этот капор, по его словам, придал моему лицу не серьезность, но пугливость, что отнюдь не было неприятно. В юности посланник был весьма галантен и даже теперь, несмотря на свой преклонный возраст, не оставался нечувствительным к красоте. Быть может, благодаря этому обстоятельству он отнесся более благосклонно к моим доводам, хотя поначалу посоветовал мне вернуться к мужу. Но, увидев, что я непреклонна, он обещал мне помочь и исхлопотал покровительство французского короля, которое позволило мне жить в Париже, не опасаясь преследования со стороны моего супруга. Однако он дал мне совет, раз уж я решила покинуть мужа, спешить в Англию и просить о разводе.
Мне понравился его совет, и я скрывалась в Париже три дня, чтобы раздобыть у друзей немного белья; из моего дома ничего нельзя было унести, не вызвав подозрений, а у меня не было ни платьев, ни прислуги.
В одиночестве я поехала во Фландрию; но предварительно направила моего мужа на ложный след, написав ему письмо, якобы из города Кале, и путешествовала по незнакомой стране с одним только спутником - форейтором, вынужденная подчиниться французским законам, которые в иных случаях столь жестоки: каждый, кто был бы арестован вместе со мной, подлежал смерти за побег с замужней женщиной; и в то же время любой человек мог спать с этой женщиной, не боясь подвергнуться наказанию.
Я ехала день и ночь без остановок, чтобы поскорее добраться до Фландрии, где мне не грозила бы опасность. Ночи были очень холодные, и я с радостью куталась во фланель, которую захватила с собой, так как у меня не было теплых вещей и путешествовала я в открытом экипаже. Когда мы проезжали дремучими лесами, удаленными от людского жилья, я боялась, как бы меня не ограбил и не убил форейтор; по всей вероятности, своим спасением я была обязана тому, что мой внешний вид свидетельствовал о бедности, и это спасло меня также и в двух жалких деревнях, где я должна была остановиться, прежде чем покинуть пределы Франции. Я не могла приближаться к большим городам, чтобы там отдохнуть, а потому мне приходилось останавливаться в маленьких, скверных лачугах, где можно было найти только кислый хлеб из непросеянной муки и еще более кислый сыр и где каждая вещь служила как бы приметой логовища убийц.
Однако я довольствовалась этой жалкой пищей и уповала, что бедность послужит залогом безопасности; прибыв, наконец, в Брюссель, я остановилась в Hotel de Flandre, хорошо известном англичанам, где почувствовала себя бесконечно счастливой, радуясь удачному побегу.
Я не пробыла там и двух дней, как появился мой возлюбленный, который летел за мной на крыльях любви, следуя плану, задуманному нами перед моим отъездом из Парижа. Здесь мы сговорились о том, как ехать в Англию. Я взяла в услужение высокую, красивую уроженку Льежа и отправилась в Остенде; мы сели там на корабль, на котором мистер С. заказал для нас места.
Наше путешествие было коротким и благополучным; время я провела в обществе моего дорогого возлюбленного - самого очаровательного человека, в чем, полагаю я, убедилась впоследствии и леди О.
Я назвалась вымышленным именем, сняла квартиру на Поленд-стрит, наняла адвокатов и начала процесс о разводе. Причины моего бегства я сообщила отцу, который был потрясен моим поведением и осудил его с негодованием и печалью. Но шаг был сделан; я не раскаивалась в том, что совершила, и сокрушалась только об отце.
Наутро после моего прибытия в Лондон, я явилась к лорду главному судье, которому принесла жалобу на обхождение со мной моего мужа, человека назойливого, раздражительного и невыносимо капризного. В самом деле, его поведение можно было определить как сочетание безумия с глупостью, приправленное крупицей рассудка. А потому чудо, что я, горячая и стремительная, страдала от преследования этого порочного чудака, который всегда меня запугивал, ночи напролет ругал меня, то и дело встряхивал мою подушку, мешая спать и мучая меня укорами. Часто я бывала страшно испугана, видя его извивающимся от какой-то чудовищной страсти, и возмущена до отвращения, убеждаясь, сколь нелеп его нрав, потому что для его удовлетворения, равно как для неудовольствия, никогда не бывало разумных причин, наоборот, имея все основания быть довольным, он всегда был чрезвычайно раздражен и часто приходил в хорошее расположение духа, когда было достаточно поводов для огорчения.
