В течение нескольких дней наш герой обрел прежний свой вид, энергию и бодрость; снова он стал появляться на людях и участвовать в тюремных развлечениях, а вскоре получил свои деньги, данные под заклад груза, вместе с процентами, что в общей сложности принесло ему тысячу сто фунтов. Обладание такой суммой помогало сохранять хорошее расположение духа, но вместе с этим ставило его в тупик. Он полагал, что ему как человеку чести следовало бы употребить большую часть этой суммы на уплату долга, который принес ему столько страданий; но, с другой стороны, он считал свое обязательство погашенным благодаря предательскому поведению кредитора, причинившего ему в десять раз больше вреда; размышляя таким образом, он стал подумывать о том, не бежать ли ему из тюрьмы и не переехать ли с остатками своего состояния в другую страну, где он мог бы использовать эти деньги с большей для себя выгодой.
Оба эти плана связаны были с такими затруднениями, что он никак не мог остановиться на одном из них и временно вложил тысячу фунтов в акции, проценты с которых вместе с его заработком могли, по его мнению, с избытком покрыть его расходы в тюрьме впредь до того момента, когда можно будет найти другое решение. Гантлит все еще настаивал на том, чтобы Перигрин разрешил ему выкупить у Глинома его векселя, и уговаривал купить патент на офицерский чин, заплатив за него из той суммы, какую ему удалось вернуть. Лейтенант же утверждал, что освобождение его родственника Пикля является его привилегией, потому что он, лейтенант, получил достаточную сумму денег от тетки Перигрина, каковые деньги в сущности должны были бы принадлежать нашему герою, которому он обязан не только пользованием обстановкой в доме, но и самим домом, где он нашел себе пристанище; правда, он составил завещание в пользу Перигрина, но не видать ему покоя до той поры, пока тот остается в заключении, лишенный всех жизненных удобств.
Кэдуоледер, участвовавший в их совещании и хорошо знакомый с непреклонным нравом нашего героя, убедившись в нежелании его быть обязанным кому бы то ни было, внес предложение, чтобы мистер Хэтчуей купил крепость с прилегающими участками; даже при скромной оценке этого имущества вырученной суммы с избытком хватило бы для уплаты долгов. Если рабская субординация в армии не соблазняет Перигрина, то он мог бы в таком случае купить солидную ренту и уехать в деревню, где пользовался бы полной независимостью и развлекался бы изучением нелепых представителей человеческой породы.
Этот план казался Перигрину менее неприятным, чем все другие; лейтенант объявил о своем согласии немедленно выполнить то, что на него возлагалось, но Гантлит был крайне огорчен тем обстоятельством, что помощь его оказалась ненужной, и энергически восстал против отъезда в деревню, так как, по его мнению, этот отъезд разрушит светлые надежды Перигрина на будущую славу и удачу и заставит его похоронить свою молодость и таланты в уединении и безвестности. Эти пылкие возражения Гантлита удержали нашего героя от принятия немедленного решения, коему препятствовало также и его нежелание расстаться на каких бы то ни было условиях с крепостью, ибо он считал ее частью наследства, которым не мог распоряжаться, не оскорбляя памяти покойного коммодора.
ГЛАВА CIII
Он завязывает весьма увлекательную переписку, которую прерывает неожиданное событие
В то время как обсуждалось это дело, капитан сообщил ему, между прочим, что в город приехала Эмилия, которая расспрашивала о мистере Пикле с тревогой, обнаруживавшей ее осведомленность о постигшем его несчастье; а посему Гантлит желал бы знать, может ли он рассказать ей о положении Перигрина, если она снова станет расспрашивать об этом предмете, который он ловко обошел молчанием в первый раз.
Это доказательство или, вернее, признак ее расположения возымел могущественное действие на сердце Перигрина, коим, мгновенно овладело смятение, которое часто бывает вызвано любовью, несчастливо закончившейся. Он заявил, что унижения его все равно не скроешь, а потому он не видит оснований для того, чтобы лишать себя ее сострадания, раз он уже утратил ее любовь, и попросил Годфри передать сестре низкий поклон от влюбленного в нее и пришедшего в отчаяние человека.
