Мизантроп был не настолько глух, чтобы не расслышать этого намека, который, несмотря на туманность выражений, произвел на него впечатление, и сообщил о своих подозрениях Перигрину; прибавив, что ему не нравится физиономия головореза с деревянной ногой. Пикль успокоил его, сказав, что ему нечего бояться этих моряков, у которых нет оснований питать к нему злобу, а если бы даже таковые и были, все равно они не рискнут на такой шаг, так как он отрежет все пути к примирению, к которому они стремятся, и столь разгневает начальника тюрьмы, что тот, без сомнения, выгонит их отсюда.
Несмотря на эти уверения, наш герой не был столь убежден в благоразумии лейтенанта, чтобы считать опасения Крэбтри лишенными оснований. Он тотчас предположил, что Джек считает себя обиженным, лишившись его дружеского расположения, и объясняет эту немилость вмешательством Кэдуоледера, которого, по всей вероятности, задумал наказать за его советы. Перигрин знал, что лейтенант не причинит его другу большого ущерба в тюрьме, всех обитателей которой Крэбтри может поднять на ноги своими криками; пожалуй, ему даже хотелось, чтобы Крэбтри попал в ловушку, так как это обстоятельство являлось поводом для жалобы, которая вынудила бы моряков переменить место жительства, и, стало быть, он избавился бы от их присутствия, не доставлявшего ему в настоящее время никакого удовольствия.
Все случилось так, как можно было предвидеть. Когда мизантроп вышел из комнаты Перигрина, на него напали Хэтчуей с товарищем, схватили без церемонии за шиворот и потащили к насосу, где и подвергли бы его весьма неприятному обливанию, если бы его крики не привлекли внимания обитателей, а в том числе и Перигрина. Нападавшие не отказались бы от своего намерения, если бы могли рассчитывать на победу, и оставили они свой план не раньше, чем человек десять пришли Кэдуоледеру на помощь и Перигрин с разгневанным видом не приказал своему старшему лакею убраться восвояси. Тогда только они сочли уместным изменить курс и бить отбой, а наш герой в сопровождении испуганного Кэдуоледера пошел к воротам и подал начальнику тюрьмы формальную жалобу на буянов, которых обвинил в сумасшествии, что было подтверждено двумя десятками свидетелей, видевших собственными глазами, как обидели старого джентльмена.
Начальник тюрьмы, выслушав такое заявление, письменно известил мистера Хэтчуея о необходимости очистить помещение на следующий же день, угрожая, в случае неповиновения, применить силу. Лейтенант дерзко отказался выполнить это предложение и наутро, когда он прогуливался "на просторе", был внезапно окружен констеблями, которые схватили его вместе с его товарищем и передали в руки тюремщиков, а те немедленно отпустили их на свободу и переправили их багаж через ров.
Это изгнание протекало не без упорного сопротивления со стороны преступников, которые, не будь они застигнуты врасплох, вызвали бы на бой целый Флит и наделали бы немало бед, прежде чем удалось бы с ними справиться. На прощанье лейтенант дернул выводившего его тюремщика за нос, а Пайпс, подражая столь похвальному примеру, тоже оставил о себе память, разукрасив единственный глаз своего провожатого, который, не пожелав уступить в любезном обращении, ответил на приветствие с таким жаром, что глаз Тома превратился в увеличительное стекло. Это послужило сигналом сбросить лишнюю одежду, и действительно оба в один момент обнажились до пояса. Немедленно вокруг них сомкнулись кольцом мясники с рынка; два преподобных отца в утреннем платье - из тех, что шныряют в этой части города, отыскивая желающих сочетаться браком, - объявили себя секундантами и судьями поединка, и бой начался без дальнейших проволочек. Противники не уступали друг другу в силе и ловкости, но тюремщик регулярно упражнялся в искусстве подставлять синяки; не раз он доказывал публично свою удаль и сноровку и на этой арене потерял один глаз. Его увечьем Пайпс не преминул воспользоваться. Он уже вынес несколько ощутительных ударов в висок и по челюсти и убедился в невозможности бить противника по брюху, столь искусно было оно защищено против выпадов.
Тогда он изменил тактику и, владея одинаково свободно обеими руками, начал так сильно колотить по "слепой" стороне тюремщика, что сей герой, приняв его за левшу, обратил свое внимание на угрозу с этой стороны и подставил "слепую" сторону своей физиономии правой руке Пайпса, каковая ловко нанесла ему удар под пятое ребро, после чего он без чувств упал на мостовую к ногам победителя.
