но он не был защищен от моей нежности. После недолгого колебания он сказал, что отнюдь не намеревался меня покинуть, что любовь его не угасла и что он последует за мною в Лондон. Я обманула самое себя и поверила ему, потому что не могла вынести мысль о вечной с ним разлуке, и вернулась в город в более спокойном состоянии, чем в тот день, когда покидала отца, хотя на сердце у меня было тяжело. Я была дальновидна в своих опасениях, предчувствуя, что не в силах буду сломить его равнодушие.
Я сняла помещение на Маунт-стрит и, так как моя горничная вышла замуж, подыскала другую, которая успешно справлялась со своими обязанностями. Это была хорошая, преданная мне девушка, и в течение многих лет она неутомимо заботилась о моем спокойствии или, вернее, об облегчении моих страданий; правда, мистер С. приехал в город, согласно своему обещанию, и поддерживал со мной отношения на протяжении пяти месяцев, но дальше вежливость его не простиралась; к тому же он дал мне понять, что решил уехать за границу вместе с мистером В., отправляющимся в составе посольства в Д-н.
Я понимала истинную причину этой поездки, которую, несмотря на все его клятвы и уверения в неослабной любви, истолковала как очевидный знак неприязни и неуважения; повторные его заверения, получаемые мною в письмах, не могли успокоить тоску, которая объяла мое сердце. И я оставила надежду вернуть потерянное счастье. Накануне его отъезда я сказала, что ему долго придется изощряться в галантном обхождении, прежде чем он встретит любовь, столь же искреннюю, как моя; ибо я предпочла бы стать служанкой в его доме ради того только, чтобы видеть его, чем королевой английской, лишенной этой радости.
Когда он попрощался и начал спускаться по лестнице, я вздрагивала, словно каждый его шаг наносил мне новую рану, а когда дверь за ним захлопнулась, сердце мое замерло. (Впоследствии я с удовлетворением услышала о его сетованиях по поводу того, что он меня потерял, а также узнала, что с той поры он ни с кем не был так счастлив, как со мной.) Я присела к столу, чтобы написать ему письмо, в котором прощала ему его пренебрежение, так как знала, что мы не вольны над нашими чувствами, и желала ему счастья, которого он заслуживал. Потом я начала ходить взад и вперед по комнате в сильном волнении, пока меня не уложила в постель моя горничная; в шесть часов утра я встала, вскочила в седло и проехала сорок миль, чтобы ценой утомления обрести ночью покой. Такую прогулку я повторяла ежедневно в течение нескольких месяцев; а когда она перестала достигать цели, я начала бродить по вечерам в Хайд-парке, когда не было там ни одной живой души.
Однажды во время такой печальной прогулки меня остановил какой-то важный джентльмен; поздоровавшись, он спросил, кончилась ли моя связь с мистером С. и получаю ли я деньги от моего мужа. На первый вопрос я ответила утвердительно, а в ответ на второй сказала, что муж уделяет мне не очень много; в сущности я могла бы сказать - ровно ничего; но я была слишком горда, чтобы признаться в своей бедности. Тогда он выразил удивление, каким образом я, привыкшая с колыбели к богатству, ухищряюсь жить в столь трудных условиях. А когда я сказала, что готова пойти на все ухищрения, только бы иметь покой, он, казалось, посочувствовал моему положению и крайне любезно пригласил меня к себе поужинать с ним и его супругой. Я приняла приглашение, не задумываясь о последствиях; и когда я приехала, он ввел меня в дом, великолепно освещенный, по случаю моего посещения.
Некоторое время я оставалась одна, не видя ни одной живой души, пока не вошел тот, кто меня пригласил; он выразил надежду, что я не истолкую дурно его предложения поужинать вдвоем, так как он имеет мне что-то сказать, а присутствие посторонних лиц или лакеев может нам помешать. Тут только я поняла его умысел, и меня охватило негодование; с нескрываемым неудовольствием я заявила, что ничего приятного он мне сказать не может и что я хочу немедленно покинуть его дом. В ответ на это он дал мне понять, что уйти я не могу, так как он отослал мой портшез, а слуги повинуются всем его распоряжениям.
Раздраженная таким заявлением, которое походило на оскорбление, я ответила со всей решительностью, что пусть будет так, но я презираю его уловки и ничего не боюсь. Видя мое волнение, он сказал, что у меня нет оснований бояться, но что он любит меня уже давно и не было у него более благоприятного случая объявить о своей страсти. Королева, по его словам, сказала ему, что лорд *** возобновил свои искательства, а поскольку из моих уст он узнал об окончательном разрыве с мистером С., то и решил, что это дает право ему, как и всем остальным, добиваться моей благосклонности. В заключение он добавил, что я могу распоряжаться его средствами и он имеет полную возможность снова ввести меня в свет не без eclat Блеска (франц.)..
