https://wodolei.ru/catalog/unitazy/ 

 

Но приходилось учиться и этому Ц с царем не поспоришь (
ну, а с Петром и тем более).
Что это Ц преодоление сословных предрассудков?
Едва ли, ведь такое преодоление само по себе требует большой культуры. Ск
орее и здесь сказалось отсутствие таковой, сказалось простое невежеств
о самодержного русского царя. Необходимость учиться у заграницы стала о
чевидной и для Петра, но, обладавший способностью лишь к конкретно-прикл
адному мышлению, он мог осознать ее только как потребность в чисто прикл
адном, немедленно реализующемся в чем-то осязаемом, знании Ц единствен
ной духовной реальности, которая только и была доступна самому Петру, ко
торая только и существовала для него.

Петр сумел разглядеть лишь видимость подлинной европейской цивилизаци
и и, поставив перед собой целью сравняться с Европой, он по сути дела созда
вал вокруг себя точно такую же видимость Ц по образу и подобию, когда-то
представшему перед ним. Проникнуть же в существо отличий, разъединивших
просвещенную заграницу и все еще спящую Россию, ни там, в европах, ни здесь
, дома, он так и не сумел.
Развитое честолюбие, возведенное в математическую степень его невежес
тва, толкнули его в пожизненное состязание, подобное тому, в котором исхо
дили силы людоедки-Эллочки. Никогда не дремавший в нем демон величия наш
ептывал, что и он достоин точно такого же блеска, который исходит от европ
ейских монархов, и не подражание им составляло содержание той титаничес
кой борьбы, которую вел Петр на протяжении всего своего царствования, Ц
в его собственных глазах это была борьба на равных. Но, подобно упомянуто
му персонажу, он всегда был предрасположен видеть шанхайского барса в кр
ашенном зеленой акварелью мексиканском тушкане.
Отсутствие ли потребности, простое ли нежелание отличать реальную дейс
твительность от вымысла, а может, и просто подавленная воспаленным вообр
ажением способность трезво оценивать тот мир, в котором он жил, были прич
иной того, что он так и не научился не только управлять им, но и вообще прав
ильно в нем ориентироваться. Бешеная энергия неуемного императора была
в сущности ненаправленной. Рождаемые ею указы, сегодня предписывавшие о
дно, завтра Ц другое, послезавтра отвергавшие и первое и второе, но так и
не восходившие не только к подлинному постижению объективных потребно
стей общественного развития, но зачастую и просто к здравому смыслу, спл
ошным потоком лиха, как из пресловутого ящика Пандоры, изливались из его
канцелярии, но больше лихорадили дело, нежели направляли его. Стихийный
полет «государственной» мысли вечно игравшего во что-то «великое» вечн
ого соискателя пьедестала был исполнен каким-то глубоким смыслом тольк
о в его собственном воображении. Для подданных же этот смысл чаще всего б
ыл сокрыт. И во многом именно благодаря этому обстоятельству замыслы Пет
ра представали в глазах его окружения, воспитанного на столетиями стано
вившейся идее монархизма, как нечто, едва ли не равновеликое Провидению.