Но, невзирая на его заявление о том, что надежд у него нет, в его воображении роились картины более приятные. Предложение Крэбтри пустило глубокие корни, и он не переставал мечтать о пастушеской идиллии в объятиях прелестной жены вдали от блестящего света, который он теперь ненавидел и презирал. Он тешил свое воображение надеждой на возможность обеспечить ее при помощи скромной ренты, которую он мог бы приобрести, и тех денег, какие он будет зарабатывать в часы досуга; а в дружбе лейтенанта, назначившего его своим наследником, он видел залог обеспечения будущей семьи. Он даже распределял свои часы между необходимыми светскими обязанностями, домашними радостями и развлечениями деревенской жизни и проводил ночь в грезах о своей очаровательной жене, то прогуливаясь с нею вдоль заросших осокою берегов какого-нибудь прозрачного ручья, то подрезая виноградные лозы, то, наконец, беседуя с ней в тенистой роще, которую он сам насадил.
Впрочем, все это было лишь призрачной мечтой, и он прекрасно знал, что она несбыточна, - не потому, что такое счастье казалось ему недосягаемым для человека, находящегося в тех условиях, в каких он находился, но потому, что он ни за что не унизился бы до такого предложения, так как этот план, быть может, не отвечал интересам Эмилии или мог встретить отказ этой леди, отвергнувшей его искательства, когда он был в зените фортуны.
Пока он развлекался приятными мечтаниями, произошло неожиданное событие, близко коснувшееся Эмилии и ее брата. Их дядюшке, больному водянкой, сделали прокол, и он умер через два дня после операции, оставив по завещанию пять тысяч фунтов своему племяннику и сумму вдвое большую племяннице, которая пользовалась его особым расположением.
Если до этого события наш герой считал, что свою любовь к Эмилии он должен задушить во что бы то ни стало, то теперь полученное ею состояние твердо убедило его в этом, и он решил гнать от себя все мысли, какие могли бы вдохнуть в него надежду.
Однажды, после короткого вступления, Годфри вручил ему письмо, адресованное мистеру Пиклю; как только юноша увидел почерк Эмилии, его щеки залились румянцем, и он задрожал от волнения. Ибо он сразу догадался о содержании письма, которое поцеловал с великой почтительностью, и нимало не удивился, прочтя следующее:
"Сэр, я принесла достаточную жертву своей репутации, до сей поры притворяясь, будто не забыла той обиды, воспоминание о которой давно уже выбросила из головы; и если недавняя счастливая перемена в моем положении дает мне возможность, не опасаясь осуждения или подозрения в корыстных намерениях, заявить о своих искренних чувствах, я пользуюсь случаем сообщить, что, если я и в настоящее время занимаю в вашем сердце место, которое - льщу себя надеждой - я когда-то занимала, я готова сделать первый шаг к примирению и уже поручила моему брату содействовать этому ради вашей простившей вам
Эмилии".
Пикль горячо поцеловал подпись, упал на колени и, подняв глаза к небу, восторженно воскликнул:
- Хвала небесам! Я не ошибся в этой благородной девушке! Я верил, что ей свойственны самые прекрасные чувства, а теперь она дает мне доказательства своего великодушия. Да поразит меня небо самыми острыми стрелами мщения, если я не питаю к Эмилии беспредельной любви! Но, как бы ни была она мила и очаровательна, я твердо решил пожертвовать любовью ради своей чести, хотя бы мне пришлось погибнуть! И я отказываюсь от того, что при иных обстоятельствах я не уступил бы ни за какие блага в мире!
Эта декларация была не столько неожиданна, сколько неприятна для Гантлита, заметившего, что его честь не имеет отношения к делу, так как он уже обнаружил свое великодушие в неоднократных предложениях положить все свое состояние к ногам Эмилии в те времена, когда никто не мог обвинить его в корысти; но, отвергая теперь ее предложение, он дает обществу право сказать, что гордость его вздорна, а упрямство непомерно; Эмилия же будет иметь все основания считать, что либо его любовь к ней притворна, либо угасает.
В ответ на это Пикль заявил, что он давно уже перестал уважать мнение общества, а относительно Эмилии он не сомневается в ее тайном согласии с его доводами, почему она и воздаст должное чистоте его намерений.
Всегда было нелегко отвратить нашего героя от его замыслов, но со дня заключения в тюрьму его упорство стало почти неодолимым. Капитан, не поскупившись на уверения, что счастье его сестры поставлено на карту, что мать одобрила предпринятые ею шаги и сам он будет очень огорчен решением Перигрина, отказался от попытки повлиять на него новыми доводами, которые послужили бы только к укреплению его намерения, и взялся передать такой ответ на письмо Эмилии:
"Сударыня! Я всегда готов доказать на деле, что благоговею перед вашими добродетелями и люблю вас больше жизни. Но теперь моя очередь принести жертву во имя чести. Такова уж моя суровая судьба, что ради воздаяния должного вашему благородству я отказываюсь извлечь выгоду из вашей снисходительности. Сударыня, я обречен быть несчастным и вечно томиться по обладанию драгоценностью, которой не могу наслаждаться, хотя она мне теперь и предложена. Нет слов, чтобы выразить боль, разрывающую мне сердце, когда я сообщаю вам о своем роковом отказе, но я взываю к вашим нежным чувствам, которые могут оценить мои страдания и, вне сомнения, воздадут должное самоотречению вашего несчастного
П. Пикля".
