-то вроде обеспечения политического алиби, как сказали бы сегодня
Ц «черным пиаром».
Единственной инстанцией, к имени которой допускалось апеллировать и от
имени которой можно было вершить этот кровавый самосуд, был подрастающи
й младенец-наследник. Все то кровавое безумие, которое творилось вокруг
него, для своей легитимации обязано было принимать форму обеспечения ли
шь его законных прав и интересов. Но это значит, что и любая измена в глаза
х еще не умеющего отличать умело подаваемую ложь от чистой правды ребенк
а Ц это всегда измена лично ему. А что для трепетной детской души может бы
ть преступней такой измены?

«К вам всем Ц что мне, ни в че
м не знавшей меры,
Чужие и свои?! Ц
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
…
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
Послушайте! Ц Еще меня любите
За то, что я умру.»

Какой же ребенок не пережил этого порыва? Какого ребенка не ранило даже п
ростое безразличие к нему?
Русская словесность знает и другую жемчужину национального фольклора,
которая в свое время даже самыми закоренелыми хулиганами исполнялась с
нескрываемыми слезами на глазах:

«Позабыт, позаброшен с моло
дых юных лет,
Я остался сиротою, счастья, доли мне нет.
…
Вот умру я, умру я, похоронят меня,
И родные не узнают, где могилка моя.»

Острая пронзительная жалость к самому себе, Ц вот, что представляется к
онстантой его самосозерцания, лейтмотивом всего эмоционального строя
так никогда и не сумевшей окрепнуть психики подрастающего государя.
Вслушаемся в собственные слова Иоанна из первого послания князю Андрею
Курбскому: «Нас же с покойным братом Георгием начали воспитывать, как ин
остранцев или как нищих. Какой только нужды не натерпелись мы в одежде и в
пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует пос
тупать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Ив
ан Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего о
тца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит Ц ни как родитель, ни как в
ластелин, ни как слуга на своих господ. Кто же может перенести такую горды
ню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности
? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя!»
Иван Грозный. Царево
государево послание во все его Российское царство об измене клятвопрес
тупников Ц князя Андрея Курбского со товарищи.

