https://wodolei.ru/catalog/vanny/s_gidromassazhem/
Побуждаемый такими мыслями, он как-то вечером отправился вместе со своим дядей в клуб и был представлен своему отцу, прежде чем тому успели намекнуть о его приходе.
Мистер Гемэлиел никогда не бывал так смущен, как при этой встрече. Его собственный нрав не допустил бы его до такого поступка, который мог вызвать хоть малейшее волнение или помешать его вечернему увеселению; но в такой мере был он запугай своей женой, что не смел потакать миролюбивым своим наклонностям, и, как я уже сказал, он относился к сыну безучастно. Терзаемый, таким образом, противоречивыми побуждениями, когда Пери был ему представлен, он сидел молчаливый и сосредоточенный, словно не слышал или не хотел слышать его приветствия; а когда юноша, трогательно просивший объяснить, чем вызвал он его неудовольствие, заставил его высказаться, он отвечал с раздражением:
- Послушай, дитя мое, чего ты от меня хочешь? Твоя мать тебя терпеть не может.
- Если моя мать так жестока... я не хочу называть это чудовищным, сказал Перигрин, и слезы негодования брызнули у него из глаз, - если она так жестока, что гонит меня и лишает своей любви без всякой к тому причины, то, надеюсь, вы не будете в такой мере несправедливым, чтобы разделить ее ужасное предубеждение.
Прежде чем мистер Пикль успел ответить на этот упрек, к которому он был вовсе неподготовлен, коммодор вмешался и поддержал протест своего любимца, заявив мистеру Гемэлиелу, что ему стыдно видеть мужчину, пришпиленного столь жалким образом к юбке жены.
- Что касается до меня, - сказал он, повышая голос и принимая важную и повелительную осанку, - то, прежде чем я допущу, чтобы мною при всякой погоде управляла женщина, я подниму такой ураган над ее головой, что...
Тут его прервал мистер Хэтчуей, вытянув шею по направлению к двери, в позе человека прислушивающегося, и воскликнул:
- Эй! А вот и ваша супруга собирается нанести нам визит!
Выражение лица Траньона изменилось в одну секунду. Страх и смущение отразились на его физиономии; голос его, звучавший оглушительно, понизился до шепота: "Я уверен, что вы ошибаетесь, Джек", - и в крайнем замешательстве он вытер пот, выступивший у него на лбу при этой ложной тревоге. Лейтенант, наказав его, таким образом, за произнесенную им хвастливую речь, сказал с лукавой усмешкой, что был введен в заблуждение скрипом наружной двери, который он принял за голос миссис Траньон, и попросил его продолжать свои увещания, обращенные к мистеру Пиклю. Нельзя отрицать, что такая заносчивость была не к лицу Траньону, который так же подчинялся власти своей жены, как и тот, чью слабость он осмелился осуждать; разница была лишь в темпераментах - покорность Траньона напоминала покорность медведя, прерываемую припадками раздражительности и бешенства, тогда как Пикль нес ярмо, как бык, не выражая досады. Не чудо, стало быть, что эта лень, эта медлительность, эта вялость сделали Гемэлиела неспособным противостоять доводам и назойливости его друзей, которым он в конце концов уступил. Он согласился со справедливостью их замечаний и, взяв сына за обе руки, обещал не отказывать ему впредь в своей любви и отцовском покровительстве.