На все эти посулы я ответила, что он весьма ошибочно судит о моем нраве, если воображает, будто я соблазнюсь богатством, и откровенно объявила, что предпочту отдаться лакею, чем продаться принцу.
Ужин был подан, и мы уселись за стол; но я не хотела ни есть, ни пить съела только кусочек хлеба и выпила воды. Я была странной женщиной, и мне пришло в голову, не подмешал ли он чего-нибудь в кушанья и вино, чтобы в голове у меня помутилось. Короче говоря, потерпев неудачу, несмотря на все свои попытки, он не помешал мне мирно уйти в двенадцать часов ночи и отказаться от своих домогательств, почитая их безнадежными.
Целый год я вела такую беспокойную жизнь, и меланхолия моя не уменьшалась. Я стала походить на скелет и решила привести в исполнение свое прежнее намерение переехать в другое место, чтобы найти успокоение; я отправилась за границу в сопровождении одной только горничной, чувствуя полное равнодушие к жизни. Я предполагала проехать на юг Франции, где могла бы прожить на те пятьсот фунтов, какие у меня остались, дожидаясь конца тяжбы с мужем, от которого я рассчитывала получать некоторое содержание; вне сомнения, мои надежды оправдались бы, если бы я привела этот план в исполнение. Но по приезде в Париж, откуда я должна была через несколько дней выехать дальше, я послала за М. К., который раньше был дружен с моим отцом и не раз оказывал мне услуги во время моего первого пребывания в Париже.
Этот джентльмен нанес мне визит и, ознакомившись с моим планом, убедил меня от него отказаться. Он посоветовал мне остаться в Париже, где, соблюдая экономию, я могу прожить так же дешево, как и в любом другом месте, и притом развлекаться обществом и пользоваться поддержкой друзей, среди которых, по его словам, он был самым верным. Он уверял меня, что я всегда буду желанной гостьей за его столом и ни в чем не буду нуждаться. Он пообещал порекомендовать меня как жилицу своей приятельнице, у которой я могла бы жить очень экономно и прилично, и заметил, что для такой женщины, как я, хорошо известной и уважаемой всем английским обществом в Париже, - самым разумным будет (принимая во внимание мою молодость и положение) поселиться у лица, заслуживающего доверия и ответственного за мое поведение. Поддавшись его убеждениям, я имела глупость последовать этому совету, я говорю - имела глупость, так как, несмотря на его уверения, мои деньги очень скоро растаяли, а никаких видов на будущее у меня не было. Тем не менее я проводила время очень приятно, посещая английские и французские семейства, с которыми вскоре подружилась, видела немало людей и всюду была принята с отменной учтивостью и радушием; однако среди всех этих удовольствий не раз приходилось мне печально вздыхать при воспоминании о моем возлюбленном С., о котором в течение нескольких лет я не могла вспомнить без душевного волнения. Но время, общество, развлечения и перемена места в значительной мере разгоняли эти мысли и помогали мне мириться с моею участью терпеливо и покорно.
В этот мой приезд в Париж меня окружала толпа поклонников, которые ухаживали за мной, как это было принято; но мое сердце не могло зажечься новым чувством, и, кроме того, я была предубеждена против них, предполагая, что они злоупотребляют своим знанием о моих отношениях с мистером С.; поэтому я отвергала их искательства с отвращением и презрением. Как я уже говорила, завоевать мое сердце можно было лишь изъявлениями глубокого уважения и самой почтительной манерой обхождения; хотя благодаря ложному шагу я, по моему мнению, утратила право на уважение, однако я решила не обнадеживать тех, кто будет недостаточно почтителен.
Таким образом, все поклонники, один за другим, были отвергнуты почти тотчас же, как только появлялись, и сердце мое оставалось свободным, пока я не познакомилась с неким пэром, которого я не раз встречала в доме миссис П. - английской леди, жившей тогда в Париже.
Этот молодой аристократ говорил мне о глубоком чувстве в манере, столь отличной от манеры других поклонников, что я выслушивала его торжественные заверения без отвращения; и хотя я еще не питала к нему склонности, но и не была недовольна его ухаживаниями, в которых он обнаруживал уважение ко мне, великую скромность и бескорыстие.