Пока я жила на Поленд-стрит, немало времени у меня отнимали переговоры с адвокатами; к тому же часто посещал меня мой отец, почему я и не могла, как раньше, уделять все свое время возлюбленному; вдобавок было бы неприлично, если бы его видели вместе со мной; поэтому он снял маленький домик в Кемберуэле, куда я приходила, как только представлялся удобный случай, и с таким пылом отдавалась любви, что, будучи на шестом месяце беременности, нередко отправлялась к нему на квартиру в одиннадцать часов вечера, а возвращалась в шесть часов утра, чтобы лечь в постель к приходу моего отца, от которого я скрывала свое увлечение и его последствия.
Только страстная любовь могла поддержать мой дух, изнемогавший от усталости, или помочь моему возлюбленному проводить целые дни в полном уединении.
Между тем мой муж прибыл в Англию и стал меня разыскивать; я жила в постоянной тревоге и имела наготове у кровати рупор, чтобы немедленно позвать на помощь, если мой преследователь попытается ворваться ко мне.
Положение мое было весьма неприятным, и я, едва успев начать процесс против мужа, прибегла к защите мистера С., который поместил меня у своего друга, жившего в поместье, где я могла не опасаться преследований мужа.
Теперь свет меня отверг, а я без борьбы отреклась от света. Я взвесила в сердце своем то, что утрачивала с точки зрения репутации, и то, что приходилось мне терпеть в доме мужа, и нашла, что моя репутация может быть сохранена только ценою моего спокойствия, так как его лордство не склонен был оставить меня в покое, как бы скромно я себя ни держала. Поэтому я решила пожертвовать некоторыми знакомствами и суетными развлечениями ради более насущных радостей жизни.
Время мы проводили весьма приятно, в различных увеселениях с упомянутым другом мистера С., пока не приблизился день моего разрешения от бремени. Я возвратилась в Лондон и поселилась на Саутхемптон-стрит, где стала готовиться к надвигавшемуся событию. Я решила здесь жить, приняв все меры предосторожности. Свое имя я скрыла, ни с кем не встречалась, кроме моего адвоката и возлюбленного, и никогда не подходила к окну из опасения, что меня случайно увидят.
Несмотря на эти предосторожности, мою горничную-француженку, которую я посылала за платьями, выследили на обратном пути, и на следующее утро муж взял приступом мое убежище. Попытайся он пойти на штурм самолично, я не сомневаюсь, что он получил бы весьма ощутительный отпор от моей уроженки Льежа, которая оказала сопротивление, на какое была способна, но уступила превосходным силам.
В это время я лежала в постели и, услышав необычайный шум внизу, позвонила в колокольчик, чтобы узнать причину тревоги. В то же время я отдернула занавеску, и кого же я увидела у себя в спальне? Его лордство в сопровождении констебля и ливрейного лакея, который открыл мое убежище!
Столь неожиданное посещение привело меня в ужас и изумление. Однако я призвала на помощь всю силу духа и, заметив, что слуги собираются открыть ставни, попросила, чтобы их господин немедленно отправил их вниз. Он охотно исполнил мою просьбу и, усевшись у моей постели, с торжеством заявил, что все-таки меня отыскал; в ответ на это я искренно призналась, что крайне огорчена его успехом.
Вместо того чтобы упрекать за побег, он стал занимать меня разговором о городских новостях и сообщил мне подробнейшим образом обо всем, что случилось с ним со дня моего отъезда; и между прочим дал мне понять, что он вызвал на дуэль мистера С., который отказался драться и поэтому впал в немилость у принца У.
Но тут его лордство уклонился от истины. В самом деле, перед нашим отъездом из Англии он отправился к моему возлюбленному и настаивал на том, чтобы драться в Хайд-парке спустя два дня, в три часа пополудни.
Мистер С., поверив в серьезность его намерения, принял вызов; при этом он заметил, что такие дела не следует откладывать, и выразил пожелание, чтобы встреча произошла в более ранний час. Но его лордство не захотел изменить условия своего первого предложения и, уходя, сказал, что будет ждать его в назначенном месте, если не пойдет дождь.
Его противник дал мне отчет об этом разговоре, и я уверила его, что все это кончится ничем. И действительно, мой муж послал ему в понедельник письмо, прося отложить встречу до четверга, чтобы он мог устроить свои дела и уплатить С. сто фунтов, ранее взятых взаймы. Когда наступил четверг, мой возлюбленный получил новое послание, уведомляющее о том, что его соперник передумал и будет искать удовлетворение по закону. Так кончился этот героический подвиг, которым его лордство ныне хвастал, бесстыдно искажая истину.
