Все эти громкие титулы и звания, все эти преувеличенно пышные определени
я в общем-то мало приметного выдают вечную его тайну, выдают то обстоятел
ьство, что он в сущности всю свою жизнь продолжал играть в какую-то рожден
ную еще детским воображением игру. В том, иллюзорном, мире, где навсегда за
мкнутым оказалось сознание Петра, все было великим. Не случайно за один и
з таких «великих» подвигов (кстати, тот самый Ц «небываемый») Военный со
вет присвоил сразу два отличия недавно учрежденного высшего российско
го ордена Андрея Первозванного. Все здесь было именно таким, каким и пола
галось ему быть в мире, созданном гением титана, прямого преемника громк
ой славы первых цезарей первого Рима.
Правда, всю эту имперскую мишуру можно было бы объяснить и чисто идеолог
ическими мотивами, объективными потребностями пропаганды государства
, добивающегося для себя достойного места в ряду европейских держав. Но в
едь и в пропаганде нужно знать меру: кто в Европе того времени мог всерьез
принимать всех этих петровских Генералиссимусов и Генерал-адмиралов в
месте с самим Императором? Задумаемся над одним фактом. Если в военное ме
жсезонье переход под знамена даже недавнего противника считался нормо
й того времени, то измена в бою во все времена была делом, способным уничто
жить репутацию любого офицера. Кочующие же по армиям Европы кондотьеры,
может быть, как никто другой нуждались в непорочности своего послужного
списка. Меж тем под Нарвой практически все иноземцы перешли на сторону К
арла (к слову, весьма щепетильного в вопросах воинской чести) задолго до т
ого, как обозначился исход сражения. Измена? Разумеется. Но кто из них был
заклеймен как предатель? Стыдно признаться самим себе, но это так: весьма
чувствительные в вопросах чести, нанятые Петром профессионалы сочли нр
авственным уроном для себя принять бой против своих же товарищей на его
стороне. Без потери лица они могли воевать за Петра лишь против лопарей, с
кифов, монголов, ирокезов, готтентотов, словом, против любых, столь же экзо
тических племен, как и дикари самой Московии. Представления о России как
о варварской стране еще и не начинали изменяться. Когда же варвар надева
ет на себя императорскую корону, тем самым возвышая себя над всеми монар
хами цивилизованного мира, на него смотрят со снисходительной усмешкой.
Такая пропаганда могла лишь навредить, ибо во многом благодаря именно ей
на Россию еще долгое время продолжали смотреть как на дикую страну.
Но даже откровенно перебирая пропагандистскую меру необходимо сохраня
ть трезвость, чтобы и самому не уверовать во всю эту трескотню. В противно
м случае теряется всякая способность управлять реальной действительно
стью. Необходимо сохранять известную вольность по отношению к создавае
мым самим же собой условностям. Петр же относился к ним совершенно серье
зно.
Петр, Ц говорят мемуаристы, Ц был очень прост в обращении, с ним запрост
о могли пить водку и простые шкипера. Но легко нарушая ритуальные условн
ости, принятые при европейских дворах, он, как кажется, никогда не отступа
л от тех формальных правил, которые диктовались логикой им же вымышленно
й действительности. Впрочем, не только не отступал сам, но и бдительно сле
дил за тщательным выполнением другими всех телодвижений никем не виден
ных ранее ритуалов. Во время торжественного прохождения войск, спасших Р
оссию в судьбоносном дня нее Полтавском сражении, он в ярости мог рубить
клинком солдата, не известно в чем оступившегося при исполнении мудрено
го для вчерашнего крестьянского парня викториального церемониала.
Лишенное даже тени иронии, абсолютно серьезное отношение к форме, ритуал
у никогда не бывает наигранным. Наигранным может быть лишь то натянуто щ
егольское пренебрежение ими, которое опытному взгляду сразу же выдает н
овичка, старающегося походить на ветерана.
Разумеется, Петр не был тем полковым командиром, личность которого легко
угадывается из содержания ставших бессмертными примечаний на полях ст
оль же нетленных военных записок Фаддея Козьмича. Нет, дело совсем не в ум
ственной ограниченности. Абсолютная серьезность, с которой Петр относи
лся ко всем вводимым им условностям, свидетельствует о том, что в них он ви
дел отнюдь не условность, не форму, но подлинное существо явлений. Солипс
изм Ц вот имя тому состоянию, к котором замкнулось сознание Петра. Химер
ы той виртуальной реальности, которая была вымышлена им, были для него во
все не фикцией, но самой действительностью. Над вымыслом слезою обольюсь
, Ц сказал поэт. Но тщательность соблюдения всеми поданными всех тех рит
уальных требований, которые диктовались духом Петровских фантазий, обн
аруживает себя формой подчинения реальной действительности этому вымы
слу, острым желанием того, чтобы тою же слезой над этим вымыслом обливали
сь и все остальные.