Здесь же не просто хронический дефицит любви и заботы, здесь Ц прямая из
мена. Но если предают даже близкие, то чем же дышат все далекие, чужие, не св
язанные с ним ни узами родства, ни какими-то особыми нравственными обяза
тельствами?! Словом, вместо любви и веры, как кажется, весь мир обрушивает
на него только одно Ц черную злобу и ненависть.
Чья психика способна выдержать свирепое давление этих враждебных само
й человеческой природе стихий?
Но вдумаемся. Все же есть какая-то, пусть и с трудом уловимая обывательски
м сознанием, но очевидная избранным, разница между тем, как воспринимают
измену простой смертный и тот, кого тайны ли рождения, само ли Небо постав
или над всеми. Сознание ли собственной незначительности, признание ли в
других ничуть не меньших достоинств, чем те, которыми мы оделены сами, как
правило, рефлекторно сдерживают наш ответный порыв и не дают ему перехле
стнуть через запретные для всех барьеры. Между тем подрастающий царь Ц
это совсем не рядовой обыватель, способный потеряться в безликом ряду ка
ких-то серых посредственностей. Свидетельства современников рисуют на
м молодого Иоанна как человека, нисколько не сомневавшегося (и имевшего
вполне достаточные основания не сомневаться) в своей исключительности.
Умный, несомненно сознающий свою одаренность многими талантами, которы
е могли бы выделить из общего ряда любого другого, хорошо образованный и
отнюдь не склонный к духовной праздности, но, напротив, испытывающий нас
тоятельную потребность в постоянном напряжении духа, неутолимую ничем
жажду знаний, он не мог не чувствовать своего превосходства едва ли не на
д всеми, кто окружал его. Добавим же ко всему этому и явственно ощущавшуюс
я каждым Ц и уж тем более так щедро одаренным природой Ц воспреемником
короны тайну харизмы, этого незримого дара богов, ниспосылаемого лишь из
бранным. Ни Карл I, ни несчастный Людовик XVI, как кажется, не знали за собой ни
каких особых талантов, но даже это не помешало им в одиночку противостат
ь самой стихии народного бунта и на открытом суде неопровержимо доказат
ь всему миру, что скрытая магия королевского титула Ц это вовсе не пусто
й звук. Ниспосланное самим Небом достоинство служило им броней, о котору
ю разбивались все аргументы лучших юристов мятежных наций. Формальный п
риговор и тому и другому, скорее, был своеобразной распиской судей в собс
твенной несостоятельности. (Столетия спустя, хорошо знавшие историю вож
ди другой революции откажутся от самой мысли об открытом суде, и вся импе
раторская семья будет умерщвлена тайно.) Русский же царь масштабом своей
личности значительно превосходил их обоих. Таким образом, ни о признани
и за кем-то другим качеств, способных поставить того рядом с ним, ни (тем бо
лее) о согласии с собственной посредственностью, здесь не могло быть ник
акой речи. А значит, и измена лично ему, Иоанну, Ц это совсем не то, что изме
на кому бы то ни было другому. Тяжесть вины в этом случае возводилась в сте
пень математической бесконечности.
Так как же должны были отозваться в его сердце все эти события? Что еще, кр
оме желания мстить и мстить этому враждебному, источавшему смертельную
угрозу и непреходящую ненависть окружению, могло родиться в душе лишенн
ого родительской защиты озлобленного маленького затравленного зверен
ыша, который подрастал в великокняжеских палатах?
Рассказывают, что медики, изучавшие трагические последствия ленинград
ской блокады, обнаружили, что в теле человека, пережившего голод, происхо
дят необратимые соматические изменения: заметно сокращался объем мног
их жизненно важных внутренних органов и казалось, организм в поисках ком
пенсации «проедал» самого себя. Хронический дефицит любви, стойкое отсу
тствие эмоционального консонанса способно вызвать, как кажется, столь ж
е необратимые изменения, правда, теперь уже не в органических тканях, из к
оторых слагается человеческая плоть, но в куда более тонких материях, фо
рмирующих нашу душу.
Только любовь способна переплавляться в ответственность, только жертв
ы, когда-то принесенные нам, делают нас нравственно обязанными миру, в кот
ором мы появляемся на свет. Но если так, то почему не может быть справедлив
ым обратный постулат о том, что исходящая от этого мира ненависть должна
освобождать от всех нравственных обязательств по отношению к нему?
И вот свидетельство очевидца: «А когда начал он подрастать, лет в двенадц
ать, Ц пишет в упоминавшейся здесь «Истории о великом князе Московском
» Андрей Курбский, Ц начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с
большой высоты Ц с крылец или теремов… а воспитатели льстили ему, позво
ляли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка. Когда же стало ему
лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг с
ебя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал ра
зъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь небл
агопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин.»
«Немного погодя, Ц продолжает свои обличения изменивший царю князь, Ц
он уже сам приказал убить другого благородного князя по имени Андрей Шуй
ский, из рода суздальских князей. Года через два после этого убил он трех б
лагородных людей: одного близкого своего родственника, князя Ивана Кубе
нского, родившегося от сестры его отца и бывшего у его отца великим земск
им маршалом. Был он из рода князей смоленских и ярославских, очень умный и
тихий человек пожилого уже возраста. Вместе с ним были убиты знатные Фед
ор и Василий Воронцовы, происходившие из немцев, из рода имперских князе
й. Тогда же был убит Федор, по прозванию Невежа, шляхетный и богатый гражда
нин. А немного раньше, года на два, был удавлен пятнадцатилетний юноша, сын
князя Богдана Трубецкого, по имени Михаил, из рода литовских князей. А пос
ле, помнится мне, в тот же год убиты были благородные князья: князь Иван До
рогобужский, из рода великих князей тверских, и Федор, единственный сын к
нязя Ивана, по прозванию Овчины, из рода князей Тарусских и Оболенских, Ц
как агнцы без вины зарезаны в самом младенчестве.»
Словом, все то, носившееся в самом воздухе эпохи, чему найдет имя бессмерт
ное перо Никколо Макиавелли, осядет на очень хорошо подготовленную почв
у…

5. Прелюдия мести

Не была ли уже Избранная рада своеобразной формой мести всем тем, кто так
и не сумел разглядеть в нем нечто большее, чем даже Давид и Соломон в одном
лице, незримо направляемым свыше возмездием всем тем, дерзнул смотреть
на него как на обычного смертного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31