Член парламента, который был вовсе незнаком с этим мизантропом, услыхав, с каким презрением относятся к его словам, почувствовал смущение и досаду и, повысив голос, начал с великим жаром и волнением защищать свою правоту, присовокупляя к своим доводам красноречивые обвинения, направленные против наглости и грубости предполагаемого противника, который сидел с невыносимо хладнокровным видом, пока терпение офицера не истощилось окончательно. И тогда, к крайнему своему раздражению, он узнал о полной глухоте своего противника, который, по всей вероятности, не услышит и трубы страшного суда, если предварительно не будет исцелен его орган слуха.
ГЛАВА LXXII
Он поддерживает знакомство с мизантропом, который удостаивает его кратким рассказом о своей жизни
Перигрин остался чрезвычайно доволен этим неожиданным отпором, который был дан столь кстати, что он вряд ли мог почитать его случайным. На Кэдуоледера он смотрел как на величайшую диковинку и так ловко поддерживал знакомство со стариком, что не прошло и двух недель, как заслужил его доверие. Когда они прогуливались однажды в поле, мизантроп открылся ему в таких выражениях:
- Хотя знакомство наше непродолжительно, вы должны были заметить, что я проявляю к вам не совсем обычное доброжелательство, которое, могу вас уверить, вызвано не вашими талантами и не старанием вашим угодить мне, ибо первым я не придаю значения, а второе вижу насквозь. Но есть в вашем характере нечто, указывающее на закоренелое презрение к обществу, и, как мне известно, вы сделали несколько удачных попыток выставить одну половину его на посмешище другой. Опираясь на эту уверенность, я предлагаю вам свои советы и помощь для осуществления других проектов того же порядка; и, дабы вас убедить, что таким союзом пренебрегать не следует, я расскажу вам вкратце историю своей жизни, которая будет опубликована после моей смерти в сорока семи томах, мною самим составленных.
"Я родился милях в сорока отсюда, и родители мои, для поддержания чести древнего рода, оставили все свое состояние моему старшему брату, так что я вряд ли что-нибудь унаследовал от отца, кроме солидной дозы желчи, каковой я обязан весьма многими приключениями, которые не всегда оканчивались для меня благополучно. Восемнадцати лет от роду я был отправлен в город с рекомендательным письмом к некоему пэру, который целых семь лет ухитрялся тешить меня обещанием патента на офицерский чин; и не исключена возможность что настойчивость моя принесла бы богатые плоды, не будь я арестован и заключен в Маршелси моим квартирохозяином, на чьи средства я жил в течение трех лет, после того как отец отрекся от меня как от лентяя и бездельника. Там я провел полгода среди заключенных, не имевших никаких средств к существованию, кроме случайных подаяний, и завязал весьма полезные знакомства, которые сослужили мне службу в последующей моей беспокойной жизни.
Как только меня выпустили на основании парламентского акта об освобождении несостоятельных должников, я явился в дом своего кредитора, которого немилосердно избил дубинкой; и, не желая оставлять незаконченным то, что надлежало мне сделать, я тотчас отправился в Вестминстер-холл, где ждал, покуда не вышел мой патрон, и угостил его ударом, после которого он упал без памяти на мостовую. Но отступление мое оказалось менее удачным, чем было мне желательно. Носильщики портшезов и лакеи мгновенно окружили меня и обезоружили; я был препровожден в Ньюгет и закован в кандалы; а весьма проницательный джентльмен, председательствовавший в суде при разборе моего дела, признал меня виновным в уголовном преступлении и предрек, что я буду приговорен к заключению в Олд-Бейли. Однако его пророчество не оправдалось, ибо никто не преследовал меня судебным порядком в следующую сессию, и я был освобожден по предписанию суда. Невозможно рассказать за один день обо всех замечательных похождениях, в которых я принимал участие. Достаточно упомянуть, что я перебывал во всех тюрьмах, осужденный на всевозможные сроки. Я бежал из всех узилищ по сю сторону Темпл-Бара. Ни один бейлиф в дни моей безрассудной молодости не осмеливался привести в исполнение приказ об аресте, не имея при себе дюжины помощников; и сами судьи трепетали, когда я стоял перед ними.
