Мы пошли по проходу к дверям, она взяла меня под руку и прижал
ась ко мне.
После церемонии на большой лужайке возле дома Сильвестра состоялся при
ем, где присутствовал, казалось, весь сент-питерский округ. Даже губернат
ор прибыл из Батон-Ружа. У него был немного кислый вид, потому что половин
а из его четырех лет уже прошла, и он знал, что в скором времени я его сменю.
Весь прием Ада стояла рядом, то и дело дотрагиваясь до моей руки, а порой и
посылая воздушные поцелуи, и не приходилось сомневаться, что мечта ее ос
уществилась. Затем прием закончился, мы куда-то поехали.
Ц Ну, малышка, дело вроде сделано, Ц это были первые слова, которые я сказ
ал ей за весь день.
Ц Да, сделано. Ц Она улыбнулась, и ее улыбка показалась мне дружелюбной.

Наверное, у меня на лице были написаны все мои мысли. "Не беспокойся, Томми",
Ц шепнула она и поцеловала меня уже совсем не по-братски.
Должен сказать, к ее чести, что, вступив в сделку, хоть это и не было оговоре
но, она ревностно несла все свои обязанности. Она ничего не утаила. Она дал
а мне то, что я хотел. Я всегда утверждал, что на улице девица выглядит куда
лучше, чем в постели, но с ней все оказалось наоборот.
В первую же ночь она пришла ко мне, и на этот раз не вырывалась, осталась со
мной до утра.
Черт побери, я знал, что она не девственница, но где она научилась всему эт
ому?
Оказалось, что она может делать со мной все, что захочет. Однажды она за чт
о-то рассердилась на меня, я уже забыл, за что, и в наказание неделю не пуска
ла к себе в спальню. А один раз я так разозлился, что ушел из дому и, вернувши
сь часа через два, хлопнул дверью и направился в ее гостиную сказать, чтоб
ы она убиралась ко всем чертям.
Она сидела в красном шелковом халате и читала "Вог".
Ц Привет, милый! Ц Она даже не подняла глаз.
Ц Привет! Ц буркнул я.
Я намеревался высказать ей все, что думаю, но она все не отрывала глаз от ж
урнала, а потом вдруг подняла взгляд. И потянулась. Медленно, всего лишь на
дюйм-другой, но я почувствовал, как меня всего переворачивает. Мне стало
ясно, что я конченый человек.
Вот так мы и жили с ней в течение нескольких месяцев. Это была лучшая пора
в моей жизни. А потом я почувствовал, что положение меняется, что-то ускол
ьзает, уходит, но я не только не знал, что делать, но и не понимал, что происх
одит.
А потом понял. Я снова перестал быть человеком, перестал существовать. Я с
мотрел на себя и ничего не видел. Одно время я существовал, а теперь нет. Я с
нова стал таким, каким был до нашей с ней встречи. Ее была это вина или моя?

Наверное, моя. Ада-то, как я уже сказал, держала свое слово, придраться было
не к чему. Я даже не мог сказать: вот с этого момента все началось. Что-то по
дмывало, ныло и ускользало все время. Я могу только сказать: к этому времен
и все было кончено.
Случилось это месяца через четыре после нашей свадьбы. В этот вечер я был
чертовски зол. Сильвестр велел мне уволить моего главного помощника Анд
рэ Морера. Тот ухитрился сорвать взятку с нового игорного дома. Андрэ был
мне неплохим другом. Я не испытывал никакого желания его увольнять. Ника
кого.
Ц От него немедленно нужно избавиться, Ц сказал Сильвестр. Ц В нашей о
рганизации все решается наверху. Подчиненным остается выполнять прика
зы. А тот, кто об этом забывает, может считать себя счастливчиком, если его
только увольняют.
Ц Черт возьми, но Андрэ же хороший парень! Ц Мне все это было крайне непр
иятно. Ц Может, пока просто предупредим его? Ц Я почувствовал, что голос
у меня падает, а последние слова почти проглотил: Ц Или что-нибудь вроде
этого?