Но это похвальное решение оказалось непрочным. Миссис Пикль, все еще не доверяя его стойкости и ревнуя к знакомству с коммодором, неизменно расспрашивала его каждый вечер о разговорах, какие велись в клубе, и приноравливала свои наставления к получаемым ею сведениям. Итак, не успел он спокойно лечь в постель - эту академию, в которой все достойные жены читают свои лекции, - как начался допрос, и она моментально заметила что-то уклончивое и двусмысленное в ответах своего супруга. Возбужденная этим открытием, она использовала свое влияние и сноровку с таким успехом, что он открыл все подробности встречи и, выдержав весьма суровую головомойку за свое простодушие и неразумие, унизился до такой степени, что обещал взять назад на следующий же день уступки, им сделанные, и навеки отречься от недостойного объекта ее отвращения. Это обещание было выполнено в письме коммодору, которое она сама продиктовала в таких выражениях:
"Сэр, так как вчера вечером было оказано давление на мой добродушный нрав, то меня убедили не лишать поддержки и обещать неведомо что этому порочному юноше, чьим родителем я имею несчастье быть; прошу вас заметить, что я отказываюсь от всякой поддержки и обещаний и отныне никогда не буду считать своим другом того, кто в данном случае будет ходатайствовать перед вашим, сэр, и т. д.
Гем. Пиклем".
ГЛАВА XXI
Траньон взбешен поведением Пикля. - Перигрин обижен несправедливостью матери, которой он изъясняет свои чувства в письме. - Поступает в Оксфордский университет, где рекомендует себя как юноша с предприимчивым умом
Безгранично было бешенство, которое овладело Траньоном после этого нелепого отречения. Он разорвал письмо своими деснами, ибо зубов у него вовсе не было, плевался с яростными гримасами в знак того презрения, какое он питает к автору, которого он не только посылал к черту, как вшивого, шелудивого, гнусного, подлого, трусливого, неотесанного дурня, но и решил вызвать на поединок огнем и мечом; однако он отказался от этой крайней меры и был умиротворен вмешательством и советом лейтенанта и мистера Джолтера, которые объяснили, что письмо является результатом немощи бедного парня, вследствие чего он заслуживает скорее жалости, чем злобы, и обратили его негодование на жену, которую Траньон и поносил соответствующим образом. Да и сам Перигрин не мог отнестись терпимо к этой оскорбительной декларации, о природе коей он узнал от Хэтчуея, после чего, возмущенный и пораженный, удалился немедленно в свою комнату и в порыве гнева сочинил следующее послание, которое было немедленно препровождено его матери:
"Сударыня, если бы природа сделала меня страшилищем с виду и наделила душой, столь же порочной, сколь омерзительно было бы мое тело, я пользовался бы, по-видимому, особыми знаками вашей любви и одобрения, ибо вы преследовали меня с таким противоестественным отвращением, не имея к тому никаких видимых оснований, кроме того, что я так резко отличаюсь и по внешности и по нраву от этого уродливого мальчишки, который является предметом вашей нежности и забот. Если только при таких условиях я могу добиться вашей милости, молю бога, чтобы вы, сударыня, никогда не перестали ненавидеть вашего глубоко оскорбленного сына
Перигрина Пикля".
Это письмо, которое нельзя оправдать ничем, кроме вспыльчивости и неопытности, произвело на его мать впечатление, какое легко можно предугадать. Она была разгневана до бешенства, хотя в то же время рассматривала письмо как результат исключительной злобы миссис Траньон и растолковала его своему супругу как оскорбление, на которое честь обязывает его ответить разрывом всяких сношений с коммодором и его семейством. Это была горькая пилюля для Гемэлиела, который за долгие годы до такой степени привык к обществу Траньона, что отказаться внезапно от посещения клуба было для него не легче, чем расстаться с рукой или ногой. Посему он осмелился заявить о невозможности для него последовать ее совету и просил, чтобы ему хотя бы разрешили порвать сношения постепенно, уверяя, что он приложит старания удовлетворить ее желание.