Однажды меня изувечил возчик, с которым я повздорил, потому что он надо мной издевался; череп мой был рассечен ножом мясника при подобных же обстоятельствах. Меня пять раз протыкали насквозь шпагой, а пистолетная пуля лишила меня кончика левого уха. После одного из таких поединков, когда мой противник упал мертвым, у меня хватило ума бежать во Францию; а через несколько дней по прибытии моем в Париж я завязал беседу с какими-то офицерами о политике, и когда разгорелся спор, я вышел из терпенья и столь неуважительно отозвался о grand monarque О великом монархе (франц.)., что на следующее утро был посажен в Бастилию в силу lettre de cachet. Там я провел несколько месяцев, лишенный всякого общения с разумными существами, обстоятельство, не вызывавшее у меня сожалений, ибо тем больше оставалось времени для обдумывания способов отомстить тирану, который заключил меня в тюрьму, и негодяю, который донес о том, что было мною сказано в частной беседе. Но устав, наконец, от этих бесплодных размышлений, я поневоле отвлекся от мрачных своих мыслей и завязал знакомство с прилежными пауками, которые развесили в моей темнице свои искусные плетения.
Я следил за их работой с таким вниманием, что вскоре постиг тайну тканья и обогатился многими полезными наблюдениями и соображениями об этом искусстве, из коих составится весьма любопытный трактат, который я намерен завещать Королевскому обществу на благо нашей шерстяной мануфактуры, с целью скорее увековечить свое имя, чем оказать услугу родине. Ибо, слава богу, я отучился от всех подобных привязанностей и смотрю на себя как на человека, мало чем обязанного какому бы то ни было обществу. Хотя я пользовался неограниченной властью над этим длинноногим народом и присуждал награды и наказания каждому по заслугам его, однако мне начало надоедать мое положение; и однажды, когда природные мои наклонности одержали верх, подобно огню, которому долго не давали разгореться, я обратил свое негодование против моих ни в чем неповинных подданных и в одно мгновение уничтожил весь их род. Когда я занимался этим всеобщим избиением, тюремщик, приносивший мне пищу, открыл дверь и, видя меня в припадке бешенства, пожал плечами, оставил полагавшуюся мне еду и вышел, говоря: "Le pauvre diable! La tete lui tourne" Бедняга! Он рехнулся (франц.).. Как только утих мой гнев, я решил использовать эту догадку тюремного сторожа и с того дня начал притворяться сумасшедшим с таким успехом, что не прошло и трех месяцев, как меня выпустили из Бастилии и сослали на галеры, где, по их предположениям, мои телесные силы могли сослужить службу, хотя умственные способности и были расстроены. Прежде чем меня приковать цепью к веслу, мне дали в виде приветствия триста ударов бичом, чтобы сделать более покладистым, хотя я использовал все имевшиеся в моем распоряжении доводы с целью доказать, что сумасшедшим я бываю только при северо-западном ветре, а когда ветер южный, голова у меня на плечах.
Во время второго плавания, на наше счастье, нас настигла буря, и рабов расковали, чтобы они могли с большею пользою способствовать сохранению галеры и, в случае кораблекрушения, позаботиться о спасении своей жизни. Как только нас освободили, мы, завладев судном, ограбили офицеров и посадили судно на мель среди скал португальского побережья; отсюда я поспешил в Лиссабон с целью устроиться на каком-нибудь корабле, направляющемся в Англию, где, как я надеялся, дуэль моя была к тому времени забыта.
Но прежде чем был осуществлен этот план, мой злой гений завлек меня в одну компанию; и, будучи пьян, я начал излагать доктрины, касавшиеся религии, которыми кое-кто из присутствовавших был возмущен и рассержен; а на следующий день меня подняли с кровати слуги инквизиции и препроводили в тюрьму, принадлежащую этому трибуналу.
При первом допросе гнев мой был достаточно силен, чтобы поддерживать меня во время пытки, которую я вынес бестрепетно; но решимость моя ослабела, а пыл остыл немедленно, когда я узнал от товарища по тюрьме, стонавшего за перегородкой, что в скором времени предстоит auto da fe Акт веры (португальск.) - сожжение еретика на костре., вследствие чего я, по всей вероятности, буду приговорен к сожжению, если не отрекусь от своих еретических заблуждений и не подчинюсь той эпитимии, которую церковь признает нужным на меня наложить. Этот несчастный был обвинен в юдаизме, который благодаря попустительству втайне исповедовал в течение многих лет, пока не нажил состояния, привлекшего внимание церкви. Это и послужило причиной его гибели, и теперь он готовился к костру, тогда как я, отнюдь не покушаясь на венец мученика, решил уступить. Итак, когда меня вторично привели на допрос, я произнес торжественное отречение. Так как никакие мирские богатства не препятствовали моему спасению, я был принят в лоно церкви и в качестве эпитимии получил приказание идти босиком в Рим в одежде паломника.