На Руси издавна почитали юродивых, в их безумии искали сокровенное, прич
астное к божественным тайнам. Почитание недоступных смертным петровск
их начинаний носило род именно такого поклонения…
Но если бы все сводилось только к безобидной игре пылкого воображения за
державшегося в своем развитии соискателя императорской короны. Настоя
щая трагедия заключалась в том, что на воплощение химер, порождаемых пет
ровской фантазией, направлялись все ресурсы государства, только только
начинавшего выходить из состояния варварства. Но страшней всего было то
, что Петр так никогда и не задумался о подлинной цене, которую пришлось за
платить России за все его «виктории». Как ребенок, готовый отдать за понр
авившуюся ему безделушку все, что угодно, так и не узнавший подлинной сто
имости вещей, Петр видел перед собой только свое.
Вдумаемся. Длившаяся долее двух десятилетий война завершилась, наконец,
победой. Но сказать, что эта победа была пирровой, значит, не сказать еще н
ичего. Ценой этой победы едва не оказалось полное уничтожение не только
русской государственности, но и самой русской нации. Россия знала лихоле
тье татарского нашествия, испытала трагедию опричнины, холокост больше
визма… Ц петровская реформация стоит в этом же кровавом ряду.
Война во все времена была страшна, и нарядный ордер баталии способен обм
ануть лишь мальчишек. Кутузов, выдавливая Наполеона из российских преде
лов, практически уничтожил свою армию, даже не вводя ее в бой. Но в этом нет
решительно ничего, пятнающего его память: собственно боевые потери войс
к вообще никогда не превышали считанных процентов Ц армии выкашивали л
ишения походного быта и скученность людей. Между тем Кутузов не искал яз
ыческих земных триумфов; уже помышлявший о том, каким он предстанет пере
д Богом, выдвинутый самой нацией полководец умел считать людей. Но если и
он не смог предотвратить ни практическую гибель вверенных ему войск, ни
опустошение края, то что говорить о ни к кому не знавшем пощады Петре.
В сущности единственным спасением России было то обстоятельство, что ей
противостояла держава, ресурсы которой истощились прежде российских. Н
о как бы то ни было, еще несколько лет такого противостояния и становой хр
ебет государства был бы окончательно переломлен.
Страшным было и то, что увлекаемый полетом собственных фантазий Петр был
способен «единым манием руки» уничтожить все плоды с таким трудом и бол
ью достававшихся побед.
Действительно. Мы как-то привыкли обвинять в авантюризме всех тех, кто пы
тался с мечом идти на нас. Авантюристом был Карл, авантюристом был Наполе
он, авантюристом был Гитлер… (Непонятно, правда, в чем именно заключался э
тот их авантюризм, если в его обоснование до сих пор не кладется практиче
ски ничего теоретически более весомого, нежели априорное постулирован
ие принципиальной невозможности военной победы над Россией. А что под эт
им постулатом? Скифские просторы и скифское же вероломство? Но тогда все
разговоры об авантюризме унижают, скорее нас самих. Какая-то богоизбран
ность русской нации? Но и это объяснение не возвышается над уровнем умст
венного развития того французского вояки, имя которого дало название са
мой крайней форме национализма.) а кем был сам Петр? Ведь его неспособност
ь критически посмотреть на самого себя не раз ставили Россию на грань ка
тастрофы.
Вспомним.
Победа под Азовом. Строго говоря, ею венчались многолетние труды и русск
ой дипломатии, и русского оружия. Без усилий его предшественников эта Ц
первая петровская виктория была бы попросту невозможна. Но, как бы то ни б
ыло, досталась она Петру. И вот, опьяненный ею, он уже готов штурмовать неб
о. Однако вызов, неосмотрительно брошенный Швеции, обернулся немедленны
м разгромом. Как это ни обидно для нашего национального самосознания, но
нужно признать: во многом только глубина позора, понесенного русским ору
жием, спасла Петра от быстрой капитуляции. Первая Нарва сразу же показал
а его сопернику, что на русскую армию не стоит тратить больших усилий…
Карл надолго увяз в Польше Ц и снова можно бросать вызов хоть самому неб
у. Но если строго, то чем еще (только теоретически более состоятельным, неж
ели полное отсутствие стратегического мышления у блистательного такти
ка Карла) были обеспечены петровские победы в Прибалтике? Да, ряд побед на
д малочисленными гарнизонами изолированных крепостей отдал в руки Пет
ру целый край. Но едва не случившаяся катастрофа под Гродно наглядно пок
азала, что и здесь все еще висит на волоске.
Победа при Лесной, звездный час Полтавы, окончательная точка, поставленн
ая Меншиковым на переправе у Переволочной, Ц и вновь катастрофа: Прут!
Прутское пленение (кстати, много ли примеров знает история, когда в плен п
опадает целая армия во главе с самим монархом?) уничтожило результаты ве
ковых усилий России, пробивавшейся к южному морю. И где гарантия в том, что
жажда еще одного несмертного подвига не уничтожила бы (вот так же, мимохо
дом) и плоды полтавской победы?…

3

Нет, не гений, не легендарный герой творил историю достойной лучшего стр
аны. Величие Петра было величиной мнимой: заурядный обыватель, вдруг воз
омнивший себя античным героем, Ц вот кем он был в действительности.
И вместе с тем в истории России произошел-таки один из крупнейших перево
ротов, когда-либо пережитых ею. Нет ли здесь противоречия? Нет, нисколько.
Правда, объяснение может показаться довольно схоластичным, а следовате
льно, далеким от жизненной реальности, и все же философские истины Ц нео
споримы.