Пока он услаждал меня этими занимательными подробностями, я думала о том, как бы снова от него ускользнуть; поэтому я не возражала против его утверждений, но сказала ему, что, если он спустится вниз, я встану и выйду к завтраку. Он весело согласился; признаюсь, я была очень удивлена, найдя его при первой встрече в хорошем расположении духа, словно не случилось ничего, что могло бы нарушить счастье нашего брачного союза.
Немалой изобретательности стоило мне скрыть от него мое положение, так как оставалось несколько дней до решительного момента. Но я знала, что имею дело с человеком, не очень проницательным, и старания мои увенчались успехом. Мы позавтракали в согласии, и я пригласила его к обеду, убедив отослать его прислужников, которым, однако, он приказал вернуться к одиннадцати часам вечера. Беседовали мы очень оживленно. Когда я пошутила над ним, заметив, что он явился ко мне кое-как одетый, он встал на цыпочки, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и, удостоверившись в моей правоте, сказал, что пойдет переодеться к обеду.
Так он и сделал, приказав моей горничной впустить его по возвращении; как только он ушел, я написала мистеру С. обо всем происшедшем. Затем, хорошенько еще не зная, как следует поступить, я быстро оделась, закуталась до самых глаз, наняла портшез и отправилась в ближайшую таверну, где оставалась ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы переменить портшез, и к удивлению носильщиков, не понимавших причины моего смятения, отправилась в лавку, бывшую по соседству, где отпустила второй портшез и, пересев в наемную карету, направилась к дому моего адвоката, которому я могла доверять. Я оповестила его о моем несчастье и посоветовалась относительно подходящего убежища; порывшись в памяти, он направил меня в домик, расположенный во дворе, куда в тот же вечер благополучно были препровождены, с помощью моего возлюбленного, моя горничная и платья.
Муж, явившись по приглашению к обеду, казалось нимало не был встревожен, когда горничная сказала ему, что я ушла; он направился к моему адвокату узнать, полагает ли тот, что я вернусь. Когда адвокат ответил утвердительно и посоветовал ему идти назад и скушать обед, который я заказала, его лордство охотно согласился, съел весьма сытный обед, выпил, как обычно, бутылку вина и, поскольку я, вопреки его расчетам, не возвратилась, пошел посоветоваться со своими сообщниками.
Его уход дал моей горничной возможность скрыться; когда же он вернулся вечером, никого он в доме не нашел, кроме привратника, оставленного для охраны дома. Обманувшись в своих надеждах, он был так взбешен, что поднял ужасный шум, встревоживший всех соседей, раздобыл для своей шайки разрешение мирового судьи, не покидал улицы до трех часов ночи, отказался от помещения, которое снял в парикмахерской против дома, откуда я бежала, и удалился вполне удовлетворенный тем, что им сделано все для отыскания меня.
Душевные волнения, которые я испытала во время бегства, вызвали такое расстройство в моем организме, что я боялась разрешиться от бремени прежде, чем будут сделаны необходимые приготовления. Я поделилась своими опасениями с мистером С., который проявил бесконечную заботливость, пытаясь найти более подходящее помещение; после долгих поисков он должен был остановиться на убогой квартире в Сити, хотя его деликатная натура была потрясена необходимостью удовольствоваться ею. Однако другого выхода не было и медлить было нельзя. В это жалкое убежище меня отвезли в наемной карете. Мне было очень плохо, но я примирилась со своей участью мужественно и покорно ради того, чтобы доказать искреннюю и глубокую привязанность к возлюбленному; для ублаготворения его я готова была вынести любые неудобства и даже пожертвовать жизнью.
Как только я вступила в свое жалкое убежище, нездоровье вынудило меня лечь в постель и послать за помощью. И через несколько часов плод моей любви и моих прегрешений появился на свет; но волнение и усталость, которые я испытала, столь жестоко отразились на невинном дитяти, что оно почти не подавало признаков жизни.
Мое горе я не могу изобразить словами. Я тотчас же известила дорогого мне отца ребенка, который поспешил в мои объятия и разделил мою скорбь со всей любовью и отцовской нежностью. Однако в ту пору наши опасения, к счастью, не оправдались, так как новорожденная наша дочь выжила, и я отдала ее на попечение, кормилицы, жившей по соседству; поэтому я ежедневно могла справляться о ее здоровье. Затем я две недели провела в полном спокойствии, счастливая благодаря беседам и уходу моего возлюбленного, чью любовь и внимание я целиком поглотила. Он забросил все дела и развлечения и посвятил всю свою заботливость и усердие служению мне ради моего покоя и довольства. И я не имела оснований сожалеть о том, что выстрадала ради него.
Мое благополучие было в один прекрасный день нарушено событием, вследствие которого моя жизнь подверглась опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132