Пайпса поздравил с победой не только его друг Хэтчуей, но и все окружающие, и в особенности священник, бывший его секундантом и пригласивший теперь незнакомцев в пивную по соседству, где им все так понравилось, что они решили не искать себе другого пристанища, пока им придется оставаться в городе. И, невзирая на недовольство и гнев, с коими были встречены нашим героем их старания ему услужить, они порешили упорствовать в своих добрых намерениях или, проще говоря, выручить Пикля из беды.
Пока они таким манером устраивались на новом месте и знакомились с окрестностями тюрьмы, Перигрин лишился общества Кэдуоледера, известившего его письменно о том, что он не хочет снова рисковать, посещая его, так как эти разбойники сторожат на дороге, по которой он должен идти; ему удалось узнать о переселении моряков и о гавани, в которой они пришвартовались.
Наш герой столь привык к беседам Крэбтри, отвечавшим его собственному расположению духа, что ему было очень трудно от них отказаться, когда почти все другие удовольствия оказались для него недоступными. Тем не менее он вынужден был выносить лишения, связанные с его положением, и, поскольку его товарищи по заключению пришлись ему не по вкусу, он должен был примириться с одиночеством. Отнюдь не значит, что у него не было возможности беседовать с людьми, наделенными умом и не лишенными нравственных качеств; но поведение всех без исключения не отличалось благовоспитанностью, на них был какой-то тюремный налет, приобретенный за время заключения, и это не нравилось нашему наблюдательному герою. Поэтому он избегал, насколько мог, их сборищ, не обижая тех, с кем принужден был жить, и предавался своим занятиям с усердием и упорством, в особенности после того, как возымела успех гневная филиппика, опубликованная им против виновников его несчастий.
В те часы, когда Перигрин забывал об отмщении, добросердечие не покидало его. Нужно было совсем не ведать сострадания и сочувствия, чтобы жить бок о бок с несчастными людьми и не испытывать желания облегчить их участь. Почти ежедневно ему случалось видеть прискорбные сцены, которые не могли не привлечь его внимания и не вызвать милосердных чувств. Постоянно приходилось ему знакомиться с превратностями судьбы и наблюдать картину семейного горя; до него доносились рыдания несчастной жены, которая лишилась достатка и радостной жизни и вынуждена была последовать за мужем в эту юдоль скорби и печали; перед глазами его витали образы истощенных людей, страдавших от голода и холода, и в его воображении возникали картины бесчисленных несчастий.
При таких условиях его кошелек никогда не закрывался, и сердце его всегда оставалось открытым. Не раздумывая о скудости своих средств, он был милосерден ко всем детям нищеты и приобрел известность, хотя и приятную, но отнюдь для него не выгодную. Короче говоря, его щедрость не считалась с обстоятельствами, и вскоре его средства иссякли. Он обратился к своему книгопродавцу, от которого с большим трудом получил немного денег, но скоро и они исчезли. Он сознавал свою слабость, но считал ее неизлечимой. Он предвидел, что никогда не сможет покрыть свои расходы; эта мысль глубоко запала ему в голову. Одобрение общества, которое он заслужил или мог завоевать, уже не действовало на его воображение, подобно возбудительному напитку, ставшему привычным; его здоровье пошатнулось от сидячей жизни и усердной работы; глаза его потускнели, аппетит изменил ему; бодрость его покинула; он стал меланхоличным, вялым и потерял всякую способность добывать средства к существованию. В довершение всего (что не могло способствовать облегчению его состояния) он был извещен своим адвокатом о проигрыше дела и о возложении на него судебных издержек, Но и это известие не явилось самым огорчительным; одновременно он узнал о том, что его книгопродавец объявлен банкротом, а его друг Крэбтри находится при смерти.
Все это возымело благодатное действие на Перигрина, который обладал столь странным характером, что, по мере того как несчастья сыпались на него, он становился все более надменным и непреклонным. Вместо того чтобы принять поддержку Хэтчуея, который все еще появлялся у ворот, горя желанием прийти к нему на помощь, он предпочел отказаться от всех удобств и заложил одежду одному ирландцу-ростовщику во Флите, чтобы на полученные деньги достать вещи, без которых решительно нельзя было обойтись. Постепенно все эти несчастья вызвали в нем озлобление против рода людского, а его сердцу стали столь чужды земные радости, что он уже не заботился о том, скоро ли оборвется его плачевное существование.