В его виртуальном мире сражались победоносные армии и непобедимые арма
ды, в его иллюзорной действительности потрясались пределы вселенной… п
оэтому-то она и наполнялась Генералиссимусами и Императорами. Неудержн
ая фантазия честолюбивого соискателя пьедестала, когда-то в детстве нач
авшаяся игра теперь уже задавала тон объективной реальности. Реальност
ь должна была подчиниться фикции, чтобы придать ей статус действительно
го бытия.

Итак, мы видим, что Петр рисовался самому себе героем, достойным легенд. Вл
астелин огромного государства, пропагандистского воспреемника оставш
ейся в веках славы Рима и Константинополя Ц в мысленно представляемом р
яду европейских монархов, он, казалось бы, должен был занимать одно из вед
ущих мест. К тому же и слава победителя турок Ц еще не умершей угрозы для
всего христианского мира Ц должна была способствовать утверждению эт
их притязаний как чего-то вполне обоснованного.
Казалось, вся Европа должна была замереть в немом восхищении от появлени
я этого юного героя. Слишком опереточно его «инкогнито», слишком театрал
ьна его роль простого корабельного плотника Ц а значит, как и все театра
льное, все это прямо рассчитано на благодарные аплодисменты. И каково же
должно было быть разочарование, когда никто Ц никто! Ц не стал рукоплес
кать при его появлении. Триумфа не получилось, и лишь гордыня (или то, что н
азывается хорошая мина при незадавшейся игре) требовала до конца доигра
ть мелодраматическую его роль на корабельных верфях Европы.
Вдумаемся, как должен был вести себя потерпевший такое поражение в общем
-то совсем не глупый и к тому же привыкший быть на виду человек, и мы обнару
жим, что поведение Петра было если и не до конца, то достаточно последоват
ельным. Ведь ему только и оставалось, что делать вид, будто ничего другого
у него и в мыслях не было, будто целью его маскарада было отнюдь не торжест
венное разоблачение с последующим апофеозом, а инкогнито как таковое, де
йствительное нежелание быть узнанным. Делать вид, будто он и в самом деле
покинул Россию только затем, чтобы скромно учиться у Европы…
Годы военных унижений, конечно, не пройдут бесследно и для Петра, и он еще
будет учиться великому мужеству терпения копить мелкие позиционные пр
еимущества (и, нужно отдать ему должное, многому научится). Но все это буде
т потом, сейчас же с бешеной жаждой какого-то немедленного триумфа долго
в подобной роли ему не продержаться, и любое мало-мальски серьезное изме
нение обстановки там, дома, было просто необходимо, ибо только оно могло с
пасти от пыточной дыбы затянувшегося позора.
Восстание стрельцов, по-видимому, и стало таким избавлением от пережито
го унижения: Петр был достаточно прозорлив, чтобы увидеть то, что не хотят
видеть многие историки Ц надменная Европа обнаружила в нем простого ва
рвара. Если кто-то в европейских дворах и был поражен, то это имело род пор
ажения при виде украшенного перьями дикаря в полной боевой раскраске. «Т
ретий Рим» (не тот, духовный, о котором говорил Филофей, но светский воспре
емник несмертной славы первого) оказался существующим только в его собс
твенном воображении, и он, повелитель этого мнимого империя, сам оказалс
я мнимой величиной. Не этим ли унижением объясняется та, едва ли не зверин
ая, жестокость, с какой он расправился с восставшими стрельцами?

Еще можно было бы смириться с тем, что в нем так никто и не захотел увидеть
того героя, каким он рисовался самому себе. Хуже, намного хуже было другое
: впервые Петр воочию увидел подлинный блеск европейских дворов, ощутил
ту огромную дистанцию, которая отделила его «потешную» империю от дейст
вительно цивилизованного мира Ц подлинного преемника славы и культур
ы античной вселенной.
Да, хуже! Хуже потому, что преодоление этой дистанции отныне становится о
сновной, если не сказать единственной, целью всей его жизни. Создание вок
руг себя точно такой же пышности и блеска, которыми окружено бытие его вы
сокомерных «родственников» Ц вот смысл его царствования, но в чем был д
ействительный блеск европейской цивилизации Ц вопрос, по-видимому, так
и оставшийся нерешенным Петром.
