койника, какого надо, и что в дубовом гробу в потертом лоснящемся выходном черном костюме со старомодным пышным бантом покоится их Натан. В гробу лежал высокий мужчина с большим продолговатым лицом и внушительных размеров носом, по всем признакам — и по внешности, и по одежде — Натан как Натан. Наконец, дубовый гроб — его-то привезли для Натана. И самое главное, ошибок в морге не может и не должно быть 1.
— Вполне отдаю себе отчет, товарищ Пихельгас. Вы привезли из морга чужого человека,— вызывающе сказал Акимов.
Ответственного специалиста по кадрам, многоопытного, с раз и навсегда установившимися взглядами, эти слова особенно уязвили. Значит, Акимов пронюхал, что это он, Пихельгас, привез покойника из морга. Не шантажирует ли он его? Пихельгасу внезапно показалось, что в действиях инженера есть какой-то скрытый смысл. Наверняка он хочет очернить его, это яснее ясного. Не стоит ли кто-нибудь за его спиной? У Акимова, безусловно, есть связи и хорошо защищенный тыл, иначе он не стал бы лезть на рожон. Или просто у него наполеоновский комплекс? Вполне возможно, что это так, недаром же в оркестре он потребовал себе тубу, самую большую тубу с самым густым и низким звуком. Но Пихельгас ничего не боится, у него тоже есть и связи и тылы и своих комплексов хватает. И, решив остаться при своем мнении, он сказал:
— Я знаю Натана Грюнберга двадцать шесть лет, а давно ли вы знаете покойного?
Но Неэме Акимов не собирался отступать:
— Всего три года. И тем не менее я твердо уверен, что в дубовом гробу лежит чужой человек.
— На чем же основываются ваши подозрения?
— Зрительная память еще ни разу не подводила меня.
— В зале присутствуют сейчас несколько сот человек, у каждого из них тоже есть зрительная память, но почему-то никто, кроме вас, не сомневается. Так что сомневайтесь на здоровье. Я считаю, что нам не о чем больше разговаривать. Вы свободны, товарищ Акимов.
1 По-видимому, это соображение оказало на Пихельгаса решающее воздействие.
Последние слова вырвались у Пихельгаса непроизвольно, до такой степени был он раздражен. Акимов непосредственно ему не подчинялся.
И тут молодой инженер произнес фразу, которая произвела на Пихельгаса сильнейшее впечатление:
— Сомневаюсь не я один. И потом, примите к сведению: я не сомневаюсь, я убежден, что в нашем дубовом гробу лежит чужой покойник.
Акимов ушел. Пихельгас проводил его растерянным взглядом. Его самоуверенность дала трещину.
Потому-то Пихельгас и решил поговорить с Хертой Грюнберг.
Попросить Херту выйти с ним из зала было нетрудно, куда труднее оказалось начать разговор. Не мог сразу выложить ей все начистоту, как этот болван Акимов. Не мог спросить напрямик, считает ли они, первая жена Грюнберга, что в гробу лежит именно Натан, а не кто-то другой? Пихельгас вспоминал, что Херта поцеловала покойника, значит, у нее не было никаких сомнений. Ну, конечно, Акимов, — всего-навсего провокатор. Но стоит за его спиной?
С Хертой Грюнберг они были знакомы давно, она прекрасно относилась к нему. Несколько раз он спал с ней — раз или два до ее официального развода с Натаном и раза два-три после него. Херта была бы не прочь выйти за него замуж, но привлекала она его не настолько, чтобы он решился навсегда связать себя с ней. Переспать иногда — дело другое. Просто так, для разнообразия или когда своя жена капризничает. Сегодня Херта прямо-таки великолепна, ничего не скажешь, Одеваться эта женщина умеет, одеваться и держаться в обществе. Сегодня она выглядит очень аристократично, скорбь одухотворяет ее, поднимает над суетностью. И ума у нее палата, в сорок четвертом заполучила себе дом, хотя была в то время чуть ли не ребенком. Натану эта история пришлась очень не по нутру. Он по натуре был человек богемный, жил принципу «птичка божия не знает...».
Хотя Пихельгас и был уверен, что первая жена Нагана неравнодушна к нему, начинать разговор от этого ему было не легче.