Тем временем шли приготовления к отъезду Перигрина в университет, и через несколько дней он уехал, на семнадцатом году жизни, в сопровождении тех же спутников, какие жили с ним в Винчестере. Дядя дал ему строгий наказ избегать компании легкомысленных женщин, заниматься науками, извещать его о своем здоровье как можно чаще, когда у него будет свободное время для письма, и определил ему на жизнь пятьсот фунтов в год, считая и жалование его гувернеру, что составляло одну пятую всей суммы. Сердце нашего молодого джентльмена возрадовалось, предвкушая, как он заживет на такую щедрую ежегодную ренту, распоряжение коей было доверено его осмотрительности; и он тешил свое воображение приятнейшими мечтами во время путешествия в Оксфорд, которое совершил в два дня. Здесь, будучи представлен главе колледжа, которому его рекомендовали, обеспечен прекрасным помещением, занесен в книги, как джентльмен-коммонер, и отдан под наблюдение рассудительного тьютора, он, вместо того чтобы вернуться к изучению греческого и латыни, в коих почитал себя уже достаточно сведущим, возобновил знакомство кое с кем из своих старых школьных товарищей, которые находились в таком же положении, и был ими посвящен во все модные увеселения этого города.
Вскоре он обратил на себя внимание своею предприимчивостью и остроумием, которые в такой мере пришлись по вкусу университетским щеголям, что он был принят членом их корпорации и в весьма короткий срок стал самой заметной фигурой во всем братстве; однако он отнюдь не чванился своей способностью выкурить наибольшее количество трубок или выпить элю больше, чем кто бы то ни было; такие достижения были слишком грубы, чтобы пленить его утонченное тщеславие. Он гордился своим умением добродушно высмеять кого-нибудь, своим умом и вкусом, своими познаниями и талантом вести интригу. Да и экскурсии свои он не ограничивал окрестными деревушками, которые обычно посещаются студентами раз в неделю ради плотских утех. Он держал своих лошадей, разъезжал по всему графству во время увеселительных прогулок, присутствовал на всех скачках на расстоянии пятидесяти миль от Оксфорда и частенько наезжал в Лондон, где иной раз проводил инкогнито большую часть учебного времени.
Университетские правила были слишком строги для юноши с таким живым темпераментом, и потому он со временем свел знакомство с проктором. Но всех выговоров, какие он выслушивал, было недостаточно, чтобы умерить его разбег; он посещал таверны и кофейни, проказничал по ночам на улицах, оскорблял своих товарищей-студентов из разряда трезвых и миролюбивых; даже тьюторы не были избавлены от его насмешек; он издевался над университетским начальством и пренебрегал всеми правилами дисциплины колледжа.
Тщетно пытались бороться с его проделками наложением штрафов; он был щедр до расточительности и поэтому платил не возражая. Трижды влезал он в окно торговца, с чьей дочерью была у него любовная интрига; и столько же раз принужден был искать спасения, стремительно выпрыгивая из окна, а как-то ночью едва не пал жертвой засады, устроенной отцом, но верный оруженосец Пайпс вступился за него и мужественно спас от дубинок.
В разгар этих увеселений мистер Джолтер, видя, что его увещания безрезультатны, а авторитет окончательно подорван, попробовал отучить своего питомца от сумасбродных выходок, заняв его внимание каким-нибудь более похвальным делом. С этою целью он ввел его в клуб политиков, которые приняли его со всеми знаками уважения, приспособились больше, чем он мог надеяться, к его веселому нраву и, обсуждая проекты преобразования государства, пили с таким усердием за осуществление своих планов, что патриотические их заботы были совершенно затоплены.