Хотя перед его взором неустанно мелькали картины, свидетельствующие о превратности судьбы, он никак не мог помириться с мыслью о том, чтобы жить, подобно своим товарищам по несчастью, в нищете и унижении. Если он отказался принять помощь от своих близких друзей, многим ему обязанных, то тем менее можно было думать, что он согласится принять такого рода услугу от кого-нибудь из заключенных, с которыми он познакомился. Больше чем когда-либо он остерегался быть кому-нибудь обязанным. Теперь он избегал своих прежних приятелей, чтобы не страдать от их дружеских предложений. Вообразив, будто священник пытается разузнать, есть ли у него деньги, он отказался поговорить об этом предмете и в конце концов ото всех уединился.
ГЛАВА CI
К нему приходит нежданный гость, и тучи злосчастья начинают рассеиваться
Пока он томился в этих тяжелых условиях, питая отвращение ко всему миру и к себе самому, в город прибыл капитан Гантлит, чтобы исхлопотать производство в следующий чин. Согласно горячему желанию своей жены, он решил разыскать Перигрина и примириться с ним даже в том случае, если придется принести извинения. Но он не мог получить о Перигрине никаких сведений там, куда его направили; полагая, что наш герой уехал в деревню, Гантлит занялся устройством своих дел, намереваясь возобновить поиски, когда покончит со всеми хлопотами. Он сообщил о своих притязаниях патрону, который, по его предположению, добыл ему чин капитана, за что в свое время получил ценный подарок; и теперь он льстил себя надеждой добиться цели тем же путем.
Меж тем он познакомился с одним из клерков военного ведомства; помощь этого клерка, как ему сообщили, была необходима для успеха его дела. Беседуя с этим джентльменом о своих чаяниях, он узнал, что знатная особа, которая якобы ему покровительствовала, является отнюдь не влиятельной и ничем не может помочь в его продвижении. Вместе с этим новый знакомый выразил удивление, почему капитан Гантлит не прибегнет к поддержке благородного пэра, чьему вмешательству он обязан своим последним назначением.
За этим замечанием последовало объяснение, из которого Гантлит к своему великому удивлению узнал о том, что он все время ошибался касательно своего патрона; однако он не мог угадать причину, заставившую его лордство, с которым он был незнаком, выступить в его пользу. Как бы там ни было, он счел своим долгом принести ему благодарность, а потому на следующее же утро он отправился к нему на дом, где его приняли весьма любезно и сообщили, что своим последним производством он обязан мистеру Пиклю.
Трудно описать волнение, раскаяние и чувство благодарности, охватившие Гантлита, когда тайна обнаружилась. Всплеснув руками, он с жаром воскликнул:
- Боже мой! А я так долго враждовал со своим благодетелем! Я хотел с ним помириться во что бы то ни стало еще в ту пору, когда не знал, сколь многим ему обязан, но теперь у меня не будет ни минуты покоя, пока я не выражу ему своих чувств, вызванных его самоотверженной дружбой. Я предполагаю, на основании милости, оказанной мне по его ходатайству, что ваше лордство хорошо знает мистера Пикля. И я буду счастлив, если вы мне скажете, где он находится теперь, потому что человек, с которым он когда-то жил, не мог сообщить мне о том, куда он переехал.
Вельможа, тронутый благородным самоотречением Перигрина и мягкосердечием его друга, посочувствовал горю нашего героя, сообщив Гантлиту, что тот уже давно тронулся рассудком после своего разорения, что кредиторы бросили его во Флитскую тюрьму, но жив ли он, или смерть уже избавила его от всех несчастий, его лордство не знает, ибо никогда о нем не справлялся.
Едва услыхав об этом, Годфри, вне себя от огорчения и нетерпения, попросил разрешения немедленно удалиться; затем, покинув его лордство, он снова вскочил в наемную карету и приказал везти себя прямо во Флит. Когда карета проезжала мимо рынка, он, к крайнему своему удивлению, увидел Хэтчуея и Пайпса, которые приценивались к цветной капусте у зеленного ларька; головы того и другого облекали шерстяные ночные колпаки, наполовину прикрытые шляпой, а в зубах торчали короткие трубки. Годфри очень обрадовался, увидев моряков, так как счел это счастливым предзнаменованием того, что найдет друга, и, остановив карету, окликнул лейтенанта по имени. Джек в ответ на оклик оглянулся и, узнав старого знакомого, проворно подбежал к карете. Сердечно пожимая ему руку, он сказал:
- Тысяча чертей! Как я рад, что ты очутился здесь! Теперь нам удастся выровнять судно и перевести на другой галс. Что касается до меня, то было время, когда много кораблей пыталось идти вместе со мной - на пути дружбы, хочу я сказать, и я всегда умел во время от них ускользнуть. Но этот своевольный мальчишка не повинуется ни шкотам, ни рулю и, насколько я могу судить, пойдет ко дну там, где отдал якорь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132