— Позвольте еще раз... выразить вам мое сочувствие,— начал Пихельгас издалека.— Я знаю, что Натан очень ценил вас. Он не раз признавался мне, что вы единственная женщина, которую он любил серьезно горячо. Мне, своему другу, Натан доверял и такие сердечные тайны, которые обычно скрывают от людей — Благодарю вас,— польщенная Херта бросила на Пихельгаса испытующий взгляд. Чего ради привел он ее сюда, в этот кабинет? И его ли это кабинет? Борода у него, безусловно, крашена, в этом можно не сомневаться, джентльмен обязан следить за своей внешностью. А Оскара Пихельгаса Херта считала джентльменом. Главное, что он джентльмен по своей внутренней сути. Конечно, одежда и манеры тоже дело не последнее, но тому, у кого внутри нет чего-то, что так трудно определить словами, тому не помогут костюмы, сшитые из дорогой импортной ткани, да и ничто другое. Джентльмен никогда не позволит себе потерять над собой контроль, он внимателен к другим, особенно к дамам, он не разрешит себе двусмысленных пошлостей, он не скуп. И у себя дома, все равно, одинокий он или семейный, он ведет себя, как в гостях, корректно и любезно. Он всегда ест в столовой, а не на кухне, за накрытым по всем правилам столом, носит не тренировочный костюм, вытянувшийся на коленках пузырями, и не обвислый халат, а брюки с отутюженной стрелкой и домашний пиджак. Он всегда отлично вымыт и выбрит, от него приятно пахнет, он курит хороший табак. Джентльмена узнаешь как раз по таким вот мелочам, доход и машина в данном случае ничего не определяют. Как-то они с Натаном неожиданно нагрянули к Пихельгасу домой, жена его укатила в Сочи подлечить нервы, вот там-то Херта и убедилась, что имеет дело с настоящим джентльменом: квартира была тщательно прибрана, сам Пихельгас встретил их в безукоризненно отутюженных брюках и при галстуке бабочкой, в комнате приятно пахло хорошим табаком и чувствовался какой-то особый барский дух. Со спинок стульев не свисали пиджаки или какие-либо другие предметы туалета, везде был полный порядок. В вазе даже стояли свежие цветы. И всем том он не ждал гостей, он как раз ужинал в полном одиночестве в столовой. Белоснежная скатерть, салфетка, вся посуда из одного сервиза. Правда, позднее Натан сказал ей, что Пихельгас доводит жену до белого каления, ему, мол, не угодишь, сколько его ни обхаживай и ни ублажай. Сам Натан был богема, богемность его была неподдельной и стильной, иначе она, Херта, не потерпела бы его ни одного дня.
Первые два-три месяца, может быть, еще выдержала бы, но больше ни одного часа.
— Когда вы поцеловали Натана, я услышал, как в зале кто-то всхлипнул,— продолжал Пихельгас.
Херта взглянула на него глазами, полными скорби, и жалобно произнесла:
— Он показался мне таким чужим. Смерть очень изменила его.
Этого Пихельгас не ожидал.
— Смерть всех нас изменит,— пробормотал он.
— Нос у него выдается теперь еще больше.
— Он сам смеялся над своим носом.
— И глаза они ему там толком не сумели закрыть. Левое веко приоткрыто,— продолжала сетовать Херта, снова бросив на Пихельгаса испытующий взгляд. Она все еще не могла понять, что у него на уме.
— Мне показалось, будто Натан нам подмигивает. Это так похоже на него. Он был большим шутником, настоящая богемная душа. Пошлостей он себе никогда не позволял,— пытался окольными путями подойти к своей цели Пихельгас.
— Чужой и в то же время такой родной,— проговорила женщина.— Мне не следовало прогонять его от себя.
Последней фразы Пихельгас уже не слышал, слова «и в то же время такой родной» заслонили все остальное. Он схватил руку Херты и поцеловал ее.
— Благодарю вас,— произнес он с облегчением. Херта не поняла, за что Пихельгас благодарит ее.
Он задержал ее руку в своей, Херта не отняла ее. Хотя Пихельгас и был невысокого роста, но руки и ноги у него были большие, большие и сильные. Он был широкоплечий и мускулистый. Теперь, правда, отрастил живот, но не обрюзг, кожа на лице и на руках упругая. Великолепный цвет лица, пожалуй, оно даже слишком румяное. Вот только потеет. Когда Пихельгас склонился, чтобы поцеловать ей руку — как настоящий джентльмен, он никогда не поднимал руку дамы к своим губам, а сам склонялся к ней,— Херта заметила на его розовеющем темени еще одну капельку пота. И в то же мгновение ощутила пальцами слабое пожатие: Пихельгас нежно сжал ее руку, словно искал более интимного контакта с ней, и это взволновало Херту. Она потянулась к Пихельгасу, и тут у нее подкосились ноги. К счастью, он не растерялся и не отпрянул назад, больше того, он подставил ей свое пышущее силой
тело, и Херта оперлась на него. Под левой грудью она чувствовала какой-то острый предмет. «Пуговица или кончик авторучки»,—мелькнуло у нее в голове, кото-р>ю сна склонила на плечо Пихельгасу. Для этого ей пришлось согнуть ноги в коленях, но для Херты с ее высоким ростом это было делом привычным. Пихель-гас обхватил ее обеими руками, не может же джентльмен позволить упасть женщине. Почти бессознательно она прижалась к нему. Приятно было чувствовать, что тебя оберегают и защищают. Она так нуждалась сейчас в поддержке и душевном понимании.
Рука Пихельгаса, утешая Херту, привычно поглаживала ее плечо. Амплитуда поглаживаний постепенно увеличивалась, рука с каждым разом скользила все ниже и ниже.
Херта закрыла глаза. Ей казалось, что она поняла наконец, зачем Пихельгас привел ее сюда. Она нуждалась в утешении, ах, как она в нем нуждалась. Херта еще теснее прижалась к Пихельгасу — благодарно, умиленно, доверчиво. И только прошептала:
— Сюда никто не войдет?