Перигрин, хотя и не мог одобрить их доктрину, однако решил присоединиться на время к их компании, ибо нашел обильную пищу для насмешек в нравах этих упрямых энтузиастов. У них вошло в привычку на полуночных собраниях поглощать такие порции вдохновения, что их мистерии обычно заканчивались на манер вакхических оргий, и они редко бывали способны поддерживать тот торжественный декорум, который, по характеру своих обязанностей, большинство из них должно было соблюдать. А так как сатирический нрав Перигрина получал наибольшее удовлетворение, когда ему представлялась возможность поставить в дурацкое положение степенных людей, то он устроил жестокую ловушку для своих новых приятелей, которая возымела следующий эффект. Во время одного из их вечерних совещаний он так развеселил всех собравшихся удачными шутками, порожденными его остроумием и умышленно направленными против их политических противников, что к десяти часам они все готовы были принять любое нелепое предложение. По его совету они разбили стаканы, пили за здоровье из своих башмаков, шляп и находившихся перед ними подсвечников, стоя иной раз одной ногой на стуле и опираясь коленом на край стола, а когда не могли дольше выстоять в этой позе, опускались голым задом на холодный пол. Они кричали "ура", горланили, плясали и пели и, короче, были доведены до такой степени опьянения, что, когда Перигрин предложил им сжечь их парики, затея была немедленно одобрена, и все до единого выполнили это задание. Их башмаки и шляпы подверглись той же участи благодаря такому же подстрекательству; и в этом виде он вывел их на улицу, где они решили, что каждый встречный должен разделить их политическое кредо и провозгласить лозунг их партии. При осуществлении этого плана они встретили более серьезное сопротивление, чем ожидали; им противопоставили аргументы, которые они не так-то легко могли опровергнуть; носы у одних и глаза у других в весьма короткий срок были отмечены знаками упорных дебатов. Их руководитель, втянув, наконец, весь отряд в драку с другим эскадроном, находившимся примерно в таком же состоянии, преспокойно улизнул и отправился домой, предвидя, что его спутники вскоре будут удостоены внимания своего начальства. И он не ошибся в своем предположении: проктор, совершая обычный обход, случайно наткнулся на эту свалку и, воспользовавшись своим авторитетом, нашел средства прекратить беспорядок. Он запомнил их имена и отправил буянов по домам, немало скандализованный поведением кое-кого из них, чьей обязанностью и долгом было подавать совсем иные примеры юношам, порученным их заботам и руководству.
Около полуночи Пайпс, который имел приказ находиться поблизости и следить за Джолтером, притащил домой на спине этого злосчастного гувернера, тогда как Перигрин заранее обеспечил ему доступ в колледж; оказалось, что, помимо синяков, гувернер получил две оплеухи, которые на утро обнаружились в виде черных кругов, окаймлявших оба глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Мистер Гемэлиел никогда не бывал так смущен, как при этой встрече. Его собственный нрав не допустил бы его до такого поступка, который мог вызвать хоть малейшее волнение или помешать его вечернему увеселению; но в такой мере был он запугай своей женой, что не смел потакать миролюбивым своим наклонностям, и, как я уже сказал, он относился к сыну безучастно. Терзаемый, таким образом, противоречивыми побуждениями, когда Пери был ему представлен, он сидел молчаливый и сосредоточенный, словно не слышал или не хотел слышать его приветствия; а когда юноша, трогательно просивший объяснить, чем вызвал он его неудовольствие, заставил его высказаться, он отвечал с раздражением:
- Послушай, дитя мое, чего ты от меня хочешь? Твоя мать тебя терпеть не может.
- Если моя мать так жестока... я не хочу называть это чудовищным, сказал Перигрин, и слезы негодования брызнули у него из глаз, - если она так жестока, что гонит меня и лишает своей любви без всякой к тому причины, то, надеюсь, вы не будете в такой мере несправедливым, чтобы разделить ее ужасное предубеждение.
Прежде чем мистер Пикль успел ответить на этот упрек, к которому он был вовсе неподготовлен, коммодор вмешался и поддержал протест своего любимца, заявив мистеру Гемэлиелу, что ему стыдно видеть мужчину, пришпиленного столь жалким образом к юбке жены.
- Что касается до меня, - сказал он, повышая голос и принимая важную и повелительную осанку, - то, прежде чем я допущу, чтобы мною при всякой погоде управляла женщина, я подниму такой ураган над ее головой, что...
Тут его прервал мистер Хэтчуей, вытянув шею по направлению к двери, в позе человека прислушивающегося, и воскликнул:
- Эй! А вот и ваша супруга собирается нанести нам визит!