Да, Петр и в самом деле был достаточно умен. Более того, для своего времени
он еще был и совсем неплохо образован: прикладная математика, астрономия
, военная история, фортификация, кораблестроение Ц вот далеко не полный
перечень дисциплин, в которых легко и свободно ориентировался будущий и
мператор. Добавим сюда и практическое знание иностранных языков… Но отм
етим и другое. Все его образование сводилось к чисто прикладным наукам, т
е. к тому, специализироваться в чем в те поры и простому-то дворянину зача
стую было зазорно. Между тем, даже самые начала гуманитарии и обязательн
ых Ц покровительствуемых всеми дворами Европы Ц искусств были соверш
енно чужды ему. Пользуясь сегодняшним жаргоном, Петра можно было бы назв
ать типичным «технарем», причем не в самом лучшем понимании этого слова (
заметим, что в лексиконе гуманитария это определение звучит почти как ру
гательство). Иначе говоря, человеком, если и не бесконечно, то во всяком сл
учае неопределенно далеким от подлинной культуры. Прекрасно ориентиру
ющийся в мире материальном, в сфере вполне осязаемых вещей, он на поверку
временем оказался совершенно беспомощным там, где властвуют тонкие мет
афизические материи, где требуется не столько обладание конкретными зн
аниями, сколько владение культурой.
Естественное наверное для любого воспитанного на чисто прикладных зна
ниях человека вечное стремление сводить все непонятное и расплывчатое
к четко классифицируемым простым и однозначным, обладающим едва ли не ос
язательной силой, представлениям так и осталось для Петра единственно в
озможным способом мышления. Заметим и еще одно: чем более образован тако
й «технарь» или чем более высокое положение в социальной иерархии он зан
имает, тем с большей непримиримостью относится он ко всему трансцендент
ному. Лишь то, что может быть легко переведено на язык конкретных предста
влений, получает для таких людей статус непререкаемой истины, неуловимо
сть же метафизических сущностей нередко диагностируется ими как прост
ое отсутствие подлинных знаний, едва ли не как невежество!
Именно на стадии такого Ц «ручного мышления» навсегда остановилось ду
ховное развитие Петра. Именно это «ручное мышление», по-видимому, и лежал
о в основе того, что явственно различимая внешняя форма, осязаемая повер
хность явлений способна была полностью заслонить от него подлинную их с
ущность.
Не этим ли объясняются такие, до дикости нелепые, вещи, как насильственно
е внедрение «немецкого» платья, святотатственное для русского человек
а посягательство на образ Божий обрезанием бород и абсолютное подчинен
ие церемониалу далеких от европейских балов первых петровских ассамбл
ей, где и полы-то нередко застилались соломой для того, чтобы не испортить
их пьяными испражнениями гостей…
Увиденное в Европе наглядно показало Петру каким должно быть окружение
настоящего героя, какой вид должна иметь подвластная ему вселенная. Блес
к заграницы ослепил Петра, до той поры вероятно и не подозревавшего, что Е
вропа может настолько превосходить ту среду, в которой вырос он сам. Отго
лоски претензий этой среды на духовное наследство двух первых Римов лег
ко могли породить в Петре иллюзию причастности доставшейся ему России к
кругу избранных Богом держав; органическая же неспособность к восприят
ию сокрытого препятствовала осознанию условности подобных притязаний
. Вот и там, в манящей загранице, отсутствие культуры не позволило разгляд
еть за блестящей формой дворцовых церемониалов, этой изящной и полирова
нной поверхностью, подлинной пропасти, все еще разделявшей все еще варва
рское государство и действительно цивилизованный мир. Только глубокое
и непроходимое невежество могло лежать в основе убеждения в том, что сто
ит только обрить русских дворян, научить их курить табак, танцевать чужи
е танцы Ц и дистанция отделившая Европу от России, будет едва ли не тотча
с же преодолена. А ведь именно этим путем шел Петр…
Впрочем, что-то подсказывало и ему: немедленное преображение всей окруж
ающей его среды невозможно, нужно что-то гораздо более серьезное и глубо
кое. Видно поэтому он и гнал молодых людей за границу, учиться у Европы уму
-разуму. Но чему должны были учиться, если и обойденные просвещением, то о
тнюдь не обделенные сословным чванством русские дворяне? Ведь еще и сего
дня, несмотря на десятилетиями внушавшуюся нам мысль о том, что любой тру
д почетен, далеко не любая деятельность вызывает у нас уважение. Для двор
янина же начала восемнадцатого века учиться ремеслу садовника и повара
было унизительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31