Известно, что не только новое содержание предполагает наличие какой-то
новой формы, но и новая форма с необходимостью влечет за собой изменение
старого содержания. Может быть, это и парадоксально, но это действительн
о так: стоит обрядить русского мужика в короткое «немецкое» платье и пос
тавить его в строй, душой которого является отнюдь не славянская размягч
енность и самосозерцательность, но неумолимый ранжир и жесткая дисципл
ина, и он перестает быть тем, кем он был.
Но есть и другое, куда более фундаментальное, объяснение свершившихся пе
ремен.
Мудрец сказал: если факт противоречит теории, то тем хуже для факта, и был
во многом, очень многом прав. Но в этой его правоте одновременно и величай
шее уважение теории, и глубокое почитание факта. Не знавший этой истины П
етр (здесь мы абстрагируемся от смещений хронологического ряда) руковод
ствовался тем не менее именно ее до предела вульгаризированной ипостас
ью: если реальность не соответствует вымыслу, то тем хуже для самой реаль
ности. Глубочайшее презрение к ней, стремление немедленно подчинить ее х
имерам собственной фантазии обернулись для России одним из величайших
в ее истории несчастий. Страну к переменам, быть может, надлежит вести как
невесту Ц Петр погнал ее пинками кованного ботфорта. Разрушительный см
ерч петровских начинаний, бушевавший над страной три десятилетия, вызва
л настоятельную необходимость приспосабливаться к нему как к какой-то г
розной климатической аномалии, внезапно поставившей на грань катастро
фы существование всего живого. В результате резкого изменения всего общ
ественно-исторического «климата» обреченным на неизбежное вымирание
оказалось все, что не сумело перестроиться. Причем под угрозой оказались
не только социальные институты, веками существовавшие в России: по свид
етельству историков жертвы, понесенные страной в ходе петровской рефор
мации, вполне сопоставимы по своим масштабам с жертвами, понесенными в х
оде гражданской войны и сталинского террора.
Господь сказал, что за Иордан перейдут только те, кому чужда ностальгия п
о Египту. Но Он был милостив к своему народу даже тогда, когда тот впадал в
грех неверия. Между тем, Петр не знал жалости, и смерч петровских реформ по
просту истребил тех, кому в Синайской пустыне было отпущено умереть свое
й смертью, не торопимою никем. Оставшееся же в живых попросту не могло не э
волюционировать. Впрочем, много правильней здесь было бы сказать «револ
юционировать», ибо, дарованного Израилю, времени, необходимого для безбо
лезненного перехода в новое общественно-историческое состояние, Росси
и не было отпущено: нетерпение задержавшегося в своем нравственном разв
итии самодержца стремилось опередить самое время.

Но мы сказали «эволюционировать» Ц и, по-видимому, в этой оговорке тоже е
сть своей смысл (хотя это и большой теоретический грех использовать для
объяснения исторических процессов термины и понятия естественного отб
ора). Но если и пользоваться терминологией эволюционистской теории, то м
ного правильней было бы обратиться к идеям Ламарка, нежели к основополож
ениям дарвинизма. Ведь (вспомним основные постулаты дарвиновской теори
и) эволюционный процесс Ц начало, в принципе ненаправленное. А разве не о
скорбительно для целой нации осознавать себя влекомой Бог весть куда ка
кой-то ненаправленной стихией. Разве не оскорбительно для целой нации с
ознавать, что гекатомбы и гекатомбы были принесены в жертву неизвестно к
акому божеству.
Может быть и поэтому людская молва Ц и историческая традиция Ц наделял
а Петра нечеловеческими свойствами: Антихрист Ц это ведь тоже про него,
про него сказано. Человек имеет право знать, во имя чего жертвуют им. А есл
и уж и этого права его лишают, то хотя бы тешить себя иллюзией того, что при
несенные им жертвы были не напрасны, были нужны, имели хоть какой-то смысл
, пусть даже и сокрытый от большинства, но доступный гению.
На протяжении всего петровского царствования русский человек был начи
сто лишен этого права знать. В самом деле, химеры миропомазанного вымысл
а могли существовать как реальность только для самого Петра. И может быт
ь это род своеобразной психологической защиты подданного Ц наделять в
енценосного узурпатора какими-то сверхчеловеческими качествами. Если
уж и не дано знать достоверно, то хотя бы утешить себя сознанием того, что
смысл этот все-таки был! Ц просто он был слишком высок, чтобы его смог пос
тичь конечный разум простого смертного.
Отсюда и пресловутое величие Петра, каким бы этическим знаком оно ни над
елялось: знаком ли гения всех времен и народов, знаком ли Антихриста…
Именно здесь скрывается тайна (отнюдь не только!) петровского феномена. И
понять ее можно лишь постигнув одну не простую истину: действительная ис
тория России первой четверти восемнадцатого века Ц это не процесс посл
едовательного воздвижения того величественного пьедестала, на который
всю свою жизнь карабкался мечтающий о лаврах императора Петр, но истори
я скрытого от взгляда исследователя приспособления миллионов и миллио
нов подданных к стихии царского честолюбия, история простого их выживан
ия в условиях обрушившейся на Россию чумы петровских начинаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31


А-П

П-Я