Выражение лица Траньона изменилось в одну секунду. Страх и смущение отразились на его физиономии; голос его, звучавший оглушительно, понизился до шепота: "Я уверен, что вы ошибаетесь, Джек", - и в крайнем замешательстве он вытер пот, выступивший у него на лбу при этой ложной тревоге. Лейтенант, наказав его, таким образом, за произнесенную им хвастливую речь, сказал с лукавой усмешкой, что был введен в заблуждение скрипом наружной двери, который он принял за голос миссис Траньон, и попросил его продолжать свои увещания, обращенные к мистеру Пиклю. Нельзя отрицать, что такая заносчивость была не к лицу Траньону, который так же подчинялся власти своей жены, как и тот, чью слабость он осмелился осуждать; разница была лишь в темпераментах - покорность Траньона напоминала покорность медведя, прерываемую припадками раздражительности и бешенства, тогда как Пикль нес ярмо, как бык, не выражая досады. Не чудо, стало быть, что эта лень, эта медлительность, эта вялость сделали Гемэлиела неспособным противостоять доводам и назойливости его друзей, которым он в конце концов уступил. Он согласился со справедливостью их замечаний и, взяв сына за обе руки, обещал не отказывать ему впредь в своей любви и отцовском покровительстве.
Но это похвальное решение оказалось непрочным. Миссис Пикль, все еще не доверяя его стойкости и ревнуя к знакомству с коммодором, неизменно расспрашивала его каждый вечер о разговорах, какие велись в клубе, и приноравливала свои наставления к получаемым ею сведениям. Итак, не успел он спокойно лечь в постель - эту академию, в которой все достойные жены читают свои лекции, - как начался допрос, и она моментально заметила что-то уклончивое и двусмысленное в ответах своего супруга. Возбужденная этим открытием, она использовала свое влияние и сноровку с таким успехом, что он открыл все подробности встречи и, выдержав весьма суровую головомойку за свое простодушие и неразумие, унизился до такой степени, что обещал взять назад на следующий же день уступки, им сделанные, и навеки отречься от недостойного объекта ее отвращения. Это обещание было выполнено в письме коммодору, которое она сама продиктовала в таких выражениях:
"Сэр, так как вчера вечером было оказано давление на мой добродушный нрав, то меня убедили не лишать поддержки и обещать неведомо что этому порочному юноше, чьим родителем я имею несчастье быть; прошу вас заметить, что я отказываюсь от всякой поддержки и обещаний и отныне никогда не буду считать своим другом того, кто в данном случае будет ходатайствовать перед вашим, сэр, и т. д.
Гем. Пиклем".
ГЛАВА XXI
Траньон взбешен поведением Пикля. - Перигрин обижен несправедливостью матери, которой он изъясняет свои чувства в письме. - Поступает в Оксфордский университет, где рекомендует себя как юноша с предприимчивым умом
Безгранично было бешенство, которое овладело Траньоном после этого нелепого отречения. Он разорвал письмо своими деснами, ибо зубов у него вовсе не было, плевался с яростными гримасами в знак того презрения, какое он питает к автору, которого он не только посылал к черту, как вшивого, шелудивого, гнусного, подлого, трусливого, неотесанного дурня, но и решил вызвать на поединок огнем и мечом; однако он отказался от этой крайней меры и был умиротворен вмешательством и советом лейтенанта и мистера Джолтера, которые объяснили, что письмо является результатом немощи бедного парня, вследствие чего он заслуживает скорее жалости, чем злобы, и обратили его негодование на жену, которую Траньон и поносил соответствующим образом. Да и сам Перигрин не мог отнестись терпимо к этой оскорбительной декларации, о природе коей он узнал от Хэтчуея, после чего, возмущенный и пораженный, удалился немедленно в свою комнату и в порыве гнева сочинил следующее послание, которое было немедленно препровождено его матери:
"Сударыня, если бы природа сделала меня страшилищем с виду и наделила душой, столь же порочной, сколь омерзительно было бы мое тело, я пользовался бы, по-видимому, особыми знаками вашей любви и одобрения, ибо вы преследовали меня с таким противоестественным отвращением, не имея к тому никаких видимых оснований, кроме того, что я так резко отличаюсь и по внешности и по нраву от этого уродливого мальчишки, который является предметом вашей нежности и забот. Если только при таких условиях я могу добиться вашей милости, молю бога, чтобы вы, сударыня, никогда не перестали ненавидеть вашего глубоко оскорбленного сына
Перигрина Пикля".