Сильвестр изучал какие-то бумаги, лежащие на столе. Он не поднял взгляда и
не ответил.
Ц У него... у него больная жена, и ему ужасно нужны деньги... Ц Голос у меня о
пять сорвался.
И тут Сильвестр поднял взгляд. Секунду-другую он пристально смотрел на м
еня, и я почувствовал, что холодею.
Ц Хватит, Ц сказал он. Ц Делай, что тебе велят. Ц Он говорил тихо, почти
шепотом, а меня чуть не тошнило от страха. Ц Завтра в одиннадцать собери
у себя в конторе всех своих помощников, начальников полицейских участко
в и офицеров полиции округа и в их присутствии объяви ему об увольнении, п
редварительно рассказав, почему.
В горле у меня пересохло, колени дрожали, но я предпринял еще одну попытку:

Ц Я...
Ц Ты слышал, что я сказал? Ц прошептал он, и его черные глаза так и впилис
ь в меня.
Ц Да, да, Сильвестр, все понятно, я так и сделаю, Ц ответил я.
И я пошел домой к Аде в восьмикомнатный особняк из красного кирпича с тре
мя ваннами, который купил для нее в сент-питерском округе, заплатив ровно
столько, сколько стоило его строительство, и рассказал ей о Морере в наде
жде, что она что-нибудь посоветует, но она ничего не сказала. Она не произн
есла ни единого слова. Просто кивнула головой и стала снова читать книгу.

Ц Черт бы побрал, Ц наконец разозлился я, Ц мне вовсе не хочется этого д
елать. Андрэ мне друг. Хорошо бы... Ц И я снова замолчал.
Ада оторвалась от книги. Ее это не очень интересовало.
Ц Чего ты лезешь в бутылку? Он пошел на риск, так? И его поймали, так? Чего же
, по-твоему, ему ждать?
Ц Ничего. Я просто... Ничего. Значит, я должен это сделать?
Ц Тебе же сказали, да?
Ц Да. Но я думал...
Ц Что ты думал? Ц спросила Ада.
Ц Может, есть другой выход?
В действительности мне, наверное, хотелось, чтобы она сказала: что, по-тво
ему, ты должен сделать, Томми? Ты большой человек, Томми, и тебе самому реша
ть.
Пусть бы она это сказала, мне самому хотелось в это поверить. Кроме того, м
еня, вероятно, мучила совесть насчет Морера, потому что я знал, что мне все
равно придется сделать так, как велел Сильвестр.
Но она не сказала того, что мне хотелось. Она не сказала ничего хорошего.
Ц Делай лучше, что он говорит, Ц только и сказала она, и голос ее был ровн
ым.
Она сидела и смотрела на меня безразличным взглядом, и я понял, что все хор
ошее кончено. Не в ту самую минуту. А раньше. Что она отказалась от меня, или
устала дурачиться со мной, или еще что-то. Она уже никогда не скажет снова: "
Послушай, черт бы тебя побрал, ты же существуешь. Ты Ц это ты. Ты Томми Далл
ас, и ты живешь". (Она никогда не говорила этих слов, она умела выразить это п
о-другому.) И я понял, что она перестала верить в меня и перестала любить, ес
ли вообще когда-нибудь любила.
Мне стало худо и тошно, как будто умер кто-то из моих близких, и в то же врем
я пусто и легко, потому что теперь незачем было стараться быть достойным
ее. Незачем было заставлять себя быть живым. Я мог отойти в сторону и позво
лить событиям развиваться самостоятельно.
Вот так обстояли дела, и вот в какой тупик я попал.
А попал я туда, потому что был нуль, и внутри и снаружи.
Поэтому-то Сильвестр и подобрал меня. Ему нужен был человек, с которым он
мог делать что хотел. Во мне он нашел именно такого человека.
Он разыскал меня, когда я три раза в день пел на маленькой студии в нашем о
круге и выступал в утреннем ревю в Новом Орлеане. Мне немало пришлось про
йти, прежде чем я добрался до таких высот. А если бы не пришлось, то я до сих
пор пахал бы землю в Уинфилде, где жил в тридцатые годы еще ребенком. Я все
гда старался забыть эти времена.
Отец вылетел в трубу, когда цены на хлопок упали до шести центов, затем мы
кое-как выкарабкались и были счастливы, что остались живы. Отдельные кар
тинки тех дней я не могу забыть, как бы ни старался. Холодный ветер из Дако
ты проникал сквозь щели в нашу лачугу и свистел в разбитых окнах, которые
мы были не в состоянии застеклить. Свиная требуха, черные бобы и жареный к
укурузный хлеб Ц вот и вся наша еда два раза в день. Поскольку мне приходи
лось босым шагать две мили до остановки школьного автобуса, ноги у меня м
ерзли, и на них не заживали трещины и болячки. Я носил рубашку, сшитую из ме
шковины, от которой чесался, не переставая, и джинсы, которые мама стирала
и сушила ночью Ц они были единственными. А по утрам, не на восходе или на р
ассвете, а раньше, когда кричат первые петухи, когда еще совсем темно, я не
с вонючее пойло вонючим свиньям и сгребал сено для нашего единственного
мула и старой коровы. У меня стучали от холода зубы и сводило лопатки, а но
гами я месил коровьи и мульи лепешки. И всю жизнь все, что я ненавидел, вечн
о ассоциировалось у меня с коровьими лепешками под ногами.
У большинства мальчишек бывает хоть какая-нибудь мечта, у меня же ее не бы
ло. Я хотел лишь выбраться из холодной жижи под ногами. Моим родителям, не
знаю, каким образом, удавалось заставить меня ходить в школу, и я знал, что
хотя ни адвоката, ни доктора из меня не выйдет, но я скорей умру, чем стану ф
ермером. Поэтому я думал, что буду учителем, и даже начал учиться в Луизиан
ском училище, на северо-востоке штата. Но там оказался один парень, Смайли
Сэгрем, у которого была гитара. Он научил меня играть, и мы играли и пели и д
аже заняли первое место на концерте любителей в Шривпорте. Затем к нам пр
исоединилось еще двое парней, и мы поняли, что можем зарабатывать себе на
жизнь, играя в дешевых кабаках или участвуя в местных радиопередачах. Эт
им мы и занимались несколько лет, пока нас не призвали в армию.
Всю войну я пробыл рядовым и не только не выезжал из Штатов, но и два года п
одряд сидел в Луизиане. Я даже кое-что подрабатывал игрой в кабаках. Смайл
и все время был вместе со мной. Затем однажды его забрали из резерва, и чер
ез четыре недели он погиб возле Омаха-Бич.
Вот так. Сегодня играешь на гитаре, а завтра тебе суждено умереть. И все, чт
о мы делаем, кажется, сделано вот-вот, а он погиб уже сто лет назад. Раз что-т
о произошло, оно уже позади. В одном, так сказать, кармане со всем твоим про
шлым. Суй руку и тащи оттуда что надо.
Так вот, демобилизовавшись, я нашел четырех ребят, и мы явились в Новый Орл
еан, а потом в Сент-Питерс, в центр округа. В Новом Орлеане мы участвовали в
утренней передаче, а в Сент-Питерсе играли три раза в день. Мы зарабатывал
и неплохие деньги, имели хорошеньких девушек и жили преотлично.
И все, что у меня было, заработал я сам. Мне здорово везло, но кое-чего я доби
лся собственным горбом и очень этим гордился.
Однажды вечером мы играли на предвыборном собрании Джо Лемюна. Это был ч
еловек Сильвестра, он баллотировался в шерифы. Выборы в сент-питерском о
круге только назывались выборами, потому что людей Сильвестра выбирали
автоматически, но ему нравилось пускать избирателям пыль в глаза. Я пел д
о и после выступления ораторов. Всем очень понравилось. Даже кандидату о
ппозиционной партии. Это, кстати, был тоже человек Сильвестра. Сильвестр
считал необходимым выпускать в бой двух противников, чтобы все выглядел
о по-настоящему. Но все заранее знали, кто должен победить.
После собрания мне передали, что Сильвестр хочет меня видеть.
"Для чего?" Ц недоумевал я, шагая к нему в контору в маленьком одноэтажном
домике из желтого кирпича, стоявшем напротив большого трехэтажного бел
окаменного здания суда со статуей конфедерата у входа. Этим большим здан
ием Сильвестр правил из маленького.
Я постучал. Прошла целая секунда, пока голос изнутри не велел мне войти.
Над спинкой кожаного кресла виднелся белый затылок Сильвестра. Он сидел
, не поворачиваясь.
Ц Это я, сэр, Ц сказал я. Он не повернулся. Ц Это я, Даллас.
Он круто повернулся, и лицо его представилось мне не то лезвием ножа, не то
105-миллиметровкой, не то чем-то таким, что могло быть только лицом Сильвес
тра Марина.
Он ничего не сказал и лишь оглядел меня с головы до ног, будто говяжью тушу
на торгах, чем я, собственно, и был. Только не знал этого.
У меня похолодело внутри, и под взглядом его черных глаз я почувствовал, к
ак слетает с меня одежда: и красного шелка с серебряной бахромой рубашка,
и белая пятидесятидолларовая шляпа, и обтягивающие бедра черные брюки. О
пять у меня под ногами появились коровьи лепешки.
Ц Мне сказали... Мне сказали, что я вам нужен. Ц Носок одного из восьмидес
ятидолларовых сапог ковырял пол. Я заметил это и, наверное, покраснел.
Ц Да. Ц Он говорил тихим, низким голосом, похожим на похоронную музыку.
Ц Нужен.
Он продолжал смотреть на меня. На лице его по-прежнему ничего не отражало
сь, но я был уверен: он видит меня изнутри, читает мои мысли.
Наконец он сказал:
Ц Мне понравилось твое выступление, Даллас. И другим тоже. Я уже давно сл
ежу за тобой, и в общем мне нравится, как ты выступаешь.
Ц Благодарю вас, сэр. Ц Я почувствовал, что краснею еще больше.
Ц Насколько мне известно, ты участник войны.
Ц Да, сэр. То есть нет, сэр. Я был в армии, но из Америки никуда не уезжал. Ц Ч
то он задумал?
Ц Это не имеет значения, а в некотором отношении даже лучше. Люди не очен
ь-то воодушевляются при виде общепризнанного героя. При нем им неловко. О
н выше их. А люди превосходства не терпят, Даллас. Кандидат никогда не долж
ен превосходить своих избирателей.
Ц Да, сэр. Ц О чем он говорит?
Ц С другой стороны, плохо, если человек совсем не участвовал в этой завар
ухе. Могут подумать, что он старался уклониться.
Ц Да, сэр. Ц Я все еще недоумевал.
Ц Ты баптист. Ц Это был не вопрос. Он говорил, словно заполнял анкету.
Ц Нет, сэр. То есть, да, сэр, я баптист. Только я уже давно об этом забыл. То ес
ть, я не хожу в церковь.
Ц Начинай ходить.
Какого черта он приказывает мне ходить в церковь, подумал я, но ничего не с
казал. Я знал, кто он. Полчаса назад, когда тысяча людей аплодировала мне, я
был счастлив. Я никогда не был более счастлив, я чувствовал себя большим и
солидным, как статуя конфедерата. Теперь я ощущал свое ничтожество.
Ц Даллас! Ц Он помолчал, как судья перед приговором. Ц Я хочу тебя испол
ьзовать. По правде говоря, я тебя, так сказать, уже давно жду.
Ц Меня?
Ц Да, тебя. Как протестант и участник войны, ты можешь получить на выбора
х голоса не только наших сторонников. Для кандидата у тебя превосходные
личные данные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52