Во время моих странствований по Испании я был задержан как шпион, покуда не добился охранной грамоты от лиссабонской инквизиции и показал такую решительность и осторожность, что после моего освобождения меня сочли подходящим человеком для занятия места тайного осведомителя при одном дворе. Принять эту должность я согласился без малейших колебаний и, получив деньги и доверительные грамоты, перевалил через Пиренеи, намереваясь отомстить испанцам за те строгости, какие испытал на себе во время заключения.
Посему, совершенно изменив свою внешность с помощью другого костюма и большого куска пластыря, закрывавшего один глаз, я нанял экипаж и появился в Болонье, выдавая себя за странствующего врача. На этом поприще я более или менее преуспевал до тех пор, пока мои слуги не скрылись ночью вместе с моим багажом, оставив меня в положении Адама. Короче говоря, я избороздил большую часть Европы как нищий паломник, священник, солдат, игрок и лекарь-шарлатан, изведал, что значит великая нужда и великое богатство, а также беспощадность судьбы со всеми ее превратностями. Я узнал, что представители рода человеческого повсюду одинаковы, что здравый смысл и честность встречаешь неизмеримо реже, чем безумие и порок, и что жизнь в лучшем случае не имеет никакой цены.
Претерпев бесчисленные трудности, опасности и унижения, я вернулся в Лондон, где в продолжение нескольких лет жил на чердаке и добывал себе ничтожное пропитание, разъезжая по улицам на пегой лошади и продавая слабительные средства; при этом я имел обыкновение обращаться с речью к черни на ломаном английском языке, притворяясь, будто я врач из Верхней Германии.
Наконец, умер мой дядя, после смерти которого я унаследовал состояние, приносившее триста фунтов годового дохода, хотя при жизни он не расстался бы и с шестью пенсами, чтобы спасти мою душу и тело от погибели.
Теперь я появляюсь в свете не в качестве члена общества и не в качестве так называемого социального животного, но только как зритель, который забавляется гримасами паяца и услаждает свой сплин, созерцая ссоры своих врагов. С целью предаваться этой склонности без всяких помех, опасностей и необходимости принимать участие в беседе я притворяюсь глухим - уловка, благодаря которой я не только избегаю всех распрей с их последствиями, но и держу в своих руках тысячу маленьких секретов, о которых ежедневно шепчутся в моем присутствии, не подозревая, что их подслушивают. Вы видели, как я обошелся в тот день с этим жалким политиком у миледи Плозебл. Тот же метод я применяю к сумасшедшим тори, к фанатикам-вигам, к кислым высокомерным педантам, раздражительным критикам, хвастливым трусам, пресмыкающимся ничтожествам, наглым сводникам, лукавым шулерам и всем прочим разновидностям негодяев и глупцов, которыми изобилует королевство.
Благодаря своему общественному положению и репутации я имею свободный доступ ко многим леди, среди коих заслужил прозвище "скандальная хроника". Покуда я не нарушаю молчания меня считают не чем иным, как скамеечкой для ног или креслом, и леди в моем присутствии беседуют, забывая о всякой сдержанности, и услаждают мой слух удивительными сообщениями, которые - буде я захочу доставить миру это удовольствие - явили бы любопытный образчик секретных историй и дали бы совершенно иное представление о людях, резко отличное от общепринятого.
Теперь вы можете убедиться, молодой джентльмен, что в моей власти стать неоценимым сообщником и что в ваших интересах - заслужить мое доверие".
Тут мизантроп оборвал свою речь, желая ознакомиться с мнением нашего героя, который согласился на этот союз с величайшим восторгом и удивлением; и как только договор был заключен, мистер Крэбтри начал исполнять, его условия, сообщая тысячу восхитительных секретов, обладание коими сулило Перигрину бесчисленные удовольствия и наслаждения. С помощью такого союзника, в котором он видел кольцо Гигеса, Перигрин предвкушал возможность проникнуть не только в спальни, но даже в сокровенные мысли представительниц женского пола. С целью отвратить подозрения они условились поносить друг друга на людях и являться тайком на место свидания, чтобы делиться своими открытиями и договариваться относительно дальнейшего образа действий.
Получив письмо лейтенанта Хэтчуея, уведомлявшего о том, что жизнь коммодора находится в опасности, Перигрин поспешно распрощался со своими друзьями и немедленно отбыл в крепость.
ГЛАВА LXXIII
Перигрин приезжает в крепость, где выслушивает последние наставления коммодора Траньона, который на следующий день испускает дух; его тело предают земле, соблюдая его последнюю волю. - Кое-кто из окрестных джентльменов делает бесплодную попытку наладить отношения между мистером Гемэлиелом Пиклем и его старшим сыном
Около четырех часов утра наш герой прибыл в крепость, где застал великодушного своего дядю при смерти;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132