Это письмо, которое нельзя оправдать ничем, кроме вспыльчивости и неопытности, произвело на его мать впечатление, какое легко можно предугадать. Она была разгневана до бешенства, хотя в то же время рассматривала письмо как результат исключительной злобы миссис Траньон и растолковала его своему супругу как оскорбление, на которое честь обязывает его ответить разрывом всяких сношений с коммодором и его семейством. Это была горькая пилюля для Гемэлиела, который за долгие годы до такой степени привык к обществу Траньона, что отказаться внезапно от посещения клуба было для него не легче, чем расстаться с рукой или ногой. Посему он осмелился заявить о невозможности для него последовать ее совету и просил, чтобы ему хотя бы разрешили порвать сношения постепенно, уверяя, что он приложит старания удовлетворить ее желание.
Тем временем шли приготовления к отъезду Перигрина в университет, и через несколько дней он уехал, на семнадцатом году жизни, в сопровождении тех же спутников, какие жили с ним в Винчестере. Дядя дал ему строгий наказ избегать компании легкомысленных женщин, заниматься науками, извещать его о своем здоровье как можно чаще, когда у него будет свободное время для письма, и определил ему на жизнь пятьсот фунтов в год, считая и жалование его гувернеру, что составляло одну пятую всей суммы. Сердце нашего молодого джентльмена возрадовалось, предвкушая, как он заживет на такую щедрую ежегодную ренту, распоряжение коей было доверено его осмотрительности; и он тешил свое воображение приятнейшими мечтами во время путешествия в Оксфорд, которое совершил в два дня. Здесь, будучи представлен главе колледжа, которому его рекомендовали, обеспечен прекрасным помещением, занесен в книги, как джентльмен-коммонер, и отдан под наблюдение рассудительного тьютора, он, вместо того чтобы вернуться к изучению греческого и латыни, в коих почитал себя уже достаточно сведущим, возобновил знакомство кое с кем из своих старых школьных товарищей, которые находились в таком же положении, и был ими посвящен во все модные увеселения этого города.
Вскоре он обратил на себя внимание своею предприимчивостью и остроумием, которые в такой мере пришлись по вкусу университетским щеголям, что он был принят членом их корпорации и в весьма короткий срок стал самой заметной фигурой во всем братстве; однако он отнюдь не чванился своей способностью выкурить наибольшее количество трубок или выпить элю больше, чем кто бы то ни было; такие достижения были слишком грубы, чтобы пленить его утонченное тщеславие. Он гордился своим умением добродушно высмеять кого-нибудь, своим умом и вкусом, своими познаниями и талантом вести интригу. Да и экскурсии свои он не ограничивал окрестными деревушками, которые обычно посещаются студентами раз в неделю ради плотских утех. Он держал своих лошадей, разъезжал по всему графству во время увеселительных прогулок, присутствовал на всех скачках на расстоянии пятидесяти миль от Оксфорда и частенько наезжал в Лондон, где иной раз проводил инкогнито большую часть учебного времени.
Университетские правила были слишком строги для юноши с таким живым темпераментом, и потому он со временем свел знакомство с проктором. Но всех выговоров, какие он выслушивал, было недостаточно, чтобы умерить его разбег; он посещал таверны и кофейни, проказничал по ночам на улицах, оскорблял своих товарищей-студентов из разряда трезвых и миролюбивых; даже тьюторы не были избавлены от его насмешек; он издевался над университетским начальством и пренебрегал всеми правилами дисциплины колледжа.