Эмилия, зная о щепетильности и гордости нашего героя, угадала содержание письма, прежде чем оно попало к ней в руки; но она не отчаивалась в успехе и не отказывалась от достижения своей цели, которая состояла не в чем ином, как в брачном союзе с тем, кого она полюбила навеки. Веря в его благородство и не сомневаясь в том, что страсть их, взаимна, она постепенно втянула его в переписку, в то же время пытаясь опровергнуть доводы, лежавшие в основе его отказа; и, несомненно, наш герой испытывал немалую радость от такого восхитительного общения, благодаря коему он все больше удивлялся остроте ее ума и тонкости ее суждений.
Размышления об этих совершенствах не только укрепляли ее власть над ним, но и способствовали тому, что он изощрялся в доводах, которые помогли бы ему продолжать состязание; немало тонких аргументов приведено было обеими сторонами в связи с предметом, нами упомянутым, и ни один из них не признал себя побежденным, пока, наконец, она не стала отчаиваться в том, что ей удастся его убедить с помощью доводов; и потому она решила возложить все свои упования на безграничную его любовь, отнюдь не уменьшившуюся благодаря ее письмам.
С этой целью она предложила встретиться с ним, объясняя свое желание тем, что невозможно изложить все соображения в коротком письме, а Годфри обещал взять Перигрина на поруки на один день. Но, зная о ее власти над ним, Перигрин не доверял себе в ее присутствии, хотя сердце его и трепетало от пылкого желания увидеть, что в ее прекрасных глазах уже угасло негодование, которым так долго они горели, и насладиться нежным примирением.
Природа не смогла бы устоять против столь могущественного влияния, если бы такое упорство не льстило его гордыне и своенравной его натуре. Он считал это состязание весьма оригинальным и упорствовал, ибо был уверен, что встретит милостивый прием, если ему вздумается признать себя побежденным. Возможно, что он проиграл бы благодаря своему упрямству. Любая молодая леди, обладающая достоинствами Эмилии и ее состоянием, не устояла бы против соблазнов, которым немногие женщины могут сопротивляться. Она могла бы неправильно истолковать некоторые его замечания или почувствовать себя обиженной каким-нибудь необдуманным выражением в его письме. Ей могло надоесть его странное упорство, которое в конце концов она могла объяснить глупостью, неучтивостью или равнодушием. Наконец, вместо того чтобы тратить понапрасну свои лучшие годы на попытки преодолеть гордость своевольного чудака, она могла внять голосу какого-нибудь поклонника, обладающего достоинствами, которые заслуживали ее уважения и любви.
Но, по воле судьбы, все эти возможности были предотвращены событием, сопровождавшимся обстоятельствами более знаменательными, чем те, какие мы излагали до сей поры.
Однажды рано утром Пайпс был разбужен курьером, присланным из деревни мистером Клевером с пакетом для лейтенанта и прибывшим в Лондон накануне, вечером; но так как в городе ему пришлось разузнавать, где проживает Джек, то во Флит он явился, когда ворота были уже заперты; хотя он и сказал тюремщикам, что поручение у него крайне важное, но они его не впустили, почему он и должен был ждать до рассвета, когда, наконец, после настойчивых его просьб ему разрешили войти.
Вскрыв пакет, Хэтчуей нашел письмо, адресованное Перигрину с настоятельной просьбой передать его, не медля ни минуты, нашему герою. Не ведая причины этого странного приказа, Джек решил, что миссис Кловер находится при смерти и хочет попрощаться с братом. Эта нелепая догадка столь подействовала на его воображение, что, одевшись и поспешая к нашему герою, он мысленно проклинал глупость мужа, приславшего такое неприятное известие Перигрину - человеку, столь нетерпеливому да к тому же удрученному своим тяжелым, положением.
Эти соображения побудили бы его утаить письмо, если бы он не боялся своего раздражительного друга, к которому обратился со следующими словами, передавая письмо:
- Что до меня, то, быть может, мне знакома любовь не меньше, чем всякому другому, но когда моя супруга рассталась со мной, я перенес эту потерю, как подобает англичанину и христианину. А Кловер не лучше, чем пресноводные моряки, которые не ведают, как идти против течения невзгод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132