Пихельгас словно и не слышал ее. Поглаживая Херту по спине и бедрам, сдавленным голосом он проговорил:
— Можешь себе представить, дорогая, нашлись наглецы, которые уверяют, что Натан — вовсе не Натан,
У Херты все сжалось внутри. Она отпрянула от Пихельгаса. Что означают его слова?
— Да-да,— продолжал Пихельгас,— у нас тут работает один такой без царя в голове, некто Акимов, сразу и не поймешь, не то девица, не то парень, так вот он вздумал упрекать меня, будто мы хороним чужого человека. Подумай только, это он упрекает меня, кто знал Натана двадцать шесть лет... В дубовом гробу Натан выглядит очень представительно, жаль, что конец наступил так скоро. Но умер он красиво. В смерти мы все найдем искупление.
Пихельгас хотел было снова обнять Херту, так обрадовался он тому, что она считает Натана Натаном и, значит, беда прошла мимо.
— Будь благоразумен, не мни мне платье,— оттолкнула его Херта.— Вот уже сдвинул набок шляпу! Приходи ко мне вечером... Что говорят? Кто такой этот Акимов?
Пихельгас присмирел.
— Акимов — начинающий инженеришка, молоко на губах не обсохло, пешка. И скандалист. Амбиция чрезвычайная, а способности ниже средних. Его все тут терпеть не могут.
— Так что же он говорит? — Херта никак не могла понять, в чем суть дела.
— Говорит, что Натан — вовсе не Натан. Ну, одним словом, что в гробу лежит не Натан. Разве не идиот!
— Он и в самом деле кажется каким-то чужим,— призадумалась Херта.
— Покойники всегда меняются. Я не узнал своего отца, когда его привезли домой в гробу.
Для Пихельгаса сейчас было важней всего, чтобы Херта не вздумала ни в чем сомневаться.
— Что правда, то правда,— согласилась Херта.
— Не дайте... не дай этому идиоту сбить себя с толку. Разве ты стала бы целовать чужого человека?.. Не надо было ничего тебе говорить, прости... Так ты позволишь мне зайти сегодня вечером?
Теперь, когда Херта не чувствовала прикосновения больших сильных рук, не ощущала всем своим телом, как пульсирует кровь в теле мужчины, видела, как на розовой лысине появляется четвертая капелька пота, теперь, когда она услышала эти кошмарные слова и ее минутная слабость прошла, все очарование Пихельгаса рассеялось. Оскар показался ей отвратительным. Господи, лапать ее в такие минуты... Она ослабела душой, оперлась на него, ища утешения, а он... О господи, если бы Пихельгас не привел ее сюда, она сидела бы сейчас в зале и пристойно оплакивала Натана, как это и подобает в такие минуты. Заманить ее сюда, воспользоваться ее горем и беззащитностью, какие же все-таки кобели эти мужики, думала Херта, но вслух сказала:
— Приходите, раз вам это так необходимо.
Жутко было бы оставаться одной сегодня вечером. Сегодня никакие успокоительные не помогут.
За дверью послышался топот спешащих мимо ног и чей-то вопрошающий голос:
— Пихельгаса не видели? Его Махламетс ищет. Пихельгас заторопился:
— Ну, так, значит, я приду.
— Зачем вы пригласили меня сюда? — спросила Херта. Она уже взяла себя в руки и обращением на «вы» давала ему понять, что она не какая-нибудь такая, а солидная скорбящая вдова.
— Я хотел побыть с вами,— хладнокровно соврал Пихелъгас, тоже переходя на «вы», он умел приспосабливаться к обстоятельствам.— Я видел вашу скорбь, вашу печаль, госпожа Херта. Натан словно бы шепнул мне на ухо: иди, Оскар, утешь мою жену, единственную, которую я любил и уважал. Он знал о том, как я привязан к вам.
— Вы что-нибудь говорили ему?
В голосе Херты послышался испуг.
— Нет, конечно. Я порядочный человек, — отверг Пихельгас ее предположение, он прекрасно понимал, что Херта кокетничает. На самом деле она бревно бесчувственное, и ничего больше. Прав был Натан, когда бросил ее. Но вечером он вполне может заглянуть к ней, раз уж так получилось. К тому же Херта гостеприимная хозяйка, закуска у нее отменная, напитки от* борные. Только не столкнуться бы с Куумом, с мясником ему сегодня вовсе не хочется встречаться. Чертов Акимов...
Пихельгас открыл дверь.
«По-видимому, слухи уже дошли до Махламетса»,-— подумал он, провожая Херту в зал.
3
Оскар Пихельгас не ошибся, разговоры действительно дошли до Махламетса — председателя совета директоров, главного функционера их гигантского предприятия, которое мы в дальнейшем будет называть комбинатом.
Эвальд Махламетс — не худой, но и не толстый, может быть, несколько склонный к тучности, выше среднего роста2 и слегка косоглазый, как говорится, мужчина в самом расцвете, точнее, достигший сорока с лишним лет — был человек уравновешенный, и то, что он услышал, не произвело на него впечатления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40