Применяя также уловки, всегда достигающие цели, он постепенно сломил мое равнодушие и добился того, что я стала предпочитать его лорду Ц. и принцу К., бывшим в ту пору его соперниками. Но больше всего споспешествовало его успеху заявление, что он без колебаний на мне женится, как только я получу от мужа развод, которого, по всей вероятности, легко будет добиться, так как перед моим отъездом из Англии муж предлагал мне пять тысяч фунтов, если я соглашусь на развод, чтобы он мог жениться на некоей мисс В. из Кента, за которой он в ту пору ухаживал, но я поступила неразумно и, по совету С., отказала ему в этом. Не знаю, начал ли его лордство добиваться любви на иных условиях, считая невыполнимым свой план жениться на новой возлюбленной; известно только, что мать отказала ему от дома, обстоятельство, к каковому он отнесся с таким возмущением, что апеллировал к обществу в публичном обращении, начинающемся словами: "Будучи страстно влюблен в мисс В. и не подчинившись требованиям ее матери, я был выгнан из дому, что и надлежит засвидетельствовать..." и т. д.
Это заявление, подписанное им, было напечатано на отдельных листках, которые он велел распространять; но после того как друзья убедили его, что он поступил крайне глупо, он скупил их по полгинеи за штуку. Один экземпляр прислали мне в Париж, и у моего отца, кажется, до сей поры сохранился один листок. После столь мудрого выступления в защиту своего поведения его лордство сделал попытку увезти леди силой; но ее спасли соседи, возглавляемые ее братом, который, будучи адвокатом, вероятно заставил его лордство жестоко поплатиться за этот подвиг.
Тем временем мой новый поклонник все прочнее завоевывал мое сердце, а мои финансы истощились, и я должна была выбирать - либо снова вернуться к лорду ***, либо принять любовь графа Б.
Когда мои дела приняли такой оборот, я перестала колебаться, предпочтя отдать себя под покровительство достойного человека, которого я уважала, чем выносить всевозможные обиды от того, кого я презирала. Из ложной гордости я решила поселиться в доме лорда Б., не желая жить на его средства где-нибудь в другом месте. Несколько месяцев мы провели очень приятно, не отказываясь от балов и других увеселений, посетили лорда Б-ка, жившего в окрестностях Парижа, и прожили несколько дней в его доме, где развлечения были особенно изысканны и элегантны. Лучшее французское общество собиралось у них в доме, и жена лорда Б-ка так же выделялась среди представительниц своего пола, как ее муж среди мужчин.
Перед святками мы отправились в Англию в сопровождении маленького шотландца, проживавшего с лордом Б. в качестве компаньона и весьма не одобрявшего наши отношения, не знаю по какой причине - то ли потому, что он в самом деле чувствовал дружеское расположение к своему хозяину, то ли из боязни, что со временем я лишу его возможности влиять на лорда.
Мороз был так жесток, что мы задержались в Кале на десять дней, прежде чем могли выйти из гавани, и за это время я серьезно подумала о том, что мне предлагал новый возлюбленный.
Так как он был очень молод и незнаком с жизнью, я предположила, что моя история, быть может, ему неизвестна, и решила рассказать ему искренно обо всем, чтобы в будущем он не мог меня ни в чем упрекнуть; кроме того, я считала нечестным налагать на него обязательства, так как впоследствии он мог бы счесть меня недостойной особой. Итак, я рассказала ему подробно о своей жизни, и этот рассказ не только не изменил его чувств, но, наоборот, укрепил его доброе мнение, так как являлся лучшим доказательством моей искренности и откровенности. Короче говоря, он поступил так благородно, что завоевал мое сердце. Но моя любовь существенно отличалась от той любви, какая раньше царила в моем сердце; она опиралась только на горячую благодарность и уважение, хотя его наружность была весьма приятна, а обхождение безукоризненно.
По прибытии в Англию я отправилась в его поместье, милях в двадцати от Лондона, куда он вскоре ко мне приехал, и мы некоторое время прожили в полном уединении, так как его родственники были очень встревожены предположением что лорд *** затеет против него процесс; однако сам он и не желал ничего иного и ждал этого с таким спокойствием, что они вскоре забыли о своих опасениях.
Нас вскоре посетили мистер X. Б., родственник лорда, и некий мистер Р., гвардеец, которые совместно с моим возлюбленным и маленьким шотландцем составили веселую компанию, развлекавшуюся вместе со мной охотой и всем тем, что можно найти, живя в деревне. Если могло быть на земле совершенство в образе человека, то этим совершенством был мистер X. Б., по крайней мере он был единственным человеком из всех, кого я знала, чья натура приближалась к совершенству. Он был в равной мере добр и благороден, обладая замечательным умом и прекрасным сердцем. Мистер Р. был человек очень общительный, имел приятную внешность и отличался образованностью;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132