Тщетно пытались бороться с его проделками наложением штрафов; он был щедр до расточительности и поэтому платил не возражая. Трижды влезал он в окно торговца, с чьей дочерью была у него любовная интрига; и столько же раз принужден был искать спасения, стремительно выпрыгивая из окна, а как-то ночью едва не пал жертвой засады, устроенной отцом, но верный оруженосец Пайпс вступился за него и мужественно спас от дубинок.
В разгар этих увеселений мистер Джолтер, видя, что его увещания безрезультатны, а авторитет окончательно подорван, попробовал отучить своего питомца от сумасбродных выходок, заняв его внимание каким-нибудь более похвальным делом. С этою целью он ввел его в клуб политиков, которые приняли его со всеми знаками уважения, приспособились больше, чем он мог надеяться, к его веселому нраву и, обсуждая проекты преобразования государства, пили с таким усердием за осуществление своих планов, что патриотические их заботы были совершенно затоплены.
Перигрин, хотя и не мог одобрить их доктрину, однако решил присоединиться на время к их компании, ибо нашел обильную пищу для насмешек в нравах этих упрямых энтузиастов. У них вошло в привычку на полуночных собраниях поглощать такие порции вдохновения, что их мистерии обычно заканчивались на манер вакхических оргий, и они редко бывали способны поддерживать тот торжественный декорум, который, по характеру своих обязанностей, большинство из них должно было соблюдать. А так как сатирический нрав Перигрина получал наибольшее удовлетворение, когда ему представлялась возможность поставить в дурацкое положение степенных людей, то он устроил жестокую ловушку для своих новых приятелей, которая возымела следующий эффект. Во время одного из их вечерних совещаний он так развеселил всех собравшихся удачными шутками, порожденными его остроумием и умышленно направленными против их политических противников, что к десяти часам они все готовы были принять любое нелепое предложение. По его совету они разбили стаканы, пили за здоровье из своих башмаков, шляп и находившихся перед ними подсвечников, стоя иной раз одной ногой на стуле и опираясь коленом на край стола, а когда не могли дольше выстоять в этой позе, опускались голым задом на холодный пол. Они кричали "ура", горланили, плясали и пели и, короче, были доведены до такой степени опьянения, что, когда Перигрин предложил им сжечь их парики, затея была немедленно одобрена, и все до единого выполнили это задание. Их башмаки и шляпы подверглись той же участи благодаря такому же подстрекательству; и в этом виде он вывел их на улицу, где они решили, что каждый встречный должен разделить их политическое кредо и провозгласить лозунг их партии. При осуществлении этого плана они встретили более серьезное сопротивление, чем ожидали; им противопоставили аргументы, которые они не так-то легко могли опровергнуть; носы у одних и глаза у других в весьма короткий срок были отмечены знаками упорных дебатов. Их руководитель, втянув, наконец, весь отряд в драку с другим эскадроном, находившимся примерно в таком же состоянии, преспокойно улизнул и отправился домой, предвидя, что его спутники вскоре будут удостоены внимания своего начальства. И он не ошибся в своем предположении: проктор, совершая обычный обход, случайно наткнулся на эту свалку и, воспользовавшись своим авторитетом, нашел средства прекратить беспорядок. Он запомнил их имена и отправил буянов по домам, немало скандализованный поведением кое-кого из них, чьей обязанностью и долгом было подавать совсем иные примеры юношам, порученным их заботам и руководству.
Около полуночи Пайпс, который имел приказ находиться поблизости и следить за Джолтером, притащил домой на спине этого злосчастного гувернера, тогда как Перигрин заранее обеспечил ему доступ в колледж; оказалось, что, помимо синяков, гувернер получил две оплеухи, которые на утро обнаружились в виде черных кругов, окаймлявших оба глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132