После того как пивной бар был переименован в буфет, от Рийны потребовали убрать бочки и торговать только бутылочным пивом. Рийна воюет изо всех сил, и до сих пор ей удавалось выходить победителем. «Но надолго ли?» — вздыхает она в минуты меланхолии и жалуется каждому: бочечное пиво, мол, богаче витаминами и белками и поэтому гораздо полезнее, но разве бюрократы заботятся о гражданах, им лишь бы букву Приказа выполнить.
Мужчина, которого я и мои приятели Роман и Вам-бола сочли отцом девочки, вернулся от прилавка, неся два стакана, кружку пива и конфеты. В одном стакане тускло краснело вино, в другом поблескивало что-то желтовато-зеленое.
Роман еле заметно покачал головой.
— Дурной вкус,— констатировал Вамбола.
Они были правы. Пить вперемешку вино, зубровку и пиво — это не говорит о хорошем вкусе.
Мы все трое стоим на той точке зрения, что пить надо уметь, и в глубине души уверены, что владеем этим искусством. Здесь пьем только пиво, вино заказываем очень редко, потому что вино и пиво не гармонируют, к тому же вино здесь почти всегда дрянное. Всякие крепкие напитки пьем только в случаях крайней необходимости, да и тогда не смешиваем их как попало. Мы браним на чем свет стоит то глупейшее распоряжение, которым из буфетов и столовых была изъята добрая старая белая, зато в удвоенном количестве водворены такие же и еще более крепкие зубровки, охотничьи горькие, зверобои, кубанские настойки, лимонные и всевозможные другие пряные и разноцветные водки. Человек низкой питейной культуры только портит себе вкус и желудок.
Отец поставил зубровку и пиво перед собой и подвинул дочке вино и конфеты.
На лице Вамболы появилась многозначительная гримаса.
— Вот тебе Человек с большой буквы, — усмехнулся Роман.
Я не сразу понял, что он имеет в виду.
— Вот тебе Человек с большой буквы, — повторил Роман. — Мы должны наконец в один прекрасный день взглянуть правде в лицо и признать, что так называемая работа по коммунистическому воспитанию и критерии этой воспитательной работы крайне односторонние Альфой и омегой здесь является всемогущее божество— труд, хотя труд — это, в конце концов, только один из компонентов существования индивидуума. Стоит кому-то выполнить норму на сто пятьдесят процентов, как его сразу же объявляют передовым советским человеком. Остальное никого не касается... Чертовски трудно справиться с догматизмом, которым нас пичкали в течение многих лет.
Теперь я, как мне думалось, понял суть фразы Романа и бросил ему одобрительный взгляд. Признаюсь откровенно, я ценю Романову эрудицию — он может, например, часами цитировать наизусть античных авторов— и его независимый склад мысли. Круг его интересов необычайно широк, и решительно ко всему он относится критически. Он как-то сказал мне словно между прочим, что поддакивание — признак ограниченности
И действительно, он прав. Когда я слушаю Романа, у меня возникает впечатление, что он ориентируется в данной проблематике лучше, чем «званые и избранные» этой области знаний. Впрочем, такое не требует особых талантов. Наблюдая знакомых моего отца, я заметил, что многие кадры среднего калибра обязаны своим служебным положением в большей мере хорошо подвешенному языку, нежели глубоким знаниям. Но Роман действительно обладает способностью на лету схватывать суть вещей. Как я понял из его слов, он когда-то учился на юридическом, работал помощником адвоката, затем лектором, даже преподавателем одного института, потом в некоем культурном учреждении и еще где-то. Сейчас Роман предпочитает независимое положение человека свободной профессии. Он занимается переводами, читает лекции, иногда публикует статьи в периодике и так далее. Недавно мне попалась одна из его статей, и я прочел ее с интересом. Мне понравились ее искусно скрытый подтекст и остроумное высмеивание рутинеров мысли. Теперь я отношусь к Роману с еще большим уважением.
Роман, Вамбола и я встречаемся в этом баре один-два раза в неделю. Роман говорит в шутку, что кафе, расположенных в центре города, недостаточно, если хочешь быть в курсе текущей жизни. Вамбола (он, по-моему, чуточку простоват) думает то же самое всерьез. Вамбола — я не называю фамилий, ведь то, о чем я рассказываю, происходит все-таки в пивнушке,— журналист. Он не числится ни в одной из редакций, даже в редакции радиопередач, хотя львиная доля его творений идет в эфир; он работает во многих редакциях внештатным сотрудником. Термин «внештатный сотрудник» нравится ему чрезвычайно, и когда он немного подвыпьет, обязательно показывает своим партнерам удостоверение в твердой обложке, где черным по белому значится, что тов. Вамбола... действительно является внештатным сотрудником такого-то и такого-то органа печати. Он тоже старается все воспринимать критически и без предрассудков. Пишет главным образом короткие корреспонденции о текущих достижениях, а также лирические стихи, которые изредка публикует женский журнал и очень охотно кладут на музыку композиторы. Между прочим, у Вамбола есть и постоянное место работы, о котором он не любит говорить. Это должность не то дежурного пожарника, не то ночного сторожа на каком-то предприятии, а где именно, я не расспрашивал. Да это и не имеет значения.
Я самый молодой из нас троих. Несколько лет назад бросил учебу в Таллинском политехническом. Просто надоело зубрить. В семействе это вызвало легкое землетрясение. Мачеха плакала, правда, больше из желания понравиться отцу и продемонстрировать, что любит меня как родного сына, но старик действительно пришел в ярость. Он выжал из меня обещание, что закончу заочно, но я до сих пор не сдал ни единого экзамена. Ничего, привыкнет. Пробовал я кое-где поработать. Из проектного бюро очень скоро сбежал, там царила еще худшая палочная дисциплина, чем в институте. В домоуправлении выдержал дольше, но управдом оказался просто растяпой, а мне надоело возиться с дымящими плитами, протекающими крышами, засоренной канализацией, разбитыми унитазами и противозаконными приписками. Вообще жизнь кажется мне чертовски серой — либо тупо тяни лямку, либо комбинируй и вступай в сговор с мелкими жуликами. Я всегда мечтал быть человеком в самом глубоком и широком смысле слова и вовсе не жажду оставаться туполобым исполнителем приказов, винтиком, которого деятели вроде моего старика, не очень-то светлые головы, время от времени крутят туда-сюда и настраивают по-своему. Личности, подобные Роману, импонируют мне своеобразным складом мысли и манерой поведения. У Романа и Вамболы есть, кроме того, замечательная черта: они не лезут воспитывать и исправлять других. Они уважают индивидуальность, свободную волю личности, не терпят, так же как и я, стесняющих казенных предписаний, которые, к сожалению, несет с собой всякая служба. Обо мне они говорят полушутливо, полуодобрительно: битник. Известны мне и те статьи, где утверждается, что в советском обществе для битничества нет социальной почвы. И такого, и другого толка рассуждения — чушь. Я хочу быть только самим собой и не выношу, когда мою свободу пытаются урезывать такие лицемеры, как мой папаша. Недели две назад, когда у него опять пробудились отцовские чувства, я сердито бросил ему в лицо свои истины и считаю, что это подействовало. Во всяком случае, он опять начал выдавать мне карманные деньги. Старик сейчас уважает меня, кажется, больше, чем свое непосредственное начальство, директора треста.
Несколько слов о других посетителях бара. Между прочим, этот пункт общественного питания, который я все время величаю пивным баром и который сейчас официально называется буфетом, переменил уже много названий. Когда-то здесь над дверью висела вывеска «Пивной бар», затем «Закусочная», затем коротко -— «Бар», за ним последовало столь же лаконичное «Киоск». Скоро он получит новое имя. Осенью здесь начнется ремонт, стены выкрасят каждую в другой цвет, дверь облицуют полированной фанерой, электрические светильники перенесут с потолка на стены, установят покрытые стеклом и пластиком тонконогие столики, а на улице замигает красная или зеленая неоновая надпись «Кафе». Роман, который разбирается в диалектике, шутит, что форма изменилась, но содержание осталось то же. Он всегда умеет найти кроющуюся под внешней оболочкой явления внутреннюю суть.
Так же, как энергичная Рийна, мы делим посетителей на две категории: постоянных и случайных. В глазах Рийны мы читаем, что принадлежим к элите ее основных клиентов. Говоря по совести, она и не ошибается. Других, то есть случайных, гостей, несомненно, больше, чем постоянных, каждый день утоляющих здесь жажду, но именно постоянные задают тон. Среди них — заместитель директора производственного комбината, длинный как жердь, сухопарый очкарик. Говорят, директор — заслуженный и опытный, величина номенклатурная — потихоньку попивает дома. Видимо, так же осторожен и предусмотрителен, как мой отец. Иногда здесь можно встретить завуча одной из средних школ, находящихся в центре города. Войдя, он всегда жалуется Рийне, что далеко ходить. Одно время мы думали, что томимый жаждой педагог увивается за нашей румяной хозяйкой. Но Рийна, иногда бросающая Роману странные взгляды, объяснила, что завуч не решается совать свой нос в ближайшие бары и рестораны — можно наткнуться на учеников. Красочные фигуры — два милиционера из ГАИ, которых мы долго принимали за спекулянтов, орудующих в кооперативной торговле. Но однажды из-под длинного кожаного пальто мелькнуло галифе с красным кантом, и с тех пор мы знаем, с кем имеем дело. Еще бывает здесь шофер одного министра, он всегда приходит поздно, торопливо опрокидывает кружку пива и привычно жует корешки женьшеня или сырую картофелину. Милицейские из ГАИ ему нисколько не мешают. «У меня оперативная машина, посмотрите на номер. Кто в курсе дела, сразу поймет. От нас они вежливо держатся подальше»,— бахвалится он самоуверенно. Говорят, что он — водитель с необычайной быстротой реакции и поразительно твердой рукой и что даже в центре города он лавирует со скоростью восемьдесят — девяносто километров в час. Частенько заглядывают сюда двое-трое работников прилавка, они каждый раз о чем-то шепчутся с Рий-ной и что-то приносят и уносят. Особый контингент составляют рабочие текстильной фабрики, с которых в дни получки Рийна собирает первую дань.
— Рийна, когда твой дворец будет готов? — спрашивают они продавщицу (она строит себе в Меривялья двухэтажный дом).
Рийна смеется.
— Пена — это чистая прибыль,— замечает обычно кто-нибудь.
Рийна и на это улыбается. Она — человек, которого слова не задевают. А если и задевают, она виду не подает.
Когда Роман бывает в плохом настроении, он тоже начинает острить. Примерно так, что пивная пена — это эмбриональное состояние индивидуального дома, и так далее. У Рийны хватает выдержки и на эти слова не обращать внимания.
В последнее время тут появился новый тип. Молодой человек немного выше среднего роста, худощавый, старше меня года на два, который неравнодушен к нейлоновым курткам и спортивным блузам и, как видно, всегда ужасно спешит. Времени он здесь зря не тратит. Берет только пиво и пьет, читая газету; пачка газет вечно торчит у него из кармана. Роману он не нравится, а почему, я так до сих пор и не понял. Впрочем, не всегда нужна причина, иного человека мы просто терпеть не можем, и все. По правде говоря, я знаю этого чудака, но никому в этом не признался. Мы вместе учились в институте, он, наверное, теперь уже кончил. Мы играли с ним в баскетбол в соперничавших командах, но сейчас друг с другом не здороваемся. Иногда я ловлю его пытливый взгляд, но это меня не смущает. Если узнал меня и хочешь возобновить знакомство, подойди как мужчина к мужчине, а не косись со стороны... Что он обо мне думает, я догадываюсь. Товарищи мне рассказывали, что еще тогда он меня на каком-то собрании критиковал за глаза, подхалим этакий. И нечего теперь нос задирать, диплом еще никому ума не прибавлял.
Отец, сидевший с дочкой за средним столиком, опрокинул зубровку одним духом, до капли, отхлебнул пива и стал уговаривать девочку попробовать вина.
Она стала пить. Видимо, вино ей не нравилось, но она делала, что отец велит.
Мы продолжали рассуждать.
— Шаблонность может погубить любое дело,— говорил Роман.— То, что сегодня кажется хорошим и правильным, завтра уже становится отжившим и тор мозящим движение вперед. Великая диалектическая закономерность... Or шаблонности, иными словами, от стереотипного мышления, этой проклятой болезни, мы, однако, так скоро не избавимся. Возьмем хотя бы сельское хозяйство. Говорят и пишут о нем много, но поче« му наши поля не покрыты пышными всходами? Опять-таки та же ошибка: шаблонный подход к проблемам, А в конце концов — где лучше знают, что сеять на наших песчаных пустошах и что выращивать на альва-pax? Где знают лучше, на местах или в центре? Трафаретно-казенное решение вопросов ежедневно приносит огромный вред во всех областях жизни.
Вамбола промокнул сжатым в комочек платком тубы — это его манера вытирать рот — и заметил:
— Попробуй без шаблона — сразу вернут из редакции обратно.
Он и впрямь слишком простодушен.
— Ерунда, — вмешался шофер министра; у него, по-видимому, был сегодня выходной день и поэтому много свободного времени.— Поснимать дураков с больших должностей, иначе толку не будет.
Я заметил, что неизвестный мужчина принес с прилавка новый стакан с зубровкой и пиво.
— Я бы сказал, не дураков, а догматиков,— уточнил Роман и повернулся к Рийне: — Еще три, пожалуйста.
Рийна подкачала в бочку воздуха. Ее высокие груди при этом вздрагивали, и я уловил устремленный на них взгляд Вамболы.
Роман продолжал:
— Из кого состоит народ? Из отдельных личностей. Что такое народная мудрость? Общая сумма знаний и опыта отдельных индивидуумов. Всегда ли это учитывается? Далеко не всегда. Разве мы не видим на весьма ответственных постах тех, кто считает, будто духовный потенциал народа тем мощнее, чем меньше